Мечты

Пьесы провинциального театра

Мечты
(может выступать как самостоятельная пьеса или в качестве второго действия пьесы «Проверка»)

Действующие лица:

Зинаида (Зина) Филонова, уборщица
Леонид Лукич Сироедов, сторож-вахтёр
Анна Шушина, актриса
Аркадий Гнёздов, актёр

На сцене темно. После некоторой паузы справа выходит Зинаида со шваброй, средством для мытья полов, ведром и начинает мыть пол сцены. Её освещает луч света.

Зина (напевает). В том краю заповедном, где печали неведомы, где печали неведомы, может, ждут нас давно. Будет солнце искриться, и с далёкими птицами, да с далёкими птицами будем петь заодно… (вздыхает) Если бы всё это оказалось правдой. Чтобы там, после, было продолжение, чтобы жизнь не заканчивалась, как пьеса, не обрывалась внезапно, и не оставались вопросы – что да и как. Если бы мечты моей дочери о выздоровлении исполнились… Но я знаю, да, знаю, что ей не исцелиться, что в этой жизни – как так получилось, кто виноват? – ей не быть здоровой. Кому и зачем так нужно? Ей? Жить, страдая? Мне? Работать на нескольких работах, чтобы хоть как-то облегчить её муки? Людям вокруг, чтобы проникались сочувствием? Эх… Как бы не оказалось, что после лишь тьма и небытие, и значит страдания не имеют никакой цели и смысла. Они просто есть... И что люблю я её, что оставлю умирать, что сама умру – никто не осудит, никто не воздаст. А если и осудят тут, то я ж не узнаю, мне будет всё равно… (продолжает убирать до тех пор, пока в зале кто-то не кашлянет или чихнёт. При звуке из зала Зинаида вздрагивает, выпрямляется и оглядывается)
Зина. Кто здесь? Выходи!
Леонид. (выходя слева, светит на неё фонариком) Чего шумишь, Зинка?
Зина. Ну и напугал же ты меня, Лукич! Я уж решила, что в зале кто-то есть.
Леонид. Ха! Точно так же режиссёр наш думал. Ты бы видела, как его сегодня в кабинете отпаивали… Да, совсем плох стал…
Зина. Что с ним?
Леонид. Известное дело! Шизофреник. У творческих людей, от которых тут не протолкнуться, частенько так бывает: психика слабая, расшатанная, и чувствительны слишком. Слышала, как орёт на своих? Сразу понятно – с головой не то…
Зина. Что ж его отпаивали-то?
Леонид. Зрителей видеть стал.
Зина. Где?
Леонид. (кивая на зал) Туточки… Может, и я скоро начну видеть… взломщиков в каждом углу… Как считаешь, потянет на профессиональную болезнь? Выплату дадут в собесе?
Зина. Тебе б только выплаты… (продолжает мыть пол сцены)
Леонид. Ты что, отказалась бы? От денег, вот так просто?.. (из-за кулис достаёт стул и садится на него) В общем, Ефим Пафнутьевич вроде как решил дать нашему режиссёру отпуск на пару дней. Вылежится, говорит, и пускай приходит, ставит свою «Проверку».
Зина. «Проверку»?
Леонид. Новомодная постановка какая-то… Я даже не беру в голову. Ты знаешь моё отношение к театру. Фигня всё это!
Зина. Тебе за эту фигню деньги платят.
Леонид. Не за эту! За охрану этой… здания этого… Что до театра, то правильно один тут сказал по телевизору: приди я к власти, первым бы делом театры запретил. Все до единого.
Зина. Все-все? Даже кукольные?
Леонид. Тем более.
Зина. А цирк?
Леонид. Там животных мучают. Тоже запретил бы.
Зина. Ты или он?
Леонид. Я с ним согласен, так что… и я… Да, несбыточная мечта.
Зина. Это твоя мечта – получить власть над всеми?
Леонид. Была бы моя власть, я бы… А вот и начал бы: убрал бы все театры, цирки и прочие «представлялки».
Зина. И куда бы дел всех актёров, режиссёров?
Леонид. Да ты присядь (достаёт ещё один стул из-за кулис и ставит рядом с собой, хлопает по сидению. Зинаида вздыхает, отставляет швабру, средство для мытья полов и садится) Перерыв себе сделай. Режиссёра Миша увёз, помощник его в кабинете что-то строчит. Ефим Пафнутьевич вместе с Ванессой укатил. Анна с Аркадием в гримёрке… Знали б они все, что знаю я… Раскрыть бы глаза им.
Зина. На что?
Леонид. На тех, кто с ними рядом. Они друг о друге что знают? Э! Их бы лбами столкнуть… Знала бы ты об их жизни, то веру в театр потеряла бы. Впрочем, так везде ведь – куда ни ткни, все со всеми и… Э, да что с тобой об этом толковать, с ними надо лицом к лицу говорить, в глаза глядя, правду им колоть и смотреть, как они себя вести будут; тут не пьеса, не сыграешь, истинное лицо показывать надо. А то забыли о нём, только и гримасничают, работали бы лучше…
Зина. Будто они не работают…
Леонид. Это работа разве – кого-то изображать, притворяться? Бездельники они все. Ну сама скажи, какой от них толк? Или от балета, оперы или картины? Убийство времени да и только. Посидел, посмотрел и домой пошёл. Зря выходил из квартиры, лучше б в парке воздухом подышал, и то полезнее.
Зина. В парке дышать для тела полезно, а в театре и опере – для души. Не всё ж тело питать и пользу ему доставлять, Лукич. Надо и  о душе думать. Душа же есть, я, конечно, не достоверно знаю, но так хочется верить… Вот ты хочешь всё-всё-всё позакрывать. Надо ж тогда всю культуру запретить и всех к ней причастных. И музыкантов, и танцоров, и артистов, художников… А фильмы, кстати? Фильмы бы запретил?
Леонид. Разве что документальные бы разрешил.
Зина. Они бы о тебе, диктаторе, сняли кино...
Леонид. Я бы не был диктатором, с чего ты взяла? Диктатор Сироедов – смешно звучит даже.
Зина. Вряд ли тогда кто-то бы смеялся над твоей фамилией.
Леонид. Это верно. Над фамилией Сталин не посмеёшься, никуда не денешься. Над Сироедовым можно – то ли сирот ест, то ли сыр, то ли сиров, сэров и пэров… Для шуток я оставил бы пару-тройку шутов…
Зина. Тройку…
Леонид. И то – зачем они мне?.. Нет, всё бы убрал. Все эти публичные заведения, где собирается больше трёх человек. Пусть работают, а не тусуются бандами-компаниями…
Зина. Ну хорошо, ты о душе не хочешь думать, но отдыхать-то где народу, Лукич? Ведь все кинотеатры бы закрыл, театры и цирки. Где отвлечься от работы?
Леонид. Будто танцы и пение отвлекают. Смешная ты, Зина. Послушай вот. Пошёл я как-то на балет, Сапёров билет отдал… да ты его не знаешь… У него жена хотела пойти, приболела, а ему самому балет уже поперёк горла стоит. Мне предложил, я и согласился. Сижу, смотрю. Ну пляшут, ну музыка играет, и что? Подремал я чуток да и со второго акта свалил. То же самое и с картинами. Была тут давеча выставка какого-то современного художника. Мне Сапёров говорит: жена, мол, восхищается, такие, говорит, произведения искусства замечательные. Ну я думаю, дай схожу, раз такая реклама. И что? Скукота одна, мазня непонятная. Зато ходят рядом «восхищатели», перешёптываются – вот, мол, как изобразил, вот, мол, здесь такая-то идея. Да какая, помилуй, идея? Взял краски, повозил по холсту туда-сюда, без цели и системы, от балды, и выставил – думайте сами, что хотел сказать. И в том-то и дело, что ничего не хотел! Они ж все поголовно рисуют, сами придумывают смыслы тому бреду, что вывешивают. И я хожу и смотрю: что тут изображено, как понять? Мне объясняют: художник хотел этим выразить то-то. Я им отвечаю: и где? Где это? С чего я, простой обыватель, пойму, что он вот так и эдак изобразил такие-то мысли? А, говорят, это подразумевается, тут такой-то символ, там это то обозначает. Кто так решил, спрашиваю. Стиль, отвечают, сложилось, мол, с годами…
Зина. Если ты не понимаешь, зачем же пошёл?
Леонид. А как иначе, Зинаида? Я что, по-твоему, собираясь в музей, должен проштудировать энциклопедию, залезть в интернеты всякие и искать информацию про типчика, который свои каляки-маляки развесил в хаотичном порядке, выдавая его за некую систему?.. Мне там тоже возразили – мол, для вас и Малевич просто квадратики рисовал. Да, отвечаю, я вижу квадрат и всё тут, что я ещё должен видеть? Ах вон вы какой, говорят, вы ж историю создания не знаете, для чего и где он должен висеть, что он обозначает. Я им: квадрат и обозначает, чего я погружаться в предысторию должен? Я, говорю, пришёл посмотреть и, что дают, то и вижу. Чего мне объяснять, если это картина, визуальное, так сказать, произведение? Оно не за себя ли говорить, то есть показывать, должно? Автор же раз не может по-другому выразить, попонятнее донести до зрителя – его проблемы, не мои. Махнули рукой на меня. Я и ушёл… Тьфу… Голова трещит! Вот ты сама скажи – я иду на выставку, разве я должен заранее всё знать, а? Если он, этот автор, просто кистью поводил по холсту и начинает умничать – дескать, тут нечто подразумевается, то я же могу сказать – я не вижу здесь ничего подразумевающегося, я вижу просто мазню? Читал, есть какой-то то ли японец, то ли… ну в общем, восточный тип… он рисует, ну как дети по бумаге водят кругами фломастером, что-то типа того. И знаешь, сколько его закорючки стоят? Миллионы! Дорогой современный художник. Для меня – это приговор всему вашему искусству.
Зина. Тебе никто не запрещает ругать автора. Только надо по делу критиковать-то… Моя дочка хоть и болеет, но искусство ей помогает. Она не зацикливается на своей болезни…
Леонид. Как она кстати?
Зина. Всё так же, ты же знаешь. Что там может быть… Хуже не становится – и то радость… Спасибо, что спрашиваешь и… отвлекаешь меня разговорами… Эх… Ну вот она мне как раз про современное искусство говорит, что там надо воображение подключать, одними глазами ничего не прочтёшь и не поймёшь. Сейчас всё настроено на то, чтобы зритель, слушатель, читатель, воспринимая искусство, представлял что-то своё. Она смотрит картину и говорит мне: вот тут, мама, я вижу то и то. Я тоже, как и ты, гляжу – ну, может быть, и так. Объяснять-то ничего и не надо. Она мне даже говорит: если автор разъясняет своё произведение – от этого только хуже становится, это неправильно, он выразил уже всё, что хотел. Пусть зрители судят.
Леонид. Так нельзя что ль попонятнее изображать свои мысли, а? Портрет пусть нарисует этот горе-автор или натюрморт. Тогда всё было бы ясно: тут мужик, там баба, тут груши и яблоки. А то наклепают не пойми что, сами растолковать не могут, но посетители-то должны вникать и проникаться, каждую чёрточку для себя объяснить… Ага! Конечно!.. Все ходят и делают вид, что понимают, кивают, мол, разбираются, прочувствовались. На самом деле, я уверен, никто ничего не понимает, но надо держать лицо: вдруг все решат, коль узнают, что ты – дуралей, не разобрался, а для всех окружающих – как ясный день, всё очевидно… И с театром тоже. Ну что мне смотреть, как кривляются Миша и Ванесса? Тьфу…
Зина. Ты по-другому посмотри. Для зрителей театр – развлечение, отдых от трудовых будней. Есть и «на подумать» спектакли. Для актёров, режиссёров и прочих нас, занятых в театре, – деньги и работа.
Леонид. Ха!.. Эх, ты, развлечение… Как ты думаешь, со сколькими мужчинами Ванесса целовалась на сцене?
Зина. У нас актёров-мужчин немного…
Леонид. Она ж в другом театре ещё играла. Я её историю знаю, мне Ефим Пафнутьевич рассказывал… Ладно, не Ванессу возьмём, любую другую актрису, актёра. Театрального или киношного. У них вся жизнь – сплошные роли, маски, вживания… У актёров – герои-любовники, прохиндеи, злодеи, рыцари; у актрис – то жена, то мать, то любовница… В кино ещё постельные сцены играть приходится, в сериалах – так вообще, через раз. Понимаешь? Все со всеми спят. Говорит актёр жене: у меня гастроли или командировка за границу на месяц. Воодушевлённый, быстренько уезжает и ждёт в предвкушении: по сценарию у него – постельные сцены с симпатичной дамочкой, поцелуи, измены. Мечта, а не профессия, а? Он там кувыркается с актрисками, ругается, живёт чужой жизнью. Потом уже, во-первых, не отличает, где настоящая, его личная жизнь, где – съёмки; во-вторых, жена уже не так интересна, там-то каждый раз новая женщина, ещё и молоденькая; в-третьих, голова-то едет…
Зина. Чего ж едет-то?
Леонид. Да ты рассуди, рассуди. Актёр должен играть десятки, сотни ролей, перевоплощаться, отказываться от себя, быть всегда кем-то другим. Целовать чужих жён, бить чужих мужей, стрелять в простых людей, убивать невинных… Мало ль какие роли достанутся…
Зина. Роль уборщицы, например.
Леонид. Это незначительная роль, на пару реплик и всё, тут и вживаться не надо. Вышла и… что там… пол вытерла или сказала: «Ноги поднимите!», «Куда по помытому?», с матерком, если позволят… Ну вот… Как актёрам в таком нервном режиме и бешеном ритме сохранить себя, не выгореть изнутри? Как тепло относиться к жене и детям, по-настоящему, не по роли отца и мужа, не согласно прихоти сценариста? Сложно не выходить из образа даже за сценой. И зрители, невольные прохожие, ждут от него киношного или театрального образа. Где же он – настоящий?.. Может, он играет сплошь героев, нравственно устойчивых типов, а в жизни – дрянь дрянью, моральный урод?.. Не завидую я им. В один прекрасный момент обнаружить, что везде играешь роли, а себя-то самого – нет. Где сам человек? Ходят с кучей масок, пустые внутри. Что и случилось с нашим режиссёром…
Зина. Думаешь, они все… зомби? Душу свою потеряли?
Леонид. Какие зомби?!.. Чего все этого так боятся? Что люди перестанут быть людьми? Так это каждый день происходит. Что ни конфликт, что ни война, что ни отношения – там и не таких зомби найдёшь. Нет, Зина, зомби, коль уж в них веришь, инстинктами живут и ничего из себя не строят, искренние они. А актёры – воображают, будто что-то из себя представляют, будто велики, будто они всё знают. Ах (прикладывает руку ко лбу), искусство, ах, пьеса, роли Гамлета и Заречной… Нет, они-то как раз неискренни, ничего не знают… У них за фасадом – пустырь, где ветер воет и пыль собирает в комья…
Зина. Скольких же мужчин перецеловала Ванесса?
Леонид. Кто её знает… А ты говоришь – работа… Об обществе бы лучше заботились, сколько воды и еды оставят после себя. В океанах рыба пластик ест, скоро сами будем из зубов его выковыривать, не говоря уже о желудке.
Зина. Тебе бы всё на полезность обществу переключить, на желудок.
Леонид. В чём я неправ, скажи? Деятельность каждого человека должна приносить пользу всему обществу. Это монахи какие-нибудь могут ничего не делать, заточить себя в келье и молиться. Нормальные люди должны работать на благо всех…
Зина. Где ж такая обязанность прописана?
Леонид. В сердце, если хочешь. В самом нутре человека. Не в декларациях французских, не в философии какой-нибудь, а в природе человека, так тебе скажу. Мы академий не кончали, но точно знаем – коль родился, будь любезен занимайся делом на пользу всех. Не может человек не быть социальным. Социальным – значит полезным, деятельным и приносящим благо окружающим. Все должны трудиться, не отлынивать.
Зина. Ты-то как трудишься? Всё ходишь по театру, ворчишь. На вахте народ не пускаешь. Мечтаешь о власти, будто кто-то тебе её даст. От тебя-то самого пользы сколько?
Леонид. Я имущество охраняю! Чтоб ворьё не уносило, и чтоб не шлялись посторонние.
Зина. Не отвлекали твоих нелюбимых актёров от репетиций, я поняла… В театре тоже деятельные люди работают…
Леонид. Ну да, ну да… Деятели… Душеторговцы…
Зина. Что?
Леонид. Театр – это рынок душ. Какую душу хочешь, ту и представят на сцене. Всё могут сыграть, кого угодно могут изобразить – от подонка до святого. Сами же не учатся на том, что показывают. Им бы жизнь уразуметь, а они играют!.. Подвернулся бы мне случай, я бы их живо… приструнил, показал бы им, кто есть кто. В лицо бы не постеснялся высказать.
Зина. Что-то ты совсем озлобился. Они и без тебя в своих отношениях разберутся… Засиделась я с тобой. (встаёт и идёт к швабре, начинает мыть пол) Мне убираться пора.
Леонид. Тебе сколько осталось-то? Тут домыть да там? Чуть-чуть всего. Я тогда ещё пройдусь, посмотрю, не оставили ли чего включённым (встаёт). Да, нам всем уборка не помешает. В голове, в теле, дома, на улице… (уходит налево, забирая с собой стул)
Зина. Убрал бы он театры… Легко сказать. Выгони на улицы тысячи людей, которые умеют талантливо показывать чувства, эмоции и заряжать других энергией. Театр разве просто развлечение? От чего-то отвлечение?.. Правда, иногда приходят зрители и не знают сами, чего хотят от театра – то ли действия, то ли речей, то ли времяпрепровождения, то ли смеха, то ли жизненных историй. Я, бывает, смотрю за кулисами, как Миша играет, Аркадий... И грустно, и смешно, и радостно… Сколько переживаний! Потом убираешь после них сцену и вспоминаешь, что здесь творилось, какая была пьеса, о чём был рассказ, и на душе становится теплее. Может, для того и создан театр – давать свет, просвещать и заряжать, даря тепло?.. Эх… Мне бы дай роль, хоть самую маленькую, на сцену выйти, пару фраз сказать – я, может быть, и счастлива была бы. Запомнила бы на всю жизнь эти минуты. Жаль, дочку не привести сюда посмотреть на меня… (напевает и уходит со сцены влево) А мечта не нова, чтоб до неба трава, будь свободна душа, но меня не лишай лёгких крыльев…

Справа выходят Анна и Аркадий.

Анна. Ой, тут мокро… Аркадий, вы хоть свет включите…
Аркадий. Нам же тут всего-ничего пройти… Но как скажешь, Анна.

Аркадий уходит за кулисы. Включается приглушённый свет. Аркадий выходит на сцену.

Аркадий. Спектакль окончен, все разъехались, и мы, наконец, одни… Поспешим же, нам прямо и налево, там моя… гримёрка.
Анна. Не лучше было б поговорить в моей?
Аркадий. Ты слышала, как там Лукич шаркал ногами? Нет, я не хочу, чтобы он подслушивал. Пойдём же скорей!
Анна. А там нас никто не услышит? Тот же Лукич может проходить… Ах, он так всегда на меня сурово смотрит, испытующе даже, душу словно хочет вынуть.
Аркадий. Не обращай внимания на этого дурака.
Анна. Я видела свет в кабинете.
Аркадий. Лукич сказал, что все уехали. Помощник режиссёра вроде остался.
Анна. Что если он придёт к вам?
Аркадий. Зачем? Тем более надо поспешить и поставить чайник (хочет взять её за руку и увести влево за кулисы)
Анна. Чайник?.. Я думала, вы хотите обсудить роль…
Аркадий. Да, и это тоже. За чашкой чая так легко репетируется… (пытается приобнять её и увести со сцены)
Анна. (отстраняясь от него и уходя на другой конец сцены вправо) Вы слишком торопитесь.
Аркадий. В моём возрасте все торопятся жить. Об этих мгновениях я мечтал уже несколько недель. Пойдём же.
Анна. (не слушая его) Торопитесь, торопитесь, будто я вам что-то должна. Вы увлекли меня своими речами, пригласили сюда…
Аркадий. Чем же я увлёк? Послушай, я рекомендовал Ефиму Пафнутьевичу взять тебя, я настаивал на включении тебя в пьесу с моим участием, я…
Анна. Я знаю, зачем и для чего. Разве мало вам актрис? Разве мало вам развлечений? Неужели вы пресыщены театром и жизнью? Ничего не ищете, кроме удовольствий? Я тоже хороша – согласилась. Из-за чего, как вы думаете? Из-за карьеры, да, из-за продвижения, из-за денег? Или мужчину в вас разглядела? Не думали ли вы, что кому-то в отместку?.. Или вы полагаете, что я с детства грезила театром и надеялась стать великой актрисой? Я танцевала, Аркадий, вся моя жизнь была в танцах… (делает несколько движений, танцует, потом останавливается, потирая ногу) Нет, уже не то. И в танцах не преуспела, и великой актрисой мне не стать.
Аркадий. Ты исполнишь свою мечту – станешь величайшей актрисой!
Анна. Нет. Это не мечта. Вот в танцах… Да что там говорить… Вы знаете, почему несбыточны мечты? Потому что у людей нет талантов их реализовывать. Не средств, не денег, а самих себя нет, души нет, чтобы стремиться к цели, лишь иногда физических свойств не хватает, но это тоже талант. Лень или скука, неверие в свои силы, отвлечения, падения, боль – и всё, время уходит, оно потрачено впустую…
Аркадий. (приближаясь к ней) У тебя будут роли, главные роли!.. Пойдём же, хватит тут стоять, а то верно – кто-нибудь услышит.
Анна. Пока я хватаюсь за мелкие роли, на маленьких подмостках, большая сцена, крупные театры уже заполняются энтузиастками, рвущими своих соперниц, и несущимися, как локомотив, вперёд карьеристками…
Аркадий. Я попрошу режиссёра поставить для тебя танцевальный номер… Нет. Мы сами его поставим и предложим…
Анна. Я уже пыталась. Он отмахнулся – мол, некуда и не годится, рядом был Леонид Лукич, и он…
Аркадий. Он-то что?
Анна. Он, едва режиссёр отошёл, не преминул заметить, что в танцах нет ничего… утилитарного. Ими не растопишь печь и не накормишь людей.
Аркадий. Он это может. Будто его сидение днём и хождение по ночам дают угля стране…
Анна. Он был весьма категоричен.
Аркадий. Не слушай его! Он ненавидит искусство.
Анна. Зачем же он его охраняет?
Аркадий. Он цербер храма искусства… Лукич себе в голову вбил, что он лишь здание сторожит. Имущество сохраняет от воров.
Анна. Но здание – это и люди… Он уверял меня, что одними танцами не проживёшь, нужно образование иметь. Я ему ответила, что нынче диплом о высшем образовании ничего не значит, многие люди не имеют его и зарабатывают большие деньги. На что он рассмеялся и сказал, что у него тоже диплом. Не уточнил, какой. Так странно.
Аркадий. Да, он техник, наверно, что-то вроде мастерил в своё время. Я его историю жизни не шибко знаю. Со мной он подробностями не делился… От нужды, наверно, пошёл в сторожа и вахтёры…
Анна. Я думала, техники, если он таков, у нас должны быть нарасхват.
Аркадий. У нас все должны быть нарасхват. И учителя, и врачи, и творческие люди… Нет, все хотят быть блогерами, ничего не делать, записывать видео и получать свои «лайки». Куда катится мир?! Поневоле станешь, как Лукич, сетовать, что никто не хочет работать, всем бы развлекаться…
Анна. Пожалеть его надо.
Аркадий. За что? У него работа есть, живёт вроде неплохо, здоров, помирать не собирается.
Анна. Умирать никто не хочет… Ах (кружится) жить бы и жить! Не стареть и не болеть…
Аркадий. Увы, в таком мире мы родились. Мечты, мечты…
Анна. Может, Леонид Лукич потому и нервный, что искусство ему об ином мире напоминает, к душе его обращается.
Аркадий. Анна, забудь о нём! Он ни в Бога, ни в чёрта не верит, ни в души, ни в их переселение…
Анна. От неверия душа болеть не перестаёт. Да, я убеждена, что он потому и ходит, и злится, не понимая на что, а всё от того, что душа не на месте.
Аркадий. Где ж она, в пятках что ли?.. Анна, что мы всё о нём говорим? Пойдём уже! (пытается поймать её, но она, не слыша его, кружит по сцене, стараясь всё же не слишком растанцовываться).
Анна. Мы все тоже, как он: нам хочется думать о земных вещах, погружаться в суету мира… В суете-то, в делах, в проблемах жизненных как-то и не вспоминаешь уже, что твоё время скоро истечёт. И хочется вроде отрешиться, ан некогда и негде – везде стены театра, везде разговоры о высоком, но то высокое – оказывается низким у людей.  Ибо что такое актёр – выбросишь за ограду кладбища, и пусть птицы клюют…
Аркадий. Послушай, Анна, я не могу больше молчать, я…

Выходит Зинаида, ищет что-то на полу, замечает оставленное средство для мытья полов.

Зина. Вот где я его оставила! (подходит, поднимает его и видит Аркадия и Анну, замерших при её появлении) Анна Григорьевна, Аркадий Фёдорович, добрый вечер! Извините, если помешала.
Аркадий. Вот ведь… Зинаида, нет, ничего, убирайся… В смысле проводи уборку, продолжай… Мы тут… репетируем.
Зина. Новую пьесу?
Аркадий. Да, хотим предложить режиссёру танцевальный номер. Анна как раз вспоминает хореографию.
Зина. А вы что будете делать?
Аркадий. Фу ты… Я… эээ…
Анна. Аркадий Фёдорович выступает в роли моего спонсора. Он хочет, чтобы я танцевала на лучших площадках страны.
Зина. Как здорово!.. Извините, что побеспокоила, я пойду…
Анна. Нет, Зинаида, постойте. Вы не знаете у Леонида Лукича всё хорошо дома?
Зина. Почему вы спрашиваете?
Аркадий. Он к ней пристаёт всё время.
Анна. Не пристаёт. У него такой вид всегда, будто что-то худое в его жизни случилось.
Зина. Не обращайте внимания. У него своя теория жизни, с нею он не пропадёт. Ему мало платят, вот и злится.
Анна. Он вправду не понимает искусство?
Зина. Вы с ним об этом говорили?
Анна. Я как-то обронила фразу, что он словно персонаж из фильма – такой злой ворчун. На что он набросился на меня и отчитал – мол, насмотрятся всякой чуши и сравнивают с людей с фантазиями. Я говорю – вы что, совсем кино не любите? Он отвечает – нет, я только жизненные фильмы люблю, чтоб правду, как в жизни, показывали, лучше всего, говорит, документальные фильмы – там всё правда. И тут я и ляпни, что я из фильмов недавно «Игру престолов» целиком посмотрела. Он недоуменно воззрился на меня. Ну по серии книг, объясняю, сняли сериал. Я, конечно, не люблю экранизации прочитанных мною заранее книг. Если прочесть после кино, ещё как-то можно прогнать навязанные лица… На свою беду я ещё тогда не понимала, какое влияние на меня оказывает экран… И вот я прочитала книги и начала смотреть серии… И так огорчилась…
Зина. Неинтересно показали?
Анна. Не в том дело. Я в своей голове не так представляла героев. То же и с «Властелином колец» было. Не такие у меня в голове были Арагорн, Фродо. Но теперь… опубликует Мартин продолжение, начну читать, и образы у меня будут точь-в-точь экранными. Понимаете? У меня из головы изъяли созданные моим воображением лица, виды и заменили на свои. В этом беда, Зинаида, моя личная или не только моя: я не могу заменить фантазией уже преподнесённые мне картины. Как мне преодолеть эти образы, как вернуться к своим?
Зина. Вам к психологу нужно сходить.
Анна. Будто? Нет, надо просто не смотреть… Если знаешь за собой подобные «штучки», лучше предупредить себя… Я говорю себе: Анна, на это кино ты не пойдёшь, потому что ты слишком впечатлительна. Я на фильмы ужасов потому и не хожу… (замечает, что Аркадий делает знаки Зинаиде уходить со сцены) Извините, я вас отвлекаю от уборки…
Зина. Нет, нисколько…
Анна. Тем не менее… И вот он мне говорит: охота же вам жить в придуманном мире! Кто там есть из несуществующих, спрашивает. Я говорю – ну вот драконы. А, машет рукой, это для детей хорошо, а для взрослых – перебор. Хватит, говорит, баловаться этими выдумками, идите лучше пару деталей обточите или сорт растения какой-нибудь выведите. И то больше пользы будет, чем от вашей киножвачки и глупой фантастики…
Зина. (поглядывая на Аркадия) Я, пожалуй, пойду… (поворачивается и уже у самых кулис сталкивается с помощником режиссёра. Тот держит в руках листы бумаги. При столкновении они рассыпаются на пол, и он поспешно их поднимает) Ой!
Помощник. (поднимая листы) Зинаида, будьте осторожны!
Зина. Прошу прощения, я…
Помощник. Увидел, что тут свет горит, дай, думаю, загляну проверю. Лукич-то куда-то делся, наверно, наверху ходит. (поднимаясь и замечая Аркадия и Анну) Господа актёры, добрый вечер. Всё уже закончилось! Театр закрыт…
Аркадий. Да… Добрый. Мы тут… репетировали.
Помощник. Правда? Что же?
Анна. Новую пьесу… О танцах.
Помощник. Новую? Почему мне ничего не сказали?
Аркадий. И режиссёр ещё не знает. Мы сами придумали.
Помощник. Что ж, дайте почитать.
Зина. Я пойду… Мне немного осталось домыть.
Помощник. Да, вы, Зинаида, голубушка, помойте пока в другом месте.

Зинаида уходит.

Помощник. Итак, есть у вас с собой текст?
Аркадий. (поглядывая на Анну) Нет… с собой нет.
Помощник. Скажите тогда хотя бы про что постановка. Сюжет, завязку, хоть что-то дайте.
Анна. Я – танцовщица. Танцую современную хореографию, Аркадий, то есть по пьесе не Аркадий…
Помощник. Пусть пока будет Аркадий. Ну-ну.
Анна. Он – мой жених и со мной, как окажется позже, был исключительно потому, что я танцевала и немного даже кое-где выступала. Я до конца этого не понимаю, думаю, что он со мной ради меня самой, что он любит меня не за что-то, не за длинные ноги, то, как я танцую, а меня саму. Но вот, случается несчастье – я ломаю ногу…
Помощник. Ужас какой!..
Анна. Когда он узнаёт об этом, то даже не приходит ко мне в больницу, отказывается от всяческого общения. Я нужна была ему, пока я танцую. Я лежу на больничной койке и понимаю, что я больше не смогу танцевать, как прежде, но я хочу выступать и решаю пойти в театр, там, на сцене, реализовать себя, раскрыть талант артистки.
Помощник. А что же он?
Анна. Он… он приходит в театр на мою премьеру, не зная об этом, и поражён моей игрой, пытается снова завязать отношения, но я показываю ему, что я с другим, что я больше не хочу иметь с ним ничего общего…
Помощник. Мне это чем-то напоминает «Евгения Онегина»… В любом случае надо ознакомиться с текстом, чтобы понять глубину замысла (теребит в руках бумаги).
Анна. А у вас что за бумаги? Тоже новая пьеса?
Помощник. (смущённо) Это монолог. Я хотел предложить… Но, как видите, пока наш режиссёр в отпуске…
Аркадий. Может быть, я прочту? И мы, если хотите, обсудим. У нас так уже получалось…
Помощник. Я не рассчитывал, но раз уж мы так откровенно общаемся, то что ж… (подаёт Аркадию листы)
Аркадий. (читая) Актёр выходит на сцену со стулом. Ставит стул спинкой к зрителям и садится лицом к залу. Начинает говорить. «Вряд ли её мечты были обо мне. Нет, наверняка не таким она представляла своего любимого мужчину. Я ненароком… нет, я вру, не удержался и прочитал в её дневнике, как она мечтала, подбирая параметры и характеристики идеала: рост не низкий, но и не высокий, не толстый, не слишком худой, при фигуре, без внешних недостатков (понятно, кривой да хромой, увечный – никак не подходят), не грубый, но и не слишком любезный (крайности вредят. Приторность тона, может, и по душе придётся первое время, а потом приестся это точно), не пьющий (если уж и употреблять спиртное, то в меру, я согласен с ней), не курящий (запах, фу!), спокойный, рассудительный, хозяйственный (а то выходит – то не умею, за это не возьмусь. Ладно, отдельные вещи ещё не умеет, а ну как почти всё отказывается делать? Что за ерунда? Мол, не мешайте, я в своём мире?)».
Анна. Таких уже нет.
Аркадий. Чш-ш!.. (продолжает читать) «Добрый, ласковый, не мнительный, открытый, верный, любящий, искренний, заботливый, преданный семье, целеустремлённый, уверенный в себе, твёрдый, решительный, прислушивающийся к советам и выбирающий наиболее продуманный путь, обаятельный. А во мне всё, всё не по канону. Я смотрю на себя и удивляюсь: скукоженный, в очках, мускулатурой обделён, неброский, даже несколько незаметный на общем фоне. Но на что в мире есть любовь, если не на то, чтоб из серой массы случайных лиц выбрать, увидеть то единственное, милое, родное лицо? Чем же привлёк я её? Я до сих пор недоумеваю. Ну, умный, но в меру, среднего роста, физиономия самая обычная, пепельные волосы. Со сбивчивой речью, голос не выдающийся» (останавливается, чтобы перевести дух).
Анна. Есть ли в театре похожие по типажу? (смотрит на помощника режиссёра, который подходит под описание) А вы… вы играете? Вы сами хотите выйти на сцену?
Помощник. Я… мог бы. Но если режиссёр сочтёт, что я не подхожу, то можно по-другому написать о внешности того, кто будет изображать героя.
Аркадий. Стало быть, у меня ещё есть шанс… Но читаю дальше. «То, что внешность не играет роли, это всё – суждения некрасивых людей, их утешение. Иногда любят из жалости. Здесь не тот случай… Она не из тех девиц, что красивы до безумия, умны до безобразия: она красива, но не выставляет это напоказ, как отдельные, считающие себя дико сексуальными. И как сложно таким девушкам, как она, выбрать действительно любящего, Настоящего! Вдруг ему важно лишь тело, лишь деньги? Те самые, считающие себя сексуальными, разве не растрачивают своё время на угождение взору окружающих, разве они не становятся просто телом, просто способом удовлетворения мужских желаний? И зачем богатство, все сокровища мира, духи, одежды, если она несчастлива, если любят за это материальное, если у неё нет настоящих друзей? Даже занимаясь спортом, поддерживая себя в форме, она всё равно будет слышать – «зазналась», «тренируется для завоевания новых мужчин». Но она же, настоящая, бежит от реальности, недоступна для штурмующих и для обманывающих…».
Анна. (обращаясь к помощнику режиссёра) А ваша героиня она – правда, такая неприступная? У нас в школе была одна девочка, она и спортом занималась, и плавала, фитнес, аэробика, я её на танцах встречала… Но как она была одинока! Я думаю, все парни в школе сохли по ней, были без ума от её внешности, но она была холодна к ним, и никто не получил её расположения. Она во всех нашла изъяны. А всё почему? Потому что думала о себе: божественная, неповторимая, целомудренная… Она мне сама говорила: «Разве я из тех красоток-развратниц, что используют свои физические данные для удовлетворения своих половых потребностей? Ха, я не такая! Вот тому, кто будет рядом со мной, я отдам всё, что у меня есть, моё тело будет в его власти. А пока моё тело, моя душа ждут. Они готовы к Нему, они ждут Его!».
Помощник. Я думаю, что героиня похожа на вашу одноклассницу…
Анна. Она не была моей одноклассницей!
Помощник. Вы поняли, что я имею в виду… Девушке моего героя трудно понять – из-за чего с ней дружат, ради чего с ней общаются. И он… как он видит, считает, что есть другая, не внешняя она – со своим тонким духовным состоянием, со своим пониманием, видением мира, других людей; любящая пофилософствовать, поразмышлять на духовные темы, разобрать особенности поведения того или иного человека, понять его психологию. Ему, как он считает, повезло увидеть и услышать другую её. В этом-то и соль, что они… как парень и девушка, не должны были встретиться и сойтись, они – из разных миров, и тем не менее он рассказывает дальше…
Аркадий. (продолжая) «И правда, пронеслось в моей голове, такая молодая девушка, у которой есть достаток, обеспеченность и отсутствие забот не только о хлебе насущном, но и крыше над головой и прочем, разве может осознать своё одиночество и оторванность от мира? Она живёт в кругу знакомых людей, друзей, в весёлом обществе. А на самом деле её так называемые друзья играют, притворяются, но не живут. Они общаются с ней лишь потому, что она пользуется популярностью, что привлекая к себе внимание, она привлекает его и к окружающим её, а там, авось, и окружение заметят, ибо красавица недоступна, но её свита очень даже бы и не прочь. И тогда, поняв это, она бежит, бежит в спортзалы, заниматься, отвлекаться, уходить от тревог. Это как лекарство, временное забытье. Если воспринимать это так. Вот она и ищет мужчину по параметрам, по ею одной выдуманным критериям, но жизнь не подпадает под рамки, не влезает в границы. Можно сколько угодно смеяться, подбирая, оценивать, рассчитывать, высчитывать, размышлять. К чему это приведёт? Она будет идти одна, отвергая по инерции, чувствуя, что никогда не найдёт Того. И потом задумается: «Может, идеал, мечту оставить, забыть? Пусть она, эта мечта, греет сердце. Я не хочу быть одинокой, время проходит, убегает. Время жестоко расправляется с не успевшими, раздумывающими, застенчивыми. А мне нужно успеть, нужно взять то, что должна и могу. Моя жизнь шла безоблачно, я верила, что среди парней есть мой идеал. Я просчиталась». И она идёт – жаль, если к первому попавшемуся, но к тому, кто – опять же или красив внешне, или материально обеспечен, чтобы быть хотя бы с кем-то, но не одной, раз уж идеал так недостижим… И в нашем с нею случае она пошла к любящему, кто любит не за красивые глазки, не за прелестные ножки, не за очаровательную грудь, но за то, что Она есть на свете, за то, что я нашёл её, за то, что не отступился, за то, что она так нужна мне, и я желаю ей счастья. Она – моя мечта. И я постараюсь сделать её по-настоящему счастливой. Каждый мужчина должен в идеале стремиться сделать счастливой женщину, и наоборот. Вот это называется гармония».
Анна. Ваша девушка не нашла достойных в своём городе, но не поспешила ли она, ухватившись за вашего героя?
Помощник. Я думаю, что она понимает, чувствует, как он любит её, любит истинно, не за маску и не за внешнюю оболочку, но любит изнутри, самого человека, а не его проявления в мире, любит то в человеке, что собственно и есть сам человек. Конечно, получается: она «полюбила» его потому, что он полюбил её. Как бы в ответ. Не потому что сама что-то испытала, не потому что он сам привлёк, сам по себе, как человек, а лишь потому, что он любит её...
Анна. Как и в моём… моей пьесе. Это вечный вопрос – кто за что любит. Ни за что или за всё? За что-то конкретное, за что-то нравящееся?
Аркадий. Здесь дальше монолог о мечте вставлен. Так называется.
Помощник. Да, я посчитал, что он будет здесь уместным, однако теперь я сомневаюсь.
Анна. Прочтите же, Аркадий. Вдруг он и вправду придётся к месту.
Аркадий. (читает) «Кто может, не оглядываясь, бежать за мечтой? Кому ничего не стоит выйти не на своей остановке ради мечты? Кто решится познакомиться с понравившейся девушкой не столько из-за внешности и из-за неудовлетворённых желаний, сколько из-за того, что она (та девушка) точь-в-точь – твоя мечта? Не разочаруешься ли, услышав её речь, не отпугнёт ли её голос, манеры, тон? Мечта не на то ли мечта, чтобы быть несбыточной, чтобы человек искал и не мог найти, а выбирал максимально похожую? Не для того ли ищут, чтобы не найти? Не важнее ли сам процесс, не важнее ли сама мечта, которая, обретя реальные очертания, утрачивает свою недостижимость, обаятельность и притягательность? Не опошляют ли мир те мечты, те идеалы, что создаются в душах людей? Многие ли находили себе достойную пару? Многие ли способны пройти сквозь любые препятствия ради мечты, ради далёкой цели, не зная – смогут ли дойти, достичь её? Не ради ли этого многие живут – искать, бороться, пытаться? Все ли довольствуются малым, всех ли удовлетворяет их доля? Но иногда лучше остановиться на достигнутом, взять и то, что уже имеется. Иногда лучше не искать большего, чего-то совершенного. Иногда лучше на этой дороге понять – дальше не надо, пусть будет так, достаточно и имеющегося...».
Анна. Но имеющегося для человека никогда не бывает достаточно. Иначе человек, достигнув, овладев, остаётся на месте и не стремится к большему, а остановка… как в танце, это смерть. Всегда должно быть движение, цель…
Помощник. Если это о вещах, то да. Если же о людях, то нет. Потому что если ты нашёл любовь всей своей жизни, то вот она – остановка на имеющемся, и тебе уже не нужно искать дальше, не нужно воображать кого-то иного. И если ты уже с ней, со своей любовью, то ты не захочешь искать, как я и пишу, чего-то большего, кого-то другого.
Аркадий. Тут всё же речь о человеке. Читаю дальше. «Как можно не ждать свою мечту?! Как можно не верить, что в один прекрасный день она обратит на тебя внимание, посмотрит не как на одного из многих, но как на человека, который чем-то сумел задеть струны её сердца? Это странный мир, в котором кто-то надеется на невозможное, уповает на несбыточное, загадывает неосуществимое; союзы распадаются, люди расходятся, сердца разбиваются... Непостижимо – почему люди влюбляются. Чем так их привлёк другой человек? Тем, что с ним легко, весело; одиночество уходит, грусть выветривается? Тем, что когда он рядом, мир преображается, видится совершенно в ином свете, и невольно ловишь себя на мысли: отчего я не чувствовал, не понимал это раньше? А играет ли роль красота? Наверно, да, хотя иногда и не главную, а бывает, что и совсем «второплановую». Первое впечатление о человеке это всё равно взгляд – на общий вид, на черты лица, телосложение. Лишь когда человек раскрывает рот (иногда потом жалеешь, что позволил это ему сделать), другой человек получает аудиоощущение. Манера вести себя, тон, язык (в смысле речь, стиль, лексика), поведение тоже присовокупляются к общему впечатлению. Всё может произойти в один миг, ведь жизнь не укладывается в данные людьми рамки. Всегда происходит что-то из ряда вон выходящее».
Анна. Это вы о любви так пишете? Разве любовь можно объяснить с какой-то научной точки зрения? Разве есть измеритель – это любовь, а это – нет?
Аркадий. (отрываясь от чтения) Я где-то читал, что любовь – это извращённый животный инстинкт. Мужчина чует по не осознаваемому им запаху мать своих будущих детей, инстинкт влечёт его к более здоровым «особям». Просто похоть.
Анна. Боже! И это всё? Неужели только в этом и заключается движение всего человека к другому? Только одним органом его тянет? Это смешно было бы даже, если б не было так отвратительно-грустно.
Помощник. В том-то и вопрос. Что привлекает? Душа? Тоже, но не она главное, а что же главное? Весь человек в общем, которого любишь ни за что и одновременно за всё? А если этот человек потеряет свою красоту («будешь ли ты любить меня, когда я не буду молодой и красивой?» – как-то так поёт Лана дель Рей), если поглупеет, растолстеет, характер изменится? Переменится весь в целом тем самым?
Анна. Если переменится весь, то конечно, и любовь изменится. Ведь любишь человека целиком. Вот вы, за что можете полюбить девушку? За красоту, за внешность, ясные глаза? За обходительность, обаяние, непосредственность, рассудительность, понимание? За то, что она некапризна, не бессердечна? За то, что сохранила не замутнённую внешним влиянием душу, отзывчивый характер и доброту? За все те качества, которыми не обладаете, быть может, вы, но которые есть у неё? То, что она есть, живая, настоящая…
Помощник. Да, вы всё верно сказали.
Анна. Но если человек изменится весь, и душа, и тело, разве не перестанет человек быть тем, кого вы полюбили? Тогда-то и кончается любовь – когда нечего, некого любить и не за что.
Аркадий. Я продолжу? «Итак, главное, что нужно понять, – мечты  сбываются. Часто кажется: до них не дойти, их не достичь. И останавливается человек, оглядывается и осознаёт вдруг, что около него есть кто-то, что бег за далёким, призрачным идеалом может получиться бессмысленным и бесплодным, в то время как рядом есть тот, кто может стать спутником на ином пути. На пути к счастью. Идеал был целью. Остановка как будто уничтожила цель, но тот, кого ты найдёшь там, покажет тебе другую, не менее значимую и важную цель, покажет тебе другую дорогу. И твой идеал изменится, бывший станет памятью. Не нужно ждать! Ожидание зачастую – пустая трата времени, нужно действовать (конечно, ожидание, когда примет врач, или своей очереди в парикмахерскую не совсем, наверно, пустая трата времени), нужно успеть вскочить на подножку (лишь бы тебе её не подставили при беге) уходящего поезда. Поезда по имени... Хм, тут уж вставьте сами – мечта, счастье, любовь...».
Помощник. Дальше уже он переходит к прагматическим вещам.
Аркадий. «Её отец предложил мне работу, весьма высокооплачиваемую, в своей фирме. Что же смущает меня, почему я паникую? От того ли, что представляю глаза всех сотрудников той фирмы, которые будут меня обсуждать потом, которые будут считать, что я попал к ним исключительно по протекции, а не из-за своих профессиональных, деловых, личных качеств? Или от того, что отказываться-то нельзя? Работы у меня всё равно никакой другой нет, кроме школьного преподавания. Согласиться? Не предложение ли это купли-продажи дочери? Или это всего лишь приданое?.. Что же, что же смущает? Что её отец богат? Что она привыкла к определённому уровню комфорта, который я не смогу на свои деньги предоставить? Хотя она говорит, что со мной рай и в шалаше, что она готова жить и в менее комфортных условиях, что для неё это не главное, но сможет ли она, если я не приму предложение её отца, если он не станет оплачивать наш быт, существовать в новой для неё обстановке, в моей тесной квартире? Важны ли ей, скажем, прислуга или меблировка, или техническое оснащение дома, уют и так далее? Она в своей жизни, я так думаю, ни разу не испытывала трудностей в быту. У неё никогда не было проблем с деньгами и соответственно ни с тем, как и где отдохнуть, что и где купить… Эх… Не преувеличиваю ли я проблемы? Богатство опасно, когда душа человека к нему не готова. Вот человек, ещё не излечившийся от детских комплексов, от желания покрасоваться, от желания славы, получает вдруг большие деньги. Разумеется, он начинает отрываться по полной. И машины новые покупает, и любовниц заводит, и телефоны скупает дорогущие – только чтобы пустить пыль в глаза, прославиться, полюбоваться собой, и чтоб другие умирали от зависти, чтобы все видели, какой он крутой. Но я в своей жизни прошёл через огонь и воду, и настало испытание медными трубами. Это не что иное, как испытание моей души на прочность. Не поддамся ли, не затщеславлюсь ли. Должно ли меня волновать – что обо мне подумают работники фирмы, куда меня устраивает будущий тесть? Если я покажу себя там с лучшей стороны, сумею найти общий язык с ними, то не решат ли они, что меня приняли не только потому, что я муж дочери владельца фирмы? К тому же я ведь не из тех «понтовых» ребят, что, не имея, что другое показать, чем другим блеснуть, начинают «блистать» одеждой, речью, побрякушками. А насчет её комфорта… Может, она не лукавит, может, она действительно способна жить без всего этого, наносного, роскошного? Как же заглянуть в её душу? Она же любит меня и значит готова быть со мной при любых условиях. Разве нет? Разве настоящая любовь требует комфортных условий существования?» (переводит дух).
Анна. (задумчиво) Не требует, конечно, но может быть, ему, как мужчине, хочется обеспечить любимой девушке все условия для её безбедной, благополучной жизни. Чтобы у неё всё было хорошо…
Помощник. И будет так! Он пойдёт в гору. Он подготовлен, знает цену деньгам, не станет «блатным» и не будет бездумно скупать замки и автомобили. Он не обращает внимания на побрякушки. Главное, чтобы любовь была искренняя и взаимная, а остальное, материальное, приложится.
Анна. Но он пока всего лишь школьный учитель? А она случайно не…
Помощник. (смущённо) Да, об этом позже будет сказано – она из его учениц, но ей уже есть восемнадцать… Он… дальше, через некоторое время, выяснится, не смог сдружиться с её отцом, был вынужден уйти из школы и найти своё место в…

Справа выходит Леонид Лукич.

Леонид. Мне Зина сказала, что вы тут играете. Припозднились вы слишком. Утром нельзя продолжить, а? Обязательно до полуночи дело доводить. Я вас, Аркадий Фёдорович, почему пропустил? Вы мне дали…
Аркадий. Погоди, Лукич. Ты чего? Я с тобой мирно поговорил, ты нам не препятствовал.
Леонид. Я ж думал, вы тихо, в гримёрке…
Анна. (возмущённо) Что мы – тихо в гримёрке?
Леонид. Известно, что актёры с актрисами делают.
Аркадий. Ах ты!
Помощник. Гримируются, назовём это так… Леонид Лукич, мы оправдываться перед вами не станем. Мы репетируем. В конце концов не вы же хозяин театра.
Леонид. Как раз хозяин-то театра, Ефим Пафнутьевич, лично мне дал чёткие указания – чтобы к 11 вечера ни одной живой души. Зинаида вон уже собралась, а вы ещё тут торчите, свет жжёте.

Выходит Зинаида, уже одетая в верхнюю одежду.

Зина. Чего ты кричишь, Лукич? Видишь, они репетируют, занимаются, увлечены процессом. Не отвлекай людей от их работы. Они ж свои, не воры.
Леонид. Знаю я, как они репетируют. Одни тут, запершись, тискаться собрались, другой, бледный и мятый, грезит о Ванессе.
Анна. Это вы о нас говорите – «тискаться»?
Леонид. А то! Неужели вы думаете, я сижу на вахте, сторожу и ничего не замечаю? Вы небось считаете – старик выжил из ума и ни на что не обращает внимания? Да? Аркадий Фёдорович вас охмурять тут собрался, горазд он за актрисками волочиться, чай не первый год тут кружит вальсы.
Аркадий. Лукич, ты чего взъерепенился-то?
Леонид. Известно что! Вы мне который раз деньги суёте, чтоб я глаза закрывал на ваши шалости!
Аркадий. Да погоди ты, погоди…
Леонид. Чего годить? Вон второй, негодник, телячьими глазами смотрит на Касторову. Бродит тенью за ней, а ещё учитель истории. История, видно, ничему не учит. Постыдился бы!
Помощник. Мне нечего стыдиться, Леонид Лукич. Она училась у меня в одиннадцатом классе. Мне было двадцать пять, ей восемнадцать…
Леонид. Вы не истории, а математики, видимо, учитель, раз тут всё на счёт переводите. Я про что говорю – вас история не учит, что актриски все сплошь принадлежат владельцам театров, киностудий и прочим продюсерам. Они с ними в кабаки катаются да на квартирах курят. Им же по карьерной лестнице двигаться нужно, роли получать. Не слышали что ли историю про голливудского продюсера? Всё через постель – ясно же. А вы постыдились бы не своих притязаний насчёт неё. Знаете же, как её отец на её выкрутасы смотрит, был тут пару раз, плевался и жаловался, что бизнес-партнёры его в театр ходят, на дочь его в нижнем белье смотрят… Постыдились бы связываться с ней. Сколько мужчин она целовала в театрах, знаете? Сколько сцен сменила, знаете? Вот! Спросите у режиссёра, если не у Ефима Пафнутьевича…
Анна. Вы, Леонид Лукич, так про актрис отзываетесь, будто все мы ветреницы.
Леонид. Ветер-то у вас в одну сторону дует – к какому бы продюсеру прибило… Тьфу. Вы-то танцевали, танцевали, сами же мне рассказывали, да ногу сломали. Ваш ухажёр вас бросил, а вы доказать ему решили, что не сдались и в актрисы пошли. Как его тут увидели, так ходили, красная. Хотели, верно, показать, что вам без него хорошо, надо было на мужика какого повеситься…
Анна. Зачем вы при всех это объявляете?
Леонид. А затем! Затем! Что вы все тут размечтались и расслабились. Погрязли в своём мифическом искусстве, настоящую жизнь забросили, всё играете. Один размяк и ничего путного сделать не может, другой в разврат пустился от скуки смертной, вы – пытаетесь через себя перепрыгнуть и через силу стать той, кем вы не хотите быть. Хватит мечтать и фантазировать! Беритесь за реальные дела! (машет рукой Зинаиде) Пойдём, провожу.
Зина. Кончается праздник. Играй мне ещё… Пойдём, Лукич, уведу тебя, а то ты и вправду что-то злой стал.
Леонид. Злости уже не хватает на этих актёров… Воображают о себе невесть что, руками бы лучше работали.

Уходят. Аркадий, Анна и помощник режиссёра некоторое время молчат.

Помощник. Аркадий, отдайте монолог (забирает бумаги). Сожгу, клянусь, сожгу.
Аркадий. Она и вправду не стоит того, чтобы ей увлекаться.
Помощник. Она была влюблена в меня!.. Ах, да не ваше дело!..
Анна. У вас ведь ничего с ней не было, да?
Помощник. Ничего… Мы даже не встречались. Это всё (машет бумагами) и вправду фантазия, мечта… Не следил за ней даже в социальных сетях, чтобы не провоцировать себя, а тут… как-то она приходит в наш театр, и… всё всколыхнулось опять. Мы ставили «Те, кто мы есть», и я… мы перебирали реквизит для неё… Я потерял голову.
Аркадий. И до сих пор не можешь её найти.
Анна. Молчали бы, Аркадий. Лукич-то вас раскусил. Неужели вы и вправду ему денег дали?
Аркадий. Пришлось. Он у нас строгий, ни за что бы не пустил так просто.
Анна. Я понимала, зачем вы меня пригласили. И пошла. Думала, отомщу, думала, потом расскажу ему… А сейчас… Смешно это всё… Может, я и вправду в актрисы не гожусь (резко и порывисто уходит. Аркадий порывается за ней, но останавливается и не идёт).
Помощник. Натворил делов Лукич. Ему бы помалкивать, нет же, прилюдно про всех рассказал.
Аркадий. Накипело, наверно. Давно, видно, хотел всех собрать и вот так, красуясь, заявить – нате, мол, вам, всё про вас знаю, все тайны и мечты…
Помощник. Хорошо, что Ванессы не было здесь…
Аркадий. Кто же тот таинственный ухажёр Анны, что отверг её?
Помощник. Давид Крытов, вы не слышали?.. Она сама обмолвилась как-то, когда он приходил про свой спектакль рассказывать. Он её заметил и так и обмер.
Аркадий. Да? Ему, мне говорили, Ванесса приглянулась.
Помощник. Он падок до женщин. Ему что Анна, что Ванесса, что даже Зинаида… Главное чтоб его была всецело. Не своевольничала.
Аркадий. И что же, он, прям как она рассказывала, – не пришёл к ней в больницу?
Помощник. Да, поговаривают, даже сказал, что ему калеки не нужны… Как-то так. Зато когда её здесь увидел, был очень нервным и всё спрашивал, не заменит ли она Ванессу. Очень не хотел, чтобы в его пьесе играла Анна.
Аркадий. Бедная девочка. И я тоже хорош, купился… Я в том спектакле тоже играю, и… что же, она хотела со мной… чтобы потом ему… чтобы он понял…
Помощник. Оставьте, Аркадий. Умом девушек не постичь.

Входит Леонид Лукич.

Леонид. Вы всё ещё здесь? Анна Григорьевна убежать изволила. Что же вы, Аркадий Фёдорович, за ней не поспешили?
Аркадий. Не я ей нужен.
Леонид. Ей утешение мужское нужно. Эх вы…
Аркадий. Вы учить меня вздумали?..
Помощник. Аркадий, нам и вправду пора. Уже поздно. Пойдёмте.

Берёт за руку Аркадия, уходят.

Леонид. (один) Наконец-то, все всё друг про друга выяснили. Ещё бы Ефиму Пафнутьевичу рассказать… Режиссёру… Как бы ввернуть при случае, а? Сегодня получилось поворошить их засохшую кучку. Пусть теперь шушукаются и перетирают… А всё – ради Зины… Эх, Зинка, Зинка, женщина-мечта… Разве заметит меня, разве предложит – пошли, Лукич, чайку у тебя выпьем? Нет же, вымоет полы и спешит к себе домой, к дочери. Кто из этих актёришек знает, в каком состоянии её дочь? Кто спросит – как у тебя, Зинаида, дома дела? Нет, неинтересно. У них Шекспир, у них работа, где там у простых людей спрашивать про их жизнь! Да и зачем она им? Они в своих сферах витают и треплются, они в своих постановках делом заняты. Почему я о всех всё должен знать? Почему я должен им говорить очевидное? Зинка мне возражает, мол, незачем им знать. Да как же незачем? Как же? Одна, брошенная, томится, а давно бы плюнула и нашла себе другого и выкинула бы из головы прежнего. Второй мечтает о былой любви – оставь её, она не та, кто тебе нужен, вот ту же брошенную бери, хватай, люби. Третий хочет вернуть молодость, забавляясь с молоденькими. Будто они не становятся старше и не ждут твоей смерти. Что же творится-то? Они бы на себя взглянули, на свою жизнь посмотрели и ужаснулись: сколько времени тратят на бесполезное трепыхание и суетную беготню, сколько эмоций выкидывают в пустоту! Если б знали, каким трудом, физическим трудом, достаются деньги, если б пробовали вкус жизни не как кофе с молоком, а как чёрствого хлеба, то ценили бы каждое мгновение своего существования, свою личность, и не кидали бы её под ноги недостойным… Пусть думают обо мне, что хотят. Что я глупый, циник, ворчун. Пусть не замечают и лишь кивают в ответ. Я вижу их жизнь, я слышу их реплики, я ловлю их взгляды. Спросили бы меня, как им жить, я бы ответил. И хорошо, что мне удалось хотя бы немножко приоткрыть им глаза…

За сценой хлопает дверь.

Леонид. Ушли. Надо проверить, чтобы никого не осталось. А… и свет погасить.

Уходит. Через секунду гаснет свет.