В партизанском отряде Громова. 2

     Иван появился днём через трое суток. Был на подводе и вновь с Власом. Сборы коротки – котомку за плечи и вперёд. Федоренко успел за оружием в схрон сбегать. Час и они в санях.
     Паники их отсутствие у хозяев не должно было вызвать.
     Глеб накануне предусмотрительно заявил хозяйке, что Некиперович на месяц забирает его на работы в город и вот-вот сани подошлёт. Слабодчук с хозяином вообще жил душа в душу, сочувствовал ему хозяин, а потому, когда Степан сказал, что скоро уезжает на Украину, не возражал, беспокоился лишь, «как бы по пути его Стёпку не заарестовали». На что Слабодчук ответил, мол, документы оформлены. Федоренко и Пищулин о побеге никому не говорили – побег есть побег, а если хозяева заявят на беглецов, сами за всё и ответят. И это вполне резонно, ибо заявить в полицию о побеге незаконно удерживаемых бывших пленных солдат, всё равно, что на себя заявить.
     Через несколько часов прибыли в партизанский отряд. О том, что они на контролируемой территории стало понятно довольно неожиданно.
     – Стоять!
     Влас остановил лошадь.
     – Кто такие?
     Голос слышен, а кто говорит не ясно. Иван выпрыгнул в снег и уверенно пошёл к большому завалу деревьев. Минут через пять вернулся уже в сопровождении молодого паренька в коротком полушубке, валенках и ватных штанах, на голове рваная, шитая-перешитая ушанка, за плечом ружьё. Парень широко улыбался.
     - Слезай, хлопцы, прибыли до хаты.
     Иван и Влас, распрощавшись с Глебом и его командой, развернули сани и отправились в обратный путь.
     До этой самой хаты было ещё пара вёрст, причём по непроторенной дороге, так что на перемещение сил потрачено было немало. Паренёк, что их остановил, словно трактор, проваливаясь в снег и спотыкаясь, шёл впереди, шёл довольно ходко.
     Хата, о которой говорил парень, не была похожа на настоящую теплую хатёнку. На поляне, вдруг открывшейся перед ними, стоял шалаш, чуть вдали, метрах в десяти, видны два обвалованных сооружения, это и было место, где базировался зимний лагерь партизанского отряда. Встретил гостей плотный коренастый мужчина лет тридцати пяти - сорока. Теплый ватник, подпоясанный солдатским ремнём стёганые брюки в валенки, шапка на голове.
     Сняв варежку, мужчина крепко пожал прибывшему пополнению руки.
     - Громов Георгий Степанович. С прибытием товарищи.
     Он показал рукой на шалаш.
     - Прошу.
     Шалаш, издали казался охотничьей сторожкой, таким в лесах всегда место есть. В Тамбовских лесах охотничьих стоянок достаточно, они были похожи на этот шалаш. Однако внутри сооружение просто сторожкой назвать грех. Во-первых, углублено, хорошо углублено, стоять вполне можно в полный рост. Во-вторых, здесь было тепло, никаких щелей, на полу притоптанная солома, посредине печка, дрова. Ну и конечно важнейшие внутренние атрибуты шалаша - нары, стол, две лавки. Рядом с печью сосновый шест, на нём керосиновая лампа.
     - Прошу, товарищи рассаживайтесь, тесновато, но ничего, мы только обживаемся. Давайте знакомиться. Я командир отряда, назначен подпольным областным комитетом партии, ранее воевал в партизанской отряде в Витебской области. Будем здесь обживаться, вместе создавать отряд. Пока нас девять человек. С вами тринадцать, будем расти. Связь с подпольем есть, с центром партизанского движения тоже есть.
     Громов снял головной убор, сбросил ремень на нары.
     - Итак, слушаю вас.
     Прибывшие заметно волновались. А как не волноваться, каждый из них прошёл нелёгкий путь за полтора года после начала войны, всё было и плен, и лагеря, и бегство, и холопское существование в зажиточных семьях. И вот теперь за все свои прошедшие полтора года им предстоит отчитаться перед этим подтянутым командиром. Перед командиром, который представляет здесь Советскую власть.
     В шалаш зашёл ещё один человек, кивнув, присел на лавку. Громов представил.
     - Это комиссар, зовут Василий Филимонович. Так что же, продолжим.
     Докладывали о себе прибывшие коротко, ясно было подробное знакомство впереди. Через час их отвели на кухню. Как оказалось, одно из обвалованных сооружений было просторной землянкой, здесь кухня, она же и столовая. Мест немного, свободно могли разместиться человек шесть. Но командир успокоил.
     - Ничего, хлопцы, построим и более просторную столовую, к весне на землю выйдем. Приятного аппетита.
     Кошеварила невысокая пожилая женщина.
     - Меня Клавдия звать. Или по отчеству Ивановна, это кто как желает. Ну что, садитесь, будем партизанский хлебушек есть.
     Хлебушком были сухари и похлёбка - горячая, вкусная, с запахом дымка.
Новоприбывшие вояки были голодны, так что похлёбка уничтожена мгновенно. Пищулин и Федоренко ещё и добавки попросили.
     После обеда прибывшими занялся начальник штаба, Кузьменко, а Глеба Громов попросил зайти в шалаш.
     - Товарищ Пущин, вы, я так понял, службу начинали пограничником и в спецшколе подготовку проходили.
     Глеб кивнул.
     - Так точно.
     Громов улыбнулся.
     - Видно - военный человек. Это хорошо. А как получилось, что вы в плену оказались?
     Глеб ожидал этот вопрос. Он понимал, с него будет особый спрос. Попытался было встать, но командир жестом усадил на лавку, кивнул, мол сиди.
     - Непросто всё было, товарищ Громов. Вы сами первые дни войны застали и видели, как всё шло. Ну, а что меня касается… Был ранен в первом же бою, оказался в санитарном эшелоне в Гдове, состав готовили к отправке в Ленинград. А тут танки. Немцы ворвались на станцию. Мы в вагонах без оружия, много тяжёлых. Немцы танками по людям. Затем показалась спецкоманда. Выгрузили нас, кто идти не мог, пристрелили. Вывели евреев, командиров, политработников, пограничников всех расстреляли. На мне пограничной формы уже не было, нас готовили к десантированию в тыл, при нас ни медальонов, ни документов, ничего не было. Начался ад. Раненых поместили в городском здании бывшего райкома. Не кормили, пару охапок сена бросили и ящики с сухими солеными бычками. Хочется, есть, не дают воды. Жуем бычки, увеличиваются муки.
     Громов остановил его.
     - А в наших краях как оказались?
     Глеб продолжил.
     - Как? Маршрут таков: Гдов – Псков - Вильно. Сначала на баржах отправили в направлении Пскова. Не кормили, не разрешали выходить на палубу. Выгрузили в Пскове, за городом был выстроен лагерь, сюда и привели. Площадка гектаров пять, два ряда колючей проволоки, территория разбита на секции и так же огорожена колючкой, вот там и поместили и ходячих и тех, кто еле передвигался, состав пленных к этому времени сократился почти вдвое - убили многих по дороге, а кто сам умер. Через неделю погрузили в эшелон, повезли на запад. Товарные вагоны, наглухо закрытые двери, закручены проволокой скобы засовов. Людей в вагоне столько, что негде ступить. В дороге были пять дней. Есть, пить не давали и не открывали дверей. Эшелон остановился, выгрузились, в вагоне остались только мертвые, много покойников. Привезли в Вильно, во двор тюрьмы Лукишки. Камеры заполнены пленными. Часть лежала, остальные стояли. Зарегистрировали. Через несколько дней перевели в пригородный городок. Поместили в конюшню. Место огорожено колючей проволокой, вышки с пулемётами, охрана с собаками. Немцам охранять помогали литовцы. Издевались они над пленными хуже немчуры. Ночи стали холодными, октябрь наступил. Утром в здании оставались умершие за ночь. Почему-то больше умирало ночью. В отдаленном углу лагеря отрыта большая траншея, куда утром выносили мертвых. На территории лагеря была сооружена виселица. На ней вешали тех, кто пытался получить пайку дважды. Баланда готовилась из немытых овощей: свеклы, брюквы, капусты.
     Глеб замолчал, посмотрел на Громова, будто спрашивал, не слишком ли подробно рассказывает.
     Громов кивнул, дескать, продолжай.
     - Так вот. В лагере встретил земляка из Тамбовской области Федора Плаксина.
Он служил на западе в Латвии. Участвовал в боях. В районе Даугавпилса попал в окружение.  С ним договорились о побеге при удобном случае и 12 октября сорок первого года такой случай представился. Побег был удачным. Ну а дальше? Дальше скитались, пытались уйти в Белоруссию. В Волохах нас взяли. Местные поручились и нас забрали по поместьям. Я в Лопуховке застрял, друг мой в Волохах. Вот такая история.
     Громов слушал внимательно, не перебивал. Когда Глеб закончил рассказ, поднялся, подошёл к стоящему на печурке чайнику, налил в две большие кружки напиток.
     - Угощайся, Глеб Николаевич.
     Чай был на травах, как и тогда, в первые дни свободы у староверов, ароматный и горячий. Обжигаясь, Пущин пил эту вкуснятину, в какой-то момент даже глаза закрыл от удовольствия.
     Пили чай и вновь общались, командир рассказал о себе: москвич, возраст тридцать четыре, член партии. На фронте с сорок первого, участвовал в боях под Себежем. Попал в окружение, вышел с оружием. Награжден медалью «За отвагу». Партизанил в Рассонском районе, Витебской области, был старшим пулемётчиком. Решением подпольного обкома партии направлен в Поставский район командиром нового партизанского отряда.
     Повеяло холодком. Дверь открылась, зашёл комиссар.
     - Чаёвничаете? Хорошее дело.
     Громов постучал рукой по лавке.
     - Садись Василий Филимонович. Вовремя. Поговорили мы с Глебом Николаевичем и вот что я думаю. Человек он военный, со специальной подготовкой, вооружение знает, местность здесь хорошо изучил. Так что думаю ему предложить разведку возглавить. Ты как считаешь?
     Комиссар улыбнулся.
     - Раз командир так решил, поддержу. Пущин, ты комсомолец?
     Глеб кивнул.
     - Документы, товарищи комиссар в том числе и членский билет в учебном подразделении остались, в Ленинграде.
     Комиссар налил чай, грея руки обхватил кружку. Выпил глоток.
     - Найдём документы, Ленинград жив, блокада в январе прорвана. Дай бог добьём гадину и в Ленинград съездишь, по Невскому пройдёшься. А? Не прочь?
     Глеб вновь согласно кивнул. Комиссар одобрительно посмотрел на парня.
     - Давай, дружок, без раскачки вперёд. Только вперёд.

     Продолжение следует
     http://proza.ru/2021/05/05/634