Исповедь блудника

Пьесы провинциального театра

«Исповедь блудника»

Действующие лица:
Режиссёр
Помощник режиссёра
Михаил Ахиллов, актёр
Анна Шушина, актриса

Провинциальный театр. На сцене в центре – стол и два стула для режиссёра и его помощника. Стулья стоят вполоборота к зрителям. Входят режиссёр и помощник.

Режиссёр. (махая рукой перед лицом, подходя к столу и садясь) Фу-х!.. Так… Закончен перекур, пора приступать к делу. Надеюсь, наши доблестные актёры готовы.
Помощник. Текст я им отправлял третьего дня.
Режиссёр. Прекрасно! К сегодняшнему первому чтению они должны были всё разучить. В Мише Ахиллове я не сомневаюсь, он справится с отведённой ему главной масштабной ролью. Но вот эта Анна Шушина… Она с какого числа у нас?
Помощник. Её мы взяли по рекомендации в этом месяце.
Режиссёр. Какой у неё опыт?
Помощник. (сверяясь с бумагами на столе) Не очень большой, она была танцовщицей и решила переквалифицироваться в актрисы…
Режиссёр. Так… Ладно, разберёмся.
Помощник. Меня смущает её роль. Она второстепенна, и вполне можно было бы обойтись и без…
Режиссёр. Знаю, знаю!..  Я же переделал моноспектакль.
Помощник. С тем же сюжетом?
Режиссёр. Нет, там было иначе. Человек ждёт казни, рассказывает о себе. В конце его зовут, он встаёт и идёт, нисколько не раскаиваясь в содеянном… Потом я подумал: если распределить текст на двоих, то выйдет гораздо лучше. Поэтому я переработал концепцию…
Помощник. Значит я всё правильно понял. Однако ж, может, раз вы заговорили о казни, то и…
Режиссёр. Нет-нет! Идея поменялась. Всё, зови их!

Помощник уходит, через несколько секунд выходит на сцену вместе с Михаилом и Анной. Актёры держат в руках листы бумаги с текстом пьесы. Михаил сразу же проходит в центр сцены, Анна нерешительно что-то спрашивает у помощника режиссёра, тот показывает ей становиться напротив стола. Она встаёт рядом с Михаилом. Помощник садится рядом с режиссёром.

Режиссёр. Так… Приветствую вас, господа актёры. Моё почтение – Анна! Надеюсь, вам у нас понравится. Будем на «ты»… И сразу к делу! Можно подглядывать, но чтобы это не мешало вашей игре. У нас первое прочтение. Текст пьесы, надеюсь, изучили, вжились в свои роли. Начнём, значит… (читает с листа) Архип Уютов едет на автомобиле, произносит монолог и видит уличную женщину… (смотрит на стоящих перед ним актёров) Уже можно начинать (актёры становятся в позиции). Ты хоть как-то изобрази что ли…
Михаил. Что именно? Кручение руля?
Режиссёр. Да не ты! Анна! Покажи уличность. Падшесть. Блуд.
Помощник. Сладострастие!
Режиссёр. (косясь на него) Рано. Она пока только зазывает к себе. (Анне) Ты проституток видела?
Анна. (смущённо) Доводилось.
Режиссёр. Докуда доводила?.. Что за актёры нынче! Никакого жизненного опыта!.. Ладно… Ну муж-то у тебя есть?
Анна. (ещё более смущаясь) Разве это так важно?
Режиссёр. Что за… Ты же актриса!.. Ты должна не просто прочитать текст, ты должна жить им! Понимаешь?
Помощник. (Анне) По Станиславскому! Вжиться в роль, быть самой проституткой!
Режиссёр. (помощнику) Не лезь, когда я объясняю!.. (Анне) Вообрази, что перед тобой муж… ну или любовник… Ты готова ему отдаться… (Анна старается принять соблазнительную позу) Больше страсти! Больше огня в глазах!
Михаил. Она может быть равнодушной. Это её будничная работа, опостылевшая и скучная.
Режиссёр. Ты-то куда полез?.. Фу-х… Актёры мне ещё будут указывать, что, как и когда нужно изображать. Всё! (машет Анне, та замирает) Вольно! (Анна расслабляется и встаёт ровно. Михаилу) Ладно, читай.
Михаил. (играет, периодически поглядывая в текст) Где же она? Я знаю, здесь должны быть женщины… Что за ночь?!.. Хотя для меня что ни день, то всё – тьма. Я живу в ней и лишь в какую-то минуту просветления вижу себя блудником и грешником, но эта минута проходит, исчезая в электрических лучах, и вот я уже считаю её слабостью, пришедшей в тот миг, когда меня «отпустило». Значит нужно снова «накатить», «окунуться», чтобы забыть её и стереть из памяти это жалкое покаянное мгновение. Да, в остальное время – мне плевать на покаяние, плевать на осуждение, плевать на то, что я живу во тьме… Кто знает, как жить осуждаемым ежедневно своей совестью? Как вообще можно жить, если на душе тяжким грузом висят грехи? Как можно скрывать от людей подленькое, гаденькое, и трястись над тем, что об этом узнают, что об этом раструбят, и что тебя и твои страстишки будут обсуждать на каждом углу? Если б я был звездой, я бы искал таких поводов, выставляя напоказ свои грехи и страсти, вёл бы себя заведомо неприлично, чтобы прославиться в таблоидах и на экране. Не затем ли так называемые звёзды устраивают скандалы и капризничают, визжа и брызжа слюной, вбрасывая свои интимные фотографии в Сеть, чтобы имя их полоскалось во всех СМИ, чтобы о них говорили и не забывали? Ибо для таких «звёзд» забвение подобно проклятию, забвение сродни смерти... Но кто я такой? Разве я ровня им? Я – блудливый пёс. Жалкая, погрязшая в разврате личность, завидующая тем, кто владеет хотя бы одной девушкой долгое время. Я всё ищу, перебираю, пробую, отбрасываю, зная, что мне не нужен интеллектуальный и духовный мир женщин, мне нужно лишь, чтобы они сняли с себя всё и чтобы я мог насладиться ими… Если бы я любил кого-нибудь безнадёжно, то может быть, я бы оправдывался тем, что она, моя безответная любовь, отравляет моё сознание, раздражает рецепторы плоти, зазывает к себе, но поскольку она недоступна, я ищу удовлетворения и утешения в других – доступных образах. Но я не люблю никого. Я ищу пару для похоти, пару для совокупления и ни для чего больше. Здесь и сейчас, на земле, пока я жив и чувственен. Пока моё тело не превратилось в пыль… И чувства, наслаждения останутся здесь, не переходя ни в рай, ни в ад. Нет, я не пойду в рай с проституткой и не сойду в ад с порноактрисой. Я воспользуюсь ими здесь, на земле, но никуда не потащу, не стану ни вразумлять, ни просвещать, ни пытаться сделать из них святых. Разве эти девушки – люди? Нет, машины из плоти и крови для похотливых самцов. У них нет и не должно быть ни души, ни духовных чувств, ни внутреннего мира. Только плоть важна в них. Убей, атрофируй в них всё духовное, убей в них душу – и тогда они будут делать своё дело с удовольствием, не задумываясь ни о рае, ни об аде! И я буду смотреть на них, и моя душа будет так же пуста. Они вычерпают её до дна, оставив лишь примитивные рефлексы. Я не смогу оторваться от них, я «подсяду» на них, как на наркотик. И, разумеется, я отмахнусь от Бога, сказав – мне не нужен такой рай, который Ты предлагаешь. Я выбрал свой «рай» – с компанией проституток и фотомоделей. Я выбрал чувственный рай! Моё тело истлеет, но как бы мне хотелось попасть в другой рай – где меня будут удовлетворять тысячи женщин, я буду пить вино и есть икру. Почему я не могу после смерти быть там, где я хочу, если Бог всемилостив и всепрощающ?.. Вот! Во тьме у дороги женский силуэт. Нужно остановиться и принять грех.
Режиссёр. Больше трагичности! Дальше…
Анна. (изображает, что склоняется около дверцы автомобиля) Приветик! Не хочешь хорошо отдохнуть?
Режиссёр. Больше игривости! Похоти!
Помощник. (тихо, режиссёру) Может, она, правда, будет таким будничным голосом говорить, скучая?
Режиссёр. (помощнику, так же тихо) Помолчи!
Михаил. (горячо и порывисто) Хочу! Садись!
Анна. (изображает, что открывает дверцу и садится) Ночь или час?
Режиссёр. Брызни на него похотью, сладострастием!
Михаил. (изображая, что крутит руль и едет) Мы немного проедем вперёд, и дорогою ты послушаешь мой рассказ. Договорились?
Анна. Слушать? И всё?
Михаил. Да, пока этого довольно!
Анна. Это что, прелюдия? Ты так возбуждаешься – от разговоров? Ладно, дорогой, как скажешь.
Михаил. Я расскажу тебе свою историю, потом… мы приедем, всё… сделаем, и ты покинешь меня.
Анна. Покину? Я поняла. Далеко не уезжай, я хочу сегодня ещё много дел сделать.
Режиссёр. Усмешка! Хотя бы смешок!
Михаил. Слушай меня, мою исповедь, мой рассказ о грехе, который владеет мною и который я должен убивать в себе…
Анна. Убивать?
Михаил. Слушай меня, слушай!.. Кем я был раньше, кем я стал… Я был обычным парнем, провинциальным оболтусом, которого родители отправили по окончании школы в столицу. Только в моей голове, в моём теле уже жила страсть, царствовал грех. Никто не замечал этого, никто не видел, что в душе моей есть «тараканы». А откуда они завелись? Как появились, почему размножились и размножаются, а не умерли? Всё стремится от простого к сложному, от целомудренного к извращённому. Откуда взялась моя страсть? Всё начинается с безобидного чтения, затем переходит на фотографии, картинки, дальше – видео. И всё движется от «простых вещей» до самых извращённейших. Человек не может остановиться на простом, он не может удовлетвориться больше простым, если есть сложное. И я не могу остановиться, когда душа уже разожжена страстью... А что дальше? После видео должны идти реальные дела. От простого к сложному – от поцелуев и объятий до самого конца. Да, до самого конца… Так до Москвы я ограничивал себя видео и фотографиями, чтением соответствующей литературы, но не шёл дальше: в клубы, в злачные места, под тусклый свет фонарей, где короткая юбка и яркая помада заменяют красоту лица и вкус в одежде, где порок уже не скрывает своего лица, и где так просто подцепить всё на свете, где так легко и расстаться со всем на свете – с девственностью, с деньгами, со здоровьем, с жизнью. И найти таких, как ты… Я не делал следующего шага, пока, до времени. Я пока только смотрел на монитор... Таким я был в начале своего углубления в страсть, в начале обретения блудного опыта и, быть может, как я думаю в минуты слепоты или, наоборот, прозрения, – своего цельного существования. И до Москвы, до отрыва от родителей мне было трудно «купить женщину». Нет, денег не было жалко, хотя и их не хватало. Я рассуждал: «Как же я приглашу незнакомую женщину, да ещё и промышляющую деньгами и мужчинами, к себе домой или сам останусь с ней в неизвестном месте?». Подозрительность брала своё. Я думал: «Она же обчистит меня и сбежит, потом ищи её свищи, или у неё в притоне зайдут в самый неподходящий момент молодцы и – или заснимут всё на видео, или шантажировать начнут: мол, ей нет ещё шестнадцати и прочее, в изнасиловании обвинят».
Анна. Погоди, погоди! Ты что, меня обвинить собрался? Мне уже за двадцать, дорогой, и я шантажировать тебя не намерена.
Режиссёр. Больше негодования!
Михаил. Не перебивай меня! Я тебе дам позже… проявить себя… Я воспроизвожу свои мысли, я тогда и спорил сам с собой, говоря: «С ними нельзя целоваться, и вообще нельзя спокойно делать то, что можно делать с любимой девушкой, хоть они за деньги вроде бы и готовы сделать всё, что угодно. Знаю, они не целуются, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу – это значит профнепригодность, жертва прибылью.  То же самое, что и дети – это тоже профнепригодность, потеря денег».
Режиссёр. Возмущение!
Анна. Что ты вообразил себе? Напридумывал какой-то чуши!
Михаил. Ты можешь спокойно меня слушать?.. Все вы такие – норовите перебить, вставить своё слово. Молчи, я тебе заплачу вдвойне.
Анна. Договорились!
Михаил. Уже почти сдаваясь, я спрашивал себя: «Как же можно так жить, как живут они? Может быть, им хочется детей, может быть, им хочется поцелуев, – но нельзя. Мужчины дают им деньги, но не дают любви и заботы. Девушки измождают свою плоть, они вынуждены хотеть каждый раз, когда хочет мужчина. Конвейер, так конвейер, вся ночь, так вся ночь. Разве можно себя заставить кого-то хотеть? Разве можно возбудиться от всякого мужчины и от всякой ситуации? Как им не больно? Как они не страдают, когда у них самих нет возбуждения, но приходится ложиться под мужчину? Да, это их жизнь, их выбор, их погоня за наживой... Ведь чем ещё можно объяснить такую жизнь? Разве она полноценна? Разве она полна  удовольствий, когда ты – рабыня, когда ты в подчинении, когда ты игрушка в руках мужчин и должна делать всё по их слову в выбранном ими месте и времени?.. Бросить бы всё и жить нормально – да кто сможет? Не просто захочет, но и сможет пересилить себя, перестанет думать, как проститутка, перестанет имитировать своё весёлое поведение и играть разбитную девушку, перестанет быть падшей. Может  быть, им хочется достойной семьи, детей, хорошей работы? Может быть, им просто не  повезло? Кто знает судьбы всех проституток! Вероятно, большинство из них ошиблось, приняв ложь за правду, приняв блеск мишуры за чистое золото. Игра в лёгкую жизнь закончилась падением и тяжёлым восстановлением – если оно вообще когда-нибудь произойдёт. Если они и рождают детей, то как нравственно покалечены эти дети! Кем станут девочки, выросшие в той среде? Кем станут мальчики, изведавшие жизнь в той среде? Наверно, проститутки жалеют, что у них случайно могут получиться дети. Жаль, что дети – это продукт слияния отверженного мужского семени и яйцеклетки,  заключённой в теле женщины. Если б не это, если б дети получались иначе, как же легко, как просто было бы заниматься сексом и блудить! И мужчинам бы легче жилось. Никаких проблем, никаких алиментов и никаких забот...».
Режиссёр. Сконцентрируйся на своих проблемах! Ты зациклен на проститутках, на своём блуде. Можешь раскачиваться, когда едешь…
Анна. Я не хочу больше слушать! Или мы занимаемся делом, или я… Где мы уже?
Михаил. Что ты? Что ты? (изображает, что останавливает машину. Поворачивается к Анне, хватает её за руки, та вздрагивает и смотрит на режиссёра, тот никак не реагирует) Слушай, слушай, как я боролся, как я рассуждал, борясь, приводя аргументы, раздваиваясь в спорах с самим собой!
Анна. Отпусти меня! Отпусти!
Режиссёр. Кричи! Он набрасывается на тебя!
Анна. Не трогай меня!
Михаил. (отвлекаясь) Я должен её сейчас схватить, как в пьесе?
Режиссёр. Нет, сейчас это не нужно… Дальше… (смотрит в текст) Архип, угрожая ножом, связывает девушку и завязывает ей рот… «Завязывает рот полотенцем»…
Помощник. Обвязывает.
Режиссёр. В общем, поняли… И укладывает на заднее сидение.
Михаил. Пристёгивая ремнями?
Режиссёр. Зачем?
Михаил. Чтобы не упала при торможении. Сзади тоже есть ремни безопасности.
Режиссёр. Гм… Надо попробовать так привязать кого-нибудь, а то критики меня живьём съедят. Скажут – неправдоподобно, нежизненно… Значит связывает ей руки и ноги.
Помощник. Он говорит ей ещё…
Режиссёр. Да-да… Дальше читай, Миша.
Михаил. (входя в образ) Почему вы все такие нетерпеливые? Лежи и слушай… Знаешь, за деньги можно найти любых женщин. Я кутил, пожалуй, так, что родители мои пожалели бы о своей щедрости на моё содержание. Помню тот самый вечер пятницы в Москве. С той пятницы я и веду отсчёт. И сегодня – пятница, ты знаешь… Я зашёл с двумя приятелями выпить пива. Мы много пили, громко смеялись и не особенно обращали внимания на одну девушку за барной стойкой, поскольку по её виду мы решили, что она проститутка, а у моих приятелей были подружки. Правда, я бросал на неё откровенные взгляды, она, как мне показалось, наслаждалась ими, но ждала, видимо, пока я первый подойду к ней. Я же не решался приблизиться из-за своих приятелей. Она со временем заскучала, а наша компания собралась уходить. Проходя мимо неё, я приостановился и тихо спросил, пока никого не было рядом и никто не слышал: «Сколько?». «Ударю в лицо, – почти не разжимая губ, ответила она. – Я не шлюха... Если хочешь, через пять минут за углом». Обрадованный и обнадёженный, я распрощался с приятелями на выходе и остался ждать её за углом бара. Она вышла ровно через пять минут и подошла ко мне: «Мне следовало бы дать тебе пощёчину». «Ты классно выглядишь, – я жадно разглядывал её. – Тут любой подумает, что ты за деньги...». «Если парень красив и хорош собой, то почему бы и нет, – улыбнулась она. – Куда поедем?..». Я привёз её в ближайший отель... И чёрт меня дёрнул, я ей наговорил сдуру, что зарабатываю кучу денег, что у меня всего навалом. Хвалился, в общем, пыль в глаза пускал... И мы потом кутили с ней весь уик-энд, а затем она исчезла. Я потратил на неё полугодовой бюджет, истощил весь родительский кредит!.. Спустил за два дня, как мальчишка!.. Правда, она оставила мне свой телефон… Я звонил ей несколько раз. Мне никто так и не ответил. И я разозлился…
Режиссёр. Так… Он везёт её в лес… (листает бумаги)
Помощник. Не очень понятно, где происходит действие.
Режиссёр. Написано же – лесная опушка. Привозит и выкладывает на траву.
Михаил. (отвлекаясь) И его никто не видит? Ни встречные машины, ни люди, ни… её коллеги? Ни сутенёр? Наверняка за всеми «бабочками» следят…
Режиссёр. Началось… Вам что, по полочкам всё разложить?
Анна. У Архипа, наверно, номера на машине поддельные.
Режиссёр. Хоть кто-то умный нашёлся на сцене… Он меняет номера, едет ночью, особо не светится. Камер на дороге нет. Подцепляет девушку. Может, даже разведал уже, где она пасётся. Лес рядом. Парк или лесопарк.
Михаил. Всё равно – когда потом её…
Режиссёр. Мы не дошли ещё до этого…
Помощник. Она, должно быть, сопротивляется, когда он её вытаскивает из машины.
Режиссёр. Под угрозой ножа сопротивляться не станешь. Дальше… (смотрит в текст) Архип угрожает ей, что разобьёт голову, если будет орать. Та соглашается не кричать, он развязывает ей рот… Миша!
Михаил. Слушай меня… Никто всерьёз не воспринимает в цивилизованном обществе порочную женщину. Что ты умеешь? Только то, что все видят и понимают без слов. Где твой интеллектуальный потенциал? Где твои достижения? В чём они? Что ты дала обществу? Развращение. Что ты дала тем, кто был с тобой? Деньги, славу?.. «Таким путём достигается мирская слава», а проходит она, исчезает, испаряется – известно как.
Анна. Отпусти меня, пожалуйста!
Режиссёр. Жалостливее, умоляй его!
Михаил. Твоё время ещё не пришло!.. Ты должна услышать мои мысли, я исповедуюсь перед тобой… Мне открылась истина, которую я в силу своей слепоты не замечал: воистину всё, что ты видишь и ощущаешь, слышишь, всё накапливается в тебе, а мозг потом ночью принимается анализировать день, доставать из нафталина мятые образы и вставлять их в сны, добавляя чувство реальности. И в мыслях путаются отвратительные сцены, фразы, жесты. Я думал, что разврат ни на что во мне не влияет. Ха! Влияет и ещё как! Что ни подумаю, что ни слово услышу, тут же присоединяю к нему ругательство. Все дрянные, мерзкие картинки встают перед глазами в самые ответственные моменты, когда умиротворение, умиление должны пронизать меня. Я уже не удивлялся маньякам – как справиться с нагрузкой, которую ты сам в себе породил, отдавшись похоти и страсти, посвящая им время и отдавая себя им на растерзание. Вот и наказан ты за это отравленным сознанием, блудливой памятью и возгоранием тела. Стало ясно: я, я сам виноват в том, что со мной происходит! Ничего не проходит без следа, ничто не бывает напрасно. Всё, что я когда-либо смотрел, впитывается, живёт во мне, пользуется мной. Поневоле поверишь в бесов!
Анна. Пожалуйста, отпусти меня! Я никому не скажу! Я дам тебе денег…
Михаил. На что мне твои бумажки? Моя душа горит!..
Режиссёр. Экспрессивнее!
Михаил. Горит от разжигаемой бесами страсти! Да, я так и вижу, как они легко используют память о моих грехах, без труда входят в душу и тело, которые расшатаны и распахнуты перед ними, беззащитны, потому что сами раскрылись. Все страсти – это цепи, которые накидывают на тебя тёмные силы. Ты принадлежишь им, твоё тело пропитывается адом, твоя жажда – это жажда ада. Я пугал сам себя, но поначалу не пугалось! Видно, тогда-то и вынужден был Бог подавать мне такие сны, чтобы я хоть немного встряхнулся, чтобы я не тешил себя иллюзиями о том, что я беспрепятственно могу делать, что захочет моя заблудшая душа. А я-то думал, откуда у меня такие пошлые мысли, откуда у меня вдруг возникали пошленькие образы, и откуда вдруг всплывали неприличные фразы? Всё – отсюда. Не из моей головы, не я – автор этих мыслей, а моя страсть, бес, который правил ею и через неё – мною. И следовало: вычистить её из себя, очиститься от этой пагубы, которая ела меня изнутри, жила мною и во мне, которая питалась моей памятью, выбирая из неё образы и мысли, отрывки из книг, картинки, фрагменты видео, и в нужную для неё минуту подсовывала мне это. Собрав волю в кулак, призвав Бога, захотелось вскричать: я не хочу быть её рабом – послушно выслушивать её крики, вопли, рассматривать её картинки! Я хочу быть чистым! Но как сделать это? Грех – это болезнь, это язва на теле и на душе. Если бы залечить раны, если бы не быть тем, кем я был, если бы обновиться... Но поначалу так сложно ограничить себя. Я не мог просто так вырвать себя из этих обстоятельств. Все ограничения, которые я сам устанавливал для себя, были пройдены, ибо я находил пути их обхода. Я был болен, но земной врач мне не мог помочь. И вот я обратился к Богу, сознавая, как я слаб, сознавая свои грехи.
Анна. Пожалуйста!
Помощник. (тихо, режиссёру) Не слишком ли много слов у него?
Режиссёр. (помощнику) Ничего, выучит.
Помощник. Я про другое: зритель не заскучает ли?
Режиссёр. Гм… Возможно, ты прав, нужно больше действия (Анне) Попробуй ползти… То есть делай вид сейчас, что ползёшь. Ты (Михаилу) увлечён своим повествованием и пока не замечаешь, что она уползает. Читай дальше.
Михаил. Знаешь ты или нет: не существует ранжиров между страстями – они все ведут к смерти. И если не избавиться, если не обратиться за помощью к Врачу душ и телес – кто может справиться с самим собой? У кого есть воля? Что никто не может мне помочь, я понял, когда мой близкий друг, услышав мои жалобы, махнул рукой, сказав: «Мне наоборот нравится всё то, на что ты жалуешься, я хочу так жить!». «И что дальше? – спросил я его. – Что после смерти? Как удовлетворить эту страсть без тела? Она сожжёт тебя». «Нет, – отвечал он, – я верю в иной рай, в иную свободу и иную телесность. Твой Бог неправ, твой Бог ложен, а мой бог жив, и он даст мне новое тело в другом мире, чтобы я мог пиршествовать с ним на пирах, где женщины будут плясать перед нами, а вино будет литься рекой!». Его богами были – чрево и плоть. О них я мечтал, желал, чтобы после смерти была эта правда, но как же хочется достоверно узнать!.. Но страсть владеет мною, страсть и есть я сам…
Режиссёр. (Анне) Ускоряйся! Ты должна почти уползти со сцены.
Михаил. Я прекрасно знаю себя и вижу свою страсть. Я не скрываю её от себя и говорю прямо себе: я люблю пользоваться девушками. Я вижу, как эта страсть истощает меня, вытягивая все жизненные соки. Девушки у меня везде – в компьютере, в журналах, на дисках, в уме и словах.
Режиссёр. И вот ты замечаешь, что она молчит. Озираешься и видишь, как она уползает. Догоняй, хватай её!.. (Михаил делает хватающие движения) Не бей, нет!.. Уложи на землю и продолжай… Дальше.
Михаил. Погоди, осталось совсем немного…
Анна. Пожалуйста! Я никому ничего не скажу. Хочешь – я буду жить с тобой, где скажешь, делать, что скажешь…
Режиссёр. Плачь, рыдай! Выдави сейчас хоть слезу!
Анна. Я буду каждый день слушать тебя, твои истории.
Михаил. У меня только одна история, и ты её слушаешь сейчас… Я помню, в Москве один священник, ужаснувшись моим признаниям, разложил по полочкам, что мне нужно делать. С его слов-то всё просто и ясно: нужно найти истоки страсти. Истоки, он увидел, – в безделии, в нехранении памяти о Боге и в излишествах в пище и в воззрениях на непотребное. Он сказал мне: уничтожь обстановку, уничтожь все лазейки греха к тебе, – так решил он, – выбрось все неприличные фильмы, удали всю неприличную литературу, разжигающую твои страсти. Поставь фильтры в браузере, поставь родительский контроль и забудь пароль. Думай о женщинах на улице, как о сёстрах во Христе, разговаривай с ними только по необходимости и не оставайся понапрасну наедине с женщиной. Чаще ходи в храм, постись пожёстче и не вкушай лишнего. Займи своё свободное время – читай, пиши, занимайся физическими нагрузками, займи каждую минуту. Устройся в храм: уборка, помощь в воскресной школе, посещение больных и заключённых вместе со священником, социальная работа при храме. Это всё, говорил он, поддержит в тебе силы для борьбы. Едва в памяти всплывут какие-то образы или вдруг обнаружится свободная минута, молись, читай Псалтирь, Евангелие, стоя, пой про себя акафисты… Но нет, это не помогло. Где б взяться силам, когда ты один, без поддержки? Когда б был коллектив вокруг, присмотр и надсмотрщик, когда был бы внешний строгий контроль, то тогда б я не дёрнулся никуда. Однако ж когда ты сам наедине с собою, как не дать слабину, как не позволить себе, как удержать самого себя от постыдных дел? Но я понял одно и уяснил для себя – я должен уничтожать грех в себе, как на исповеди, изглаживать его из себя. Убивать грех!
Режиссёр. Ударь по земле… Так… (смотрит в текст) Он раздевает её…
Помощник. Зрители не поймут, если мы будем…
Режиссёр. Что? Мы же не насилие на сцене будем показывать. У нас пока ещё в театре до этого не дошло. Скоро, я уверен, на сцене, на глазах у зрительного зала, взаправду будут связывать, бить и заниматься сексом. Это всё придёт. Пока что написано – «обнажая снизу». Значит снимает… что там… юбка? Джинсы?..
Анна. Мне снять джинсы?
Режиссёр. Сегодня не нужно… Дальше… (смотрит в текст) гладит её и продолжает.
Михаил. Я уверен, что у каждого человека должен быть и есть рядом тот, кто готов его выслушать, кто готов и может понять его, и кому этот человек сам может открыться! У кого-то – духовник, у кого-то – мать, отец, брат, сестра, у кого-то – близкий друг, жена, муж, подруга. Ведь самому себе трудно признаться, что тебе хочется большего, большего, нежели механические движения тела, большего, нежели абстрактные удовольствия на экране, больше, чем продажная любовь. Тебе хочется, как человеку, уважения, тебе хочется ласки не за деньги, а просто так, бескорыстно, тебе хочется честности, а не подозрительности, тебе хочется, чтобы была духовная близость… Но мысли приходят другие: когда ты сам по себе, чем плоха твоя невоздержанность? Твоя страсть неугодна Богу, говорил тот священник, возьми и отдай Богу, посвяти Ему своё время, которое ты проводишь без пользы, которое ты тратишь впустую. Я не раз говорил себе: блудная страсть сжигает тебя, твоё время, твою жизнь. Ты мог бы сейчас написать книгу или наоборот прочесть её, ты мог бы, помолившись, понять, что значит жить с Богом. Неужели тебе важнее и полезнее разглядывать чужие женские прелести, тебе более по душе следить за тем, как ими наслаждаются другие мужчины? Ты не сможешь быть на месте тех мужчин, ты не сможешь завоевать сердце и тело ни одной из тех женщин, за которыми ты следишь. Я знаю, что Бог прощает грешников, только нераскаивающихся простить не может, потому что они не обращаются к Нему... Но я чувствую – как я слаб, чтобы не то, что противиться греху, но и обратиться к Богу. По-настоящему, не через общую исповедь...  Испытано на себе: когда грех совершён, то есть сделан, тогда наступает раскаяние в содеянном. Если же процесс греха не завершён, он, как заноза, сидит внутри тебя и подтачивает твоё сознание, подтачивает твои силы. Он выжидает, ждёт твоей ошибки...
Анна. Ты же веришь в Бога! Прошу тебя, ты верующий человек. Отпусти меня!
Режиссёр. Ударение на верующем!.. Дальше.
Михаил. Не прерывай меня, когда я говорю!.. Кто ты такая, чтобы просить меня? Кто ты? Что духовного в тебе? Твои желание, похоть, вожделение именно ко мне надуманны, я видел это!
Помощник. (тихо, режиссёру) Здесь – не подтверждение ли того, что страсть девушки наигранна?
Режиссёр. (помощнику) Я подумаю…
Помощник. (режиссёру) Для неё эта «работа» – рутина, и она неумело показывает своё отношение. Вот дальше видно…
Михаил. Да, я знаю, как завлекают в проституцию, так и в наркоманию – деньгами, бешеными суммами и якобы громадным возом удовольствия. Однако из этой среды потом не выйти. Ты не можешь порвать с этой индустрией, как со своим прошлым. Ты получила свои деньги, но деньги быстро кончаются. И куда идти? Сколько лет ты будешь так вертеться и кувыркаться?..
Анна. Я не виновата!.. Я… Я исправлюсь.
Режиссёр. Сильнее! Рыдай!
Анна. Я стану лучше, я всё брошу… Меня заманили, обманули…
Михаил. Ты врёшь! Говоришь лишь затем, чтобы я отпустил тебя, а ты побежишь в полицию и потом продолжить заниматься своим ремеслом.
Анна. Я… Я брошу это, обещаю тебе! Брошу…
Михаил. Как?..
Анна. Когда ты отпустишь меня, я уйду… Я не побегу в полицию…
Михаил. Нет… Нет, ты нужна мне сейчас… Мне не хватает сил для борьбы. Страсть поутихнет – так и представляю, как она, словно собачка, свернулась клубком и удовлетворённо закрывает глаза, до поры до времени. И я снова не удержусь. Страсть, открыв глаза, будет прохаживаться, бросая на меня плотоядные взгляды. Никакие поводки и цепи её не удержат, когда она голодна и когда она требует своего...
Режиссёр. Встряхни её! Покажи, как ты силён!
Михаил. (тряся руками) Священник говорил мне, что в момент покорения страстью я забываю о Боге! У Него, от Него можно получить помощь! Только обратись по-настоящему, борись!.. Должна начаться борьба. Тебе нельзя проигрывать в ней, иначе ты так и привяжешься к разврату, привяжешься к страсти, и никогда, никогда ты не будешь в раю с Богом.
Анна. Борись же, борись!..
Михаил. Да, я всё знаю, знаю, как бороться с нею: всё дело в праздности, отсутствии дела. Когда человек мучится от безделья, то ищет, чем бы занять себя, и находит дело по влечению своих желаний. Именно от безделья и поднимает голову страсть. Когда ум ничем не занят, руки лежат без дела, то, конечно, сознание ищет, к чему их приложить. И страсть удобно подаёт сознанию свои идеи. Отсюда – из праздности – и вытекает расслабленность тела, изнеженность и, как следствие,  развращённость. Блуд привязывает тебя к твоему телу, блуд прижимает тебя к земле, делает твоё тело всё более и более материальным, душу подчиняет телу, и бедная душа, связанная узами этого мира, не сможет добраться до неба после смерти тела. Ей не пройти мытарство блуда, ей не разорвать свою связь с материальным началом. Душа не должна быть управляема телом. Последнее должно всецело находиться в подчинении у души. Вот правильное устроение человека. Позывы плоти надо удовлетворять, но в меру. Если ты  монах – ты отдал тело Богу, об этом помни. Если женат – не ищи никого, кроме жены. Если жена не может помочь тебе удовлетворить твоё желание, что-то с ней случилось – терпи. Если умерла – посвяти жизнь Богу или  можешь жениться во второй раз. Борьба должна начаться и не прекращаться...
Анна. Борись, прошу, борись!
Режиссёр. Слёзы, слёзы!..
Михаил. Неотлипчивая страсть проедает мозг, впивается в разум и сознание. Она отравляет  память образами греха, развратными картинами и срамными движениями. Мозг отравлен, душа заражена! Её нужно очистить от греховных мыслей, её нужно направить к Богу – думать о хорошем, о праведном, о святом. Направить все силы к Нему, и Он очистит душу, Он и только Он способен избавить человека от памяти греха. Он и только Он в  силе стереть из памяти греховные образы, и только с Его помощью человек может  победить.
Анна. Ты победишь, ты победишь! Увидишь, мы справимся…
Михаил. Я один…
Анна. Нет, я здесь, я здесь!
Режиссёр. Утешай его, уговаривай!
Михаил. Я один… Я решил как-то: пора, наконец, найти девушку... Но тут же демон блуда задал вопрос: для чего? Всё для того же, да? Как по трафарету: понравилась, подошла под шаблон – познакомился. Дальше – прощупывание почвы, изучение объекта, проверка характера, исследование индивидуальных черт, тест в постели. И что в итоге? В итоге одно и то же – бросил, ушёл, не понравилась. Не та!..
Анна. Ты ещё найдёшь ту самую!
Михаил. Мне не остановиться… Зачем останавливаться? – говорю я себе. Всегда, в любой, найдётся изъян, всегда найдётся то, что не нравится, что не по душе, но что есть в другой девушке. Правда, в той, другой обнаружится иная черта, которая тоже придётся не по нраву. И значит она тоже будет брошена, отлучена. И значит – новый поиск, бесконечный поиск идеала.
Анна. Ты найдёшь, найдёшь…
Михаил. А всё потому, что я не желаю мириться и терпеть! Она должна соответствовать моим представлениям…
Анна. Поговори со мной, разве я не подхожу?
Режиссёр. (Михаилу) Ты не слышишь её, продолжай говорить как будто отстранённо от неё.
Михаил. Зато я… могу вести себя, как хочу, я не связан никакими обязательствами, никакими условностями, я – свободен. Но почему к себе я применяю это правило, а к другим нет?.. Бес, бес задаёт каверзные вопросы! Поэтому, отвечаю я, связываюсь только со свободными женщинами. Уж лучше проституток снимать, чем с замужними женщинами сходиться… Уж лучше с ними… убивать грех!
Режиссёр. Последние слова произноси зловеще!.. Так… (смотрит в текст) Он начинает насиловать…
Помощник. Как мы это изобразим на сцене?
Режиссёр. (дразня) Как, как… Так (Анне) Ложись на живот… Да, прямо здесь (Анна подчиняется) Миша, ты хватай её за ноги и залезай на неё сзади… (Михаил готовится, но после слов помощника замирает)
Помощник. Может быть, мы пока только текст прочтём, а действия уже сыграем потом?
Режиссёр. В твоих словах есть рациональное зерно… Времени маловато… Ладно, пропустим это действие. Анна, можешь вставать (Анна встаёт). Архип, совершая действие, говорит. Давай, Миша, и прерывисто говори!
Помощник. Может быть, он договорит все свои реплики, а потом будет насиловать? Неудобно получается – и говорить, и делать.
Режиссёр. Что ты в этом понимаешь? Так, Миша, погоди… Я подумаю…
Помощник. Осталось мало текста.
Режиссёр. Мы поступим вот как. (Михаилу) После слов «убивать грех» ты насилуешь её. Молча. После чего отбрасываешь, как ненужную тряпку, в сторону. Одеваешься и идёшь к машине, говоря абзац дальше. Читай.
Михаил. Я утешал всегда себя: «Я успею покаяться. Моя жизнь будет долгой, а все тяжёлые болезни минуют меня». Но я думал и о том, что Бог попустил мне такое состояние, такую страсть, иссушающую меня, что Бог видит меня и слышит меня таким. В отдельные минуты приходила на ум мысль: «Представляю, каково Ему – наблюдать, как я делаю… это. Ему всё ведомо и всё открыто. Сердце моё – перед Ним, и грех мой – пред Ним и предо мною. Все святые видят меня, падающего, падшего и гнусного… Я жалок, я убог… Я не могу справиться с самой пошленькой страстишкой, которая съедает меня… Куда идти? Как сказать, как заикнуться об этом? Кто так же милостив, как и Бог, так же сочувствует и радуется о кающемся грешнике, так рад тому, что я раскрыл себя, увидел себя со стороны, что я каюсь, что я вынимаю из себя этот грех и прошу отъять его у меня и дать сил не возвращаться к нему…».
Режиссёр. Здесь Архип берёт нож и возвращается к жертве. Реплика!
Михаил. Я гнал прочь от себя простую, казалось бы, мысль, что по своему же лукавству я не получаю исцеления, а впадаю в гораздо худшее состояние. Ведь во мне – только страх за жизнь, страх, что я умру, перестану быть, перестану чувствовать наслаждение. Когда я узнал, что болен, когда моё тело стало больше страдать, чем наслаждаться, когда удовлетворение стало приносить лишь отсутствие боли – тогда-то я стал переосмысливать жизнь. И я понял, как правильно бороться, как победить, как убивать грех! Я должен получить наслаждение, убивая грех!
Анна. Прошу тебя! Нет!
Режиссёр. Кричи уже, кричи! Ты всё поняла и должна докричаться хоть до кого-нибудь!
Михаил. И никто, никто не поймёт мои терзания, бог всех – чрево и деньги! Они – суть плоть, и не от таких ли пытался Бог избавить землю потопом? И я тоже, по слабости ли воли своей, или по наущению бесов, тоже хочу, хочу верить, что после смерти будет чрево и плоть…
Режиссёр. Садись около неё, держи одной рукой и заноси нож!
Михаил. Знаешь, в церковь-то бегут под конец, пытаясь замолить грехи и тем самым откупиться от Бога. Смешно видеть, как они строго соблюдают посты, ревностно ставят свечи и подолгу стоят у икон. Молятся ли искренне, или это лишь поза? Дают ли от чистого сердца, или лишь чтоб уверить себя и потом Богу предъявить – смотри-ка, я жертвовал, я отдавал… Они все – лгуны, они каются, чтобы потом вернуться в грех, они грешат, чтобы каяться… Да, и я знаю, с чего всё начинается. С заронённой мысли, с принятия внешнего раздражителя, и завершается действием. Не замечаешь за собою потом, как легко ты охватываешься страстью, как легко и свободно приходят желания, и сами собою возникают варианты их исполнения. И потому нужно убить грех, убить его, чтобы он не воскрес… А если воскреснет, снова убить… Ты – и есть грех, а я прощаю себя и разрешаю от греха… Аминь!
Помощник. (режиссёру) По пьесе он убивает её, потом следуют его финальные фразы, и на этом всё заканчивается.
Режиссёр. Что ещё нужно? Я переосмыслил прежний текст. Замысел Архипа ясен: он убивает блудницу, как бы грех закалывает. Убивая внешне, он убивает его внутри себя… Фу-х… Что-то я пустился в разжёвывания, и так же всё ясно! В финальном абзаце всё разъясняется – Бог убивает содомлян, и это не считается убийством, а карой, очищением. Так и Архип, убивая девушку, не считает грехом убийство, так как он убивает грех, а не человека.
Помощник. Я думаю, общество не поймёт. Вас обвинят в пропаганде насилия. Я это хотел вам вчера сказать, а вы отмахнулись.
Режиссёр. Ты об этом и на перекуре твердил – не пройдёт, цензура. У нас фильмы ужасов с расчленёнкой и мистическими прибабахами крутят в кино, так неужели ж в театре нельзя поставить исповедь блудника как исповедь маньяка, как заблуждения религиозного фанатика, считающего, что убивая проституток, он делает благое дело не только для общества, но и для самого себя? На экранах кровь льётся рекой – все знают, что бутафория, а в театре – это ещё более ясно.
Помощник. Может быть, мы исправим конец – она вырвется и убежит?
Режиссёр. Так… Куда ты полез? Куда тебя понесло? Ещё скажи – её крики кто-то услышит и придёт на помощь.
Михаил. И убьёт маньяка! Последние слова его будут – всякий грех упраздняется смертью!
Режиссёр. (прикладывая руку ко лбу) С кем я вынужден работать… Во-первых, не всякий, во-вторых, у нас тяжёлая драма без хэппи-энда, в-третьих, весь смысл как раз в том, что Архип выбирает уединённое место для совершения своих действий, где никто ему не помешает.
Помощник. Если он такое уже проделывал, значит каждый раз место должно быть новое. В жизни всегда есть место случайностям. Всего не предвидишь. Кто-то всегда может разлить масло…
Режиссёр. (дразня) Какие мы умные!.. Если место выбрано правильно, никто не услышит. Если девушка связана крепко, она не вырвется.
Анна. Он, когда насиловал, мог ослабить её веревку…
Режиссёр. Кто ещё не высказался о финале?! Может, уборщицу позвать, пусть тоже своё слово вставит?.. Он её руки не трогает.
Анна. Но ноги-то вынужден развязать. Она его может ударить, лягнуть и побежать.
Помощник. Логично.
Режиссёр. Чушь! Это трагедия, а не фарс! Как вы, интересно, хотите это представить на сцене? На заднем фоне у нас сосны будут мелькать?
Помощник. На проекторе покажем. Вначале мелькающие деревья, когда автомобиль едет, потом статичная опушка, затем деревья начнут перемещаться, когда девушка побежит…
Анна. Он погонится за ней, упадёт, она увидит это и вернётся, ножом перережет свои путы, свяжет его и…
Михаил. И расскажет свою исповедь! Исповедь блудницы.
Анна. Но до этого она полицию вызовет.
Помощник. Или своего сутенёра с ребятами…
Режиссёр. Боже мой! (вставая со стула и выходя к актёрам) Вы, может, сами тогда текст набросаете? А?
Помощник. Можно из исповеди блудника кое-что изъять и для динамичности развития сюжета переставить в исповедь блудницы. Про проституток, какие они… Сейчас Архип говорит очень долго…
Режиссёр. Я тебе объяснил, что это был моноспектакль.
Михаил. Но сейчас-то нас двое. Было бы справедливо разделить по времени текст поровну. Архип говорит столько-то, и проститутка высказывается, пока едет полиция, ровно столько же.
Помощник. (листая бумаги) У Архипа, правда, чересчур много текста. Его можно порезать…
Режиссёр. Вы меня с ума сведёте! (расхаживает по сцене) Пьеса называется «Исповедь блудника». Какая ещё исповедь блудницы? Какая ещё полиция?
Михаил. Можно переименовать для наших целей.
Режиссёр. Как? «Блудная исповедь»?
Михаил. Это можно обсудить с автором. Я не думаю, что он будет против, когда мы ему объясним…
Режиссёр. Что, вы знаете лучше автора?
Анна. А кто автор?

Помощник режиссёра указывает украдкой актёрам на режиссёра.

Режиссёр. Какая разница?! Гипотетически мы можем делать с текстом что угодно, но это не значит, что мы должны искажать замысел автора.
Михаил. Мы не искажаем. Мы дополняем, расширяем…
Помощник. Углубляем.
Режиссёр. Такое углубление…
Анна. Мне тоже кажется, что на контрасте правильнее бы представить рассказ о её жизни. Чтоб уравновесить наши роли. Её исповедь тоже была бы любопытна.
Режиссёр. Ты её текст будешь писать?.. (качая головой и продолжая расхаживать по сцене) Я не понимаю, кто ставит пьесу – я или вы? Я лично не вижу в этой пьесе положительного финала.
Анна. У девушки тоже трагичная история может быть: терзания, религиозные сомнения или отклонения. Она может быть матерью, она…
Михаил. Она может и убить его, не вызывая полицию.
Помощник. Кстати, да! Убить его грех в нём самом окончательно и бесповоротно. И уйти, избежав, как мы можем предположить, наказания.
Режиссёр. Они наследили – будь здоров. Он-то знает, не впервой ему, следы заметёт, а она как это сделает?
Михаил. Как он следы заметает? Не плёнку же расстилает под ней…
Режиссёр. Он в перчатках.
Михаил. А на кое-какое место тоже перчатку надел? Его ж по ДНК опознают.
Режиссёр. Если найдут.
Помощник. Потому, может, и нужно, чтобы она убила его?
Анна. Если ей и убивать, то потом вызывать полицию и каяться. Исповедь – это же покаяние, раскаяние и в итоге прощение. Я думаю, она не из тех, кто перенесёт спокойно и насилие, и смерть. Она не выдержит такого груза, она должна взять ответственность за убийство на себя.
Михаил. Архип не раскаивается. Он скорее приносит жертву покаяния, умилостивления Бога.
Анна. Тогда девушка как раз и выступает в роли ангелов, сжёгших Содом и Гоморру. Она карает за грех. Она убивает не человека, а грех, ставший человеком. Блуд в человеческом обличьи. Ведь этот Архип – безвольный помешанный. Страсть целиком владеет им, и значит он сам стал блудом, как раз-таки он олицетворяет грех, а не девушка.
Режиссёр. Начинается разброд и шатание… (машет рукой) Все – по домам на сегодня. Завтра на свежую голову подумаем. Свободны! Счастливо!

Михаил и Анна уходят. Помощник режиссёра собирает бумаги. Режиссёр стоит молча, обдумывая случившееся.

Режиссёр. Может, конечно, вы все и правы. Пусть они поборются, пусть она – как его блуд, как его грех – одержит над ним верх, свяжет его, как связывает его грех, выскажется ему о своей жизни, признается, как ей тяжело жить, откроет ему себя, обнажит своё истинное лицо… И потом убьёт, как убивает всякий грех без настоящего покаяния, которое в нём никогда не случится, ибо он не знает и не хочет знать путей раскаяния. Убив, она вызовет полицию и сдастся, не испытывая сожаления об убийстве его…
Помощник. Превосходно! Но нам, вероятно, потребуется второй акт, чтобы актёры могли передохнуть, а зрители гадали, что же случится дальше. Возможно, для этого нужно будет показать, как Архип готовится, как одевается, выезжает и прочее. К тому же, чтобы и вправду уравновесить роли, нам нужно придумать равновеликий текст для девушки… Она, кстати, без имени даже…
Режиссёр. Имя не проблема, тем более, что у уличных женщин все имена – фальшивые, как и их страсть к мужчине… Зачем нам два акта? Разве у нас столько текста? Нет, Архип не наговорит и на полчаса. Какой ещё перерыв? Если по времени будет выходить много, то так и быть: прервём первый акт на занесённом над её телом ноже. Второй начнём с того, что она лягает его и бежит… Да, пусть он упадёт где-то, потеряет сознание, она увидит, освободится и свяжет его…
Помощник. Может, ей всё-таки не убивать его?
Режиссёр. Нет, она не сдержится. Она не сможет после всего того, что испытала, и поняла, что он неоднократно уже делал подобное. Кроме того, он не раскаивается, он не видит своих настоящих грехов и никогда не увидит. Таких людей нужно вычищать из общества. Потому и было написано в прежнем тексте, что его ведут на казнь…
Помощник. Возможно, ему нужна изоляция, а не смерть. Ведь он болен, ему нужна психиатрическая помощь.
Режиссёр. Нет, его не вылечить, его убьёт его же грех…
Помощник. Сможет ли так запросто она его убить? Всё же на это нужны решимость и сила духа.
Режиссёр. Я тебе уже сказал – она не сможет иначе. Хочешь, пусть это будет внезапный порыв. Скажем, он попытается освободиться или убежать, она настигнет его и убьёт, пусть даже случайно… Так… За работу! Сегодня я набросаю свои идеи, снова переработаю пьесу. Если получится быстро, завтра соберёмся и с листа будем читать. Если нет – сообщишь им дату… Пойдём! (идёт направо)
Помощник. (следуя за ним) Вы позволите, у меня есть несколько мыслей, как нам…

Уходят.