2 С механическим крылом

И-кар подхватил с раскаленной печи маленький глиняный горшочек, наполненный тягучим напитком, темно-коричневого цвета. Сосуд обжигал руки, несмотря на надетые плотные перчатки. Притоптывая от нетерпения, И-кар перелил содержимое горшочка в хрупкую чашечку из фарфора. Совершив, сей нехитрый ритуал, он склонился, глубоко вдыхая воздух. Бодрящий напиток источал ошеломляющий аромат. И-кар удовлетворенно кивнул сам себе, устраиваясь на открытом балконе. Там у балюстрады, фигурные столбики которой заплел плющ, располагалась удобная скамейка. Солнце неожиданно для И-кара стояло высоко. Смакуя напиток, молодой человек, облокотившись на перила, посмотрел вниз. Амфитеатр внизу бурлил.

Переведя взгляд на небосклон, в зените которого висело раскаленное яблоко солнца, а затем снова вниз, И-кар хмыкнул, прикидывая который сейчас час. «Время около двенадцати дня, однако. А когда я лег спать? Не помню. Кажется перед рассветом.»  Размышляя над этим, И-кар прихлебывал напиток, разглядывая толпу внизу. Каждое утро, несмотря на погоду, он сидел на балконе, наблюдая за страстями в Амфитеатре. И не важно, что часто утро мастера из-за работы начиналось и в двенадцать часов дня, и в час, и в два. А иногда он мог работать несколько дней совсем без сна. Но и тогда Амфитеатр не оставался без внимания И-кара.

Обширная мастерская мастера занимала два последних этажа высотного здания на холме. Своего дома И-кар не имел. Он дневал и ночевал среди машин и механизмов, чертежей и рукописей, редко выходя в мир, что простирался снаружи. В редкие минуты отдыха И-кар поверх перил взирал на город под ним, наблюдая за шумным проявлением жизни внизу. Смотрел внимательно, хоть и отрешенно. Особый интерес, мастер всегда уделял Амфитеатру. Полет Герма и Афродиты, случившейся десять лет назад, видел не только И-кар. Десятки зевак оказались свидетелями безумного полета любящей парочки над смертельной бездной. Эмоциональный шок  и страх охватил тогда общество. Но время шло и  вместо тревожного трепета душами крылатых овладела надежда. И тогда возник Амфитеатр – огромная округлая арена, окруженная высокими, ступенеобразно уходящими в небо, стенами.

Каждый день здесь собирался народ. И стар и млад, хотя, надо отдать должное, все же здесь всегда больше было молодежи. Для чего все они собирались здесь? Для поиска партнера, способного вместе с тобой взлететь в небеса. Хотя реальных пар способных взмыть в безоблачное небо образовывалось ничтожно мало. Еще меньше оказывалось тех, кто хотел покинуть град однокрылых. У молодых закрепилось мнение о том, что  способность второй половинки, вместе с тобой синхронно взмахнуть крылами и взмыть вверх, есть неоспоримое доказательство того, что выбранный тобой партнер прошел проверку и это именно твоя половинка. Да, да! Что если вы вспорхнули, взявшись за руки, то вы части одного целого. Что случаи совместного полета гарантировано полная совместимость душ, ее порывов и устремлений. И вера в то, что у пар, способных воспарить вместе над грешной землей, векторы жизненного пути направлены в одну сторону, оказалась крепка как бетон, из которого выстроен тысячелетний город. И-кар, при мысли об этом лишь криво усмехнулся. «Если верить моему отцу Дедалу, в совместной жизни между Гермом и Афродитой случалось всякое. И я не уверен, что даже в первые месяцы знакомства, когда они оба смотрели друг на друга влюбленными взорами, у них получился бы полет над бездной»

Допив напиток, И-кар бросил последний взгляд с высоты на волнующееся внизу людское море, чтобы вернуться обратно в мастерскую. Одиночка по жизни, неспособный ни любить, ни дружить, видевший смысл жизни лишь в работе, И-кар в тоже время мечтал, как и Герм покинуть ненавистный им город. И как любой ученый и механик, возведший науку в культ, И-кар искал решение проблемы, двигаясь, как он считал единственно верным путем – путем опытов, экспериментов и выведением формул. Проследовав мимо стеллажей и витрин, заваленными макетами летательных аппаратов, препарированными тушками альбатросов и летучих лисиц, мимо стендов с множеством чертежей крыл, различной конфигурации, мимо аэротрубы к огромному столу, И-кар позвал отца. Пришлось крикнуть еще, прежде чем Дедал, бодрый старичок, тоже механик и химик (хоть и не столько одаренный как его сын) откликнулся.

-Да, я здесь! – ответил Дедал, откуда-то из-за нерабочей модели асинхронного двигателя, занимавшей угол мастерской. – Помоги мне! Рулон большой и в проходе мне с ним одному не развернуться!

И-кар поспешил на помощь. Они вдвоем водрузили на стол большой рулон удивительной ткани - тонкой, легкой, и в тоже время невероятно плотной и прочной. Она легко растягивалась и также легко возвращала свою прежнюю форму. И-кар мял ткань в руках, с удовлетворением отмечая, что это то, что ему и нужно было. Формулу синтетической ткани изобрел он, отец лишь помог с реализацией технологического процесса ее производства. Дедал, смотрел на холодный, чеканный профиль сына, и в который раз огорченно подумал, что они работают не как сын с отцом, а всего лишь как коллеги, двое ученых, один из которых более талантливый, другой более опытный.

Вслед за тканью на стол из-под потолка спустили скелетообразный каркас – остов гигантского крыла. Процесс выкройки треугольного куска ткани и натягивание на суставчатые опоры крыла заняло два дня, в течение которых И-кар едва ли прилег отдохнуть на пару часов. Испытание механического крыла решили провести на рассвете следующего дня. Дедал едва уговорил сына, как следует отдохнуть перед решающим испытанием. И-кар с сожалением согласился на отсрочку, едва справляясь с волнением. Вновь, крепко вцепившись в перила, он стоял, возвышаясь над городом, всматриваясь слезящимися глазами в безоблачную даль, слепо вглядываясь в толпу внизу, копошащуюся в чреве Амфитеатра. А там, в бесконечном движении, люди сходились и расходились, встречались взглядами, касались рук и плеч, чтобы затем, тесно прижавшись, друг к другу, попытаться слиться в единое целое, синхронно взмахнуть крылами, в попытке опереться на воздух. И-кар смотрел на них и не видел ничего, его взор застили картины будущего. Не увидел он и полета счастливой пары. Юноша и девушка, едва пальцы их рук переплелись легко, словно невесомые мотыльки, смогли вспорхнуть к солнцу.

Едва первые лучи восходящего солнца окрасили розовым цветом стены мастерской, И-кар вместе с отцом вытащил на широкий балкон огромное крыло – легкий треугольный каркас, обтянутый прочной материей. Тщательно проверив работу блоков, рулей высоты, натяжение тонких тросов, они установили механическое крыло на импровизированную стартовую позицию на краю балюстрады. Начинались исследования с полетов бумажных самолетиков и воздушных змеев, а закончились изучением механики полетов крупных птиц и летучих мышей. Сколько было построено действующих моделей, не счесть! Да, вот только, еще ни разу они не испытывали крыло вот так, с живым человеком. Большинство расчетов оставались сугубо теоретическими. И лишь живой человек способен был доказать, что разработанная ими теория полета окажется верна. Ни один манекен не в состоянии  управлять механическим крылом, и они оба это понимали. Дедал знал, что отговаривать сына бесполезно. Он пытался и не раз. И-кар оставался верен в себе. И вот, сейчас без страха и малейшего колебания он забрался в кокон из паутинного шелка, подвешенный под крылом и твердо взялся за рули. Обернувшись к Дедалу, И-кар спокойно произнес:
- Прощай, отец! На счет три, отпускай рычаг.
«Вот и все! – подумалось Дедалу. – Прощай… а ведь на самом деле прощай. Не до свидания, а именно прощай. В любом случае мы больше не увидимся. Ткань не прошла должных испытаний. И даже, если она выдержит напор воздушных потоков, влаги облаков и жар солнца, даже если выдержит каркас, и не лопнут тросы – мне не увидеть его более. При неудаче его полет к земле окажется стремительным и непоправимо коротким. Если же все сложиться удачно, и он полетит – И-кар устремит свой взор к бесконечному горизонту и помчится прочь навсегда, ловя восходящие потоки и не оборачиваясь».

Ход мыслей старика прервал счет, и когда И-кар произнес «три», Дедал дернул рычаг, сталкивая вниз механическое крыло с подвешенным под ним на ремнях родным сыном, чувствуя как с хрустом, с мясом и кровью рвется второе крыло его души, благодаря которому он до сих пор парил в небе жизни.