Первой любви пустоцвет

Ну как же это так и почему
любовь впервые это пустоцвет?
Весной природа отпускает
            из лона почки нежный лист.
Начало новой жизни дать желая,
            цветут в садах деревья.
Но иногда и так случается в природе,
           что на цветок не прилетит пчела.
Цветок старается, цветет, пленяет красотой,
           а завязи все нет!
Проходит время, он цветет,
          хоть сил уж нет цвести,
          а в чреве у цветка все та же пустота.
Он все еще красив,
          и в памяти у многих
          прелестная его осталась красота,
но плода нет,
          и он бесследно облетает.
И только в памяти еще живет цветок.

Как бездетная женщина дольше сохраняет молодость и красоту,
          так и бесплодное чувство первой любви ярче цветет
          и дольше хранит его память.

* * *
Она была красива и строга.
Не буду упоминать ее имя, поскольку пишу о чувстве первой любви, а не о любви к конкретной девушке.
Это чувство рождается внутри и бывает слабо связано с конкретным субъектом, на которого оно направлено.
Если бы зараженный этим чувством сумел изобразить предмет своего интереса таким, каким он его видит, а точнее, представляет себе, - безусловно «предмет» бы себя не узнал.
В чувстве первой любви выплескивается потребность любить, а уж на кого она прольется - дело случая.

 Может, оттого, что была миниатюрна, она требовала особо уважительного отношения к себе. Если над другими девчонками можно было пошутить, то по отношению к ней шутить не хотелось. Когда кто-нибудь случайно задевал ее, получал немедленный отпор. Ну и не очень-то хотелось!
К остальным девчонкам отношение было ровное.
Наш 9А класс был новый, все собрались в нем из разных школ и только знакомятся, спешить некуда.
Полгода присматривались. Особой симпатии никто не вызывал, несмотря на обилие симпатичных девочек. Кто-то, как Бэллка, был излишне придирчив по отношению ко мне, кто-то чересчур робок. Мы-то с Женькой в лагере привыкли к некоторой свободе в отношениях, а тут - как в младших отрядах.
    Надо сказать, что наши классы на предмет физиологической зрелости проверяла медицинская комиссия. Она подтвердила, что мы с Женькой были полностью физически зрелыми. Однако в части социальной зрелости мы ничем не отличались от остальных: могли запустить друг в друга испачканной мелом тряпкой через весь класс или на перемене в кабинете физики перебрасывать из одного конца класса в другой планирующую металлическую крышку.
    Во время одного из таких развлечений брошенный мной предмет пролетел прямо перед ней, когда она входила в класс. Резко повернувшись в сторону, откуда «прилетело», она готова была, как обычно, дать выразительную оценку тому идиоту, который тешит себя этой забавой. Но в дальнем углу класса стоял только я… Прошло мгновение, не более секунды, и вдруг она приветливо мне улыбнулась, ничего не сказала и прошла к своей парте.
    Что это было? Она никому не прощала. «Это какой-то сбой настройки», - подумал я, так ничего и не поняв. Я был как здоровый теленок-переросток, радостно бегающий по полю и щиплющий травку, не обращая внимания на томные взгляды и призывное мычание телок.
    Через полчаса этот эпизод забылся, оставив ощущение какого-то недоразумения.
Потом я еще несколько раз ловил ее приветливые улыбки, что говорило мне, что она на меня не сердится, но не более того. И это уже вызывало расположение и даже какую-то готовность к дружбе.
    Весной, когда потеплело, наш географ Юрий Иванович организовал для девятых классов туристический слет.
    Собрались четыре класса с палатками, рюкзаками, каким-то провиантом и, конечно, с гитарами.
    На слете соревновались на скорость и технику установки палаток, строили брод, переходили по нему, переносили "пострадавших" товарищей, оказывали первую помощь - в общем, все те мероприятия, которые обычно проводят на туристических слетах. Мы с Женькой получили самые высокие оценки, так как были уже неплохо подготовлены в лагере.
    Вечером у костра все пели песни - сначала вместе, а потом разбрелись по группкам. Женька играл на гитаре и пел, а я, уютно пристроив голову на коленях кудрявой девочки из нашего класса, подпевал ему "тоненьким голоском", как позже вспоминал мой одноклассник Олег Лазаревский.
    Наутро после завтрака все стали собираться домой, кроме членов туристического кружка - им предстоял еще двухдневный поход. Нам с Женькой туристическая жизнь понравилась, и мы попросили присоединить нас к членам кружка, хотя таковыми и не являлись. Юрий Иванович вспомнил наши высокие оценки и разрешил. Только нам надо было иметь одеяла, так как ночи могли быть очень холодными. И мы обратились к нашим девочкам.
    На мою просьбу она откликнулась первой, чего я никак не ожидал. Все-таки не на ее коленях ночью отдыхала моя голова. Да и одеяло у нее было не обычное байковое, а импортное - шерстяное, пушистое и, наверное, очень дорогое, о чем я ей сразу и сказал. Но она настояла:- Бери! Ничего страшного!

    Когда остались только «туристы», мы перенесли наши вещи в палатку к двум девушкам из параллельного класса и устроились у костра.
    У Юрия Ивановича был помощник, студент педвуза, которому явно не нравилось, что мы с Женькой образовали с этими девочками дружный коллектив. Он и сам на одну из них поглядывал и, наверное, ревновал.
    Костер догорел и все разбрелись по палаткам. Спать не хотелось и мы вслух в своей палатке читали с фонариком "Византийскую любовную прозу", которую я захватил с собой из дома. В особенно пикантных местах девчонки хихикали.
Может быть, студент слышал наше чтение и был очень этим раздражен?
    Ночь прошла уютно.
    Наутро после завтрака мы устроились около остывающего костра и решили продолжить коллективное чтение. Этого студент уже вынести не мог. Он выхватил у меня книгу и швырнул в костер.
    - Да ты фашист, студент! Только они бросали книги в костер! - возмущенно отреагировал я, поспешно вытаскивая книгу из огня.
Студент что-то ответил, не скрывая своего раздражения.
    Подошел Юрий Иванович и сказал нам, что туристов из нас не получится.
    Они пошли своим маршрутом, а мы с Женькой своим - домой.

    Когда я принес одеяло в школу, она с улыбкой сказала, что не потащит его.
    - Ты сам принеси его мне домой после занятий.
    Я и тут еще ничего не понял.
    Естественно, если я воспользовался услугой, нельзя и дальше нагружать доброго человека. Как же я сам не догадался?
    После школы я вернулся с одеялом домой, перекусил и пошел с ним к ней. Идти надо было минут пятнадцать, а если ехать, то на двух трамваях.
    Она жила в таком же доме, как и я в Останкино, а ее дом был в Алексеевском студгородке. Правда, ее семья занимала целиком трех- или четырехкомнатную квартиру. Но и семья была из шести человек, вместе с бабушкой и дедушкой. Между домами, как и у нас, был уютный двор, а за ним тенистый сад с высокими деревьями.
    Она взяла одеяло и предложила пойти погулять. Я редко бывал в Алексеевском студгородке и потому с удовольствием согласился пройти с ней по малознакомой улице. Потом я проводил ее до дома. Мы посидели в саду, поболтали, и я пошел домой.
    И ведь не возникло никакой мысли или предчувствия! Чисто дружеские отношения.

    Наступили каникулы.
    Так как школа имела профориентацию, нас послали к шефам в ОКБА (Особое конструкторское бюро автоматики) на Сельскохозяйственной улице.
    Наш класс водили по предприятию, показывали электронные вычислительные машины. Там их было две: "Урал-1", совсем старая, еще ламповая, и "Минск-2", почти современная для того времени. Экскурсия была недолгая.
    Когда мы вышли из проходной, пошел ливень, хотя и светило солнце. Такой дождь не может быть долгим, однако мокнуть не хотелось.
    - Сережа, возьми мой зонтик, а мы с Валентиной под одним, мы рядом живем, - будто услышав, предложила она.
    Я замялся.
    - Конечно, бери, - сказал Женька, - а то пока дойдем, намокнем. У него тоже не было зонта.
    И она протянула мне зонтик.
    - Какой-то он маленький, - сказал я. - Он что - детский?
    - Да что ты! Он же складной.
    Это был 1966 год, и я тогда еще не видел таких зонтов.
    Она быстро его открыла и протянула мне. Поблагодарив, мы с Женькой пошли домой.
    Не успели дойти до конца Сельскохозяйственной улицы, как дождь кончился.
    - Можно было и переждать, - сказал Женька. - А теперь тебе придется его относить, как одеяло.
    - Да ничего, это недалеко, - ответил я.
    Высушив дома зонтик, я собрался его относить. Но сначала его надо было сложить!
    Я бился минут пятнадцать, но так и не смог сообразить, как это делается. Пришлось нести в разложенном состоянии.
    На этот раз у нее дома я познакомился с ее мамой, бабушкой и дедушкой. Мы снова пошли гулять. Вернулись. Посидели в саду. Ситуация подсказывала, что надо как-то развивать отношения. На прощание целомудренно поцеловались.
    Оставалось две недели до лагеря. Я уезжал в свой, а она в свой.

    Для нас, переростков, профком "Гипромеза" организовал комсомольско-молодежный спортивно-трудовой лагерь "Тучково", поскольку для пионерского лагеря мы уж совсем не подходили, а лагерная жизнь нам всем нравилась, да и родителям спокойнее.
    Весь лагерь - это одна большая изба, разделенная на две большие комнаты по 10 человек и четыре маленьких. Вокруг избы - небольшая территория, где мы построили волейбольную площадку, поставили столы для настольного тенниса и несколько скамеек. Все очень удобно и уютно. Питались мы в совхозной столовой, которая была неподалеку. Несколько раз нас выводили на работы в поле или на двор МТС.
    Забегая вперед скажу, что много мы там не заработали, но все, что получили, отдали в МГК ВЛКСМ на строительство памятника комсомольцам - те самые противотанковые «ежи» на Ленинградском шоссе около МЕГИ.
    О лагерных симпатиях я уже писал.
В этом лагере также быстро образовалась симпатия к девочке, которую я в лагере "Космос" почему-то не видел. Но продлилась она не долго. Заботливые подружки нашептали ей, что у меня в Москве есть девушка.
    Вечером вместо танцев она вызвала меня на разговор. Хоть я и не считал, что в Москве у меня роман, но честно ответил, что девушка есть.
    - Раз так, то нам не надо больше поддерживать отношения, - объявила она.
    - Хорошо, - сказал я, не считая, что нам есть что поддерживать.
    Так я остался один в середине смены.
    Буквально на следующий день меня вечером пригласила покурить у колодца девушка, которую я тоже увидел впервые.
    После первых незначащих фраз она неожиданно спрашивает:
    - Вы что, разбежались с Олей?
    - Да это она меня послала, - ответил я. - Ей рассказали, что у меня в Москве есть девушка.
    - У нас у всех в Москве кто-то есть. И что из того? А здесь-то что делать?
    - Вот и я так думаю, - подтвердил я.
    На этот раз я отчетливо понимал цель разговора, но, к сожалению, Лена была не в моем вкусе. Она была красивая и статная и выглядела лет на пять старше своего возраста. Рядом с ней я чувствовал себя подростком.
    Однако долго ходить неприкаянным мне не пришлось. Между мной и вожатой девчонок Ниной возникла некоторая симпатия, и лагерные дни пролетели нескучно.   
    Начался 10-й класс. Мы снова с ней встретились.
    Нельзя сказать, что мы не виделись все лето, поскольку один раз я приезжал к ней в лагерь и мы провели пару часов на берегу речки.
    В школе мы скрывали от одноклассников наши отношения, но я все чаще приходил к ней домой.
    Один раз, когда мы, крепко обнявшись, целовались на прощанье, это увидела ее бабушка. Она приоткрыла дверь, но увидев нас, так же тихо закрыла.
    Я сказал ей об этом и, кажется, напугал.
    - Она что, действительно нас видела? И ничего не сказала? Наверное, ты ей понравился.
    Я приходил к ней все чаще. Дорога к ее дому становилась мне знакомой до мельчайшей ямки и лужицы. В ее доме я стал своим. Когда ей надо было что-то сделать по дому, она поручала развлекать меня своему деду.
    Дед у нее был очень интересным человеком. Получив университетское образование еще до революции, он знал несколько языков, а также латынь, древнегреческий и древнееврейский.
    Как-то достав томик прижизненного издания "Риторики" М. Ломоносова, он стал рассказывать мне, как их учили читать вслух тексты по-латыни.
    - Открываете "Бурю" Вергилия и читаете ее так, чтобы слышался рокот бури, - говорил он мне и читал почти наизусть отрывок из Вергилия. Разумеется, по-латыни.
    Дед прожил совсем не простую жизнь, в том числе за пределами Советского Союза. Многое знал, в том числе из того, что не мог рассказывать, но по отдельным замечаниям об этом можно было догадаться. И потому слушать его было очень интересно. Однако, как только в комнату входила его внучка, он тут же вставал и говорил:
    - Без меня вам будет интереснее.
    Я не вполне был с этим согласен, но возражать не мог.
    Тем временем школьные годы подошли к концу. Мы окончили школу и оба поступили в институты.
    Новая жизнь требовала времени. Но я все равно довольно часто приходил к ней.
    К тому времени ее семья уже переехала в новую просторную квартиру. Но иногда мы вместе с ней приходили в старую квартиру к ее бабушке.
    Нам еще не было 18 лет и потому приходилось ждать. Все шло к тому, что по достижении положенного возраста мы объединим наши судьбы.
    Иногда так случается, что в процессе развития отношений они скачком переходят на новый уровень. В моей жизни это случалось не однажды. Первый раз это случилось в зимнюю сессию на первом курсе.
    Встречаясь уже давно, мы как будто впервые увидели друг друга и заново влюбились!
    Был мягкий зимний вечер с небольшим морозцем. Мы гуляли по Москве, болтали о чем-то неважном и вдруг стали фантазировать о том, как хорошо мы будем жить.
    Не помню, что тогда придумал я, но она возразила:
    - Когда ты окончишь институт, мой папа устроит тебя в Академию, а после ее окончания, он пошлет нас за границу, в хорошую страну. Три года за границей обеспечивают безбедную жизнь в течение шести лет.
    Эти ее фантазии были не беспочвенными, так как ее папа реально имел такие возможности. И мне бы, дураку, радоваться, а у меня внутри будто холодный водопад пролился с головы до ног.
    Мой ехидный внутренний голос опять съязвил:
    - Ну вот, дорогой, за тебя и решили кроссворд твоей жизни. И не надо самому ничего отгадывать. Послушно иди по дорожке, которую тебе указали, и никуда не сворачивай - не одобрят. Попробуешь свернуть, тебя тут же вернут на место:
    - "Да  кто ты такой? И что сам из себя представляешь? Да ты всем обязан моему папе!"
    Так что "вперед, мой друг, к счастливой жизни".
    Все это пронеслось в голове за одно мгновенье и тут же вызвало «когнитивный диссонанс». Я ведь ее люблю и хочу с ней жить. Но я не могу жить в условиях подчинения чужой воле! Я не могу от нее уйти, но и развивать отношения не могу.
    В этот момент, образно выражаясь, вторая производная наших отношений поменяла знак.
    Я ничего не сказал, не стал возражать и спорить. Я понимал, что у меня нет разумных аргументов, чтобы убедить ее отказаться от весьма благополучной перспективы и принять мое туманное и непредсказуемое видение будущего только из-за того, что я ни от кого не хочу зависеть.
    Мы продолжали гулять и наслаждаться вечером и друг другом, но в моих чувствах как будто кто-то нажал на паузу.
    Еще год я приходил к ней, но это случалось все реже. Откат в отношениях чувствовали мы оба.
    Я не связывал это с изменением своих чувств, поскольку я никак этого не проявлял, а был уверен, что это ее отдалила от меня институтская среда - новые друзья, новые интересы.
    Я предполагал, что у нее появилось новое увлечение, что и подтвердила ее подруга, даже назвав его имя - Грант.
    - Он что, армянин? - поинтересовался я.
    И на этом поставил точку в своей первой любви.

    История события первой любви - это не история чувства первой любви.
    История чувства протекает внутри и несравненно разнообразнее и богаче.
    Именно она и не забывается никогда.
 


Розничный интернет-магазин издательства
http://business-court.ru