Доказательство от противного

  Однажды Никита был на дне рождения у своей знакомой в городе, находящимся за границей древнего МКАДа. Имени её он не знал. Только ник. И её звали Эльза (странно, думал он, большая девочка, а ники придумывает из "Холодного сердца"). Ей было под 25, и она жила с подругой.

  Никита познакомился с ней в сети на одном литературном форуме, где Эльза писала обалденные фэнтези, а он всё пробавлялся миниатюрами. Они часами могли болтать о литературе, и она никогда и ни в чем не хотела с ним соглашаться. Это Ника иногда выбешивало, но, успокоившись, он всё-же понимал, что она была во многом права. Да, и, в общем-то, она была девушкой. К тому же очень красивой. Когда они болтали по скайпу, и она была в своем бежевом топике, он, глядя, как она  рукой закидывает за плечо свои русые волосы, всё думал: "Почему говорят, что блондинки тупые?" Ладно соврал. Думал он не об этом. Он пускал слюни до колен и представлял, как она снимает свой бежевый топик. И это не удивительно, потому что он "бедный программист", ему скоро 27, и он уже почти год, как один.

  У Эльзы была кошка Изольда. Член семьи. Очень харизматичный, высокомерный и самодостаточный. Ник был представлен кошке, кошка – ему. К сожалению, он не смог произвести на кошку того впечатления, к которому привык. Кошка бросила на него беглый взгляд и начала умываться.

  Праздник был весёлый, суматошный, с кучей народа, фейерверком, облитыми вином скатертью и чьим-то платьем. Под конец, в парадном кто-то блевал.  Ник вышел на улицу, сел на качели, и уже подумывал, как бы аккуратно вызвать такси и смыться, как к нему подсела Эльза. «Поехали в Москву», - предложил Никита. «Почему нет?» - хитро взглянув на него проговорила Эльза.
 
  По дороге на вокзал, в такси,  они ожесточенно спорили. Ник говорил, что люди осуждают других только за то, в чем виноваты сами. Она говорила, что есть объективность, и если человек реально в чем-то виноват, его вина достойна справедливого наказания. Никита  возражал, что все в чем-то, да виноваты, а требовать наказания будет только тот, кто не может простить. А простить не может тот, кто сам виноват в том же. Хотя бы мысленно. Вот, если человек никогда не крал, он не будет требовать суда над укравшим, а скажет, например, что ему, наверное, очень нужно было. А вот вор, который виноват в том же, но изображает честного человека, наоборот, начнет орать и требовать справедливости, даже если ему только что-то показалось. За разговорами добрались до вокзала.

  Погрузились. Последняя сигарета. Поехали. В плацкарте оказались тинэйджер с наушниками и мобилкой, сразу залезший на верхнюю полку, Ник с Эльзой и миловидная азербайджанка в кожаной курточке, у которой в соседней плацкарте кто-то ещё едет. Азербайджанка недружелюбно посматривала на ребят, поэтому знакомиться с ней они не стали. Тинэйджер вообще не проявлял никакой социальной активности. И друзья стали вполголоса разговаривать между собой.

  Когда уже застелили постели и Ник принес чай, поезд внезапно остановился, и Эльза, вспомнив его сложные отношения с Изольдой, в полной тишине вдруг спросила: как тебе понравилась моя киска? В этот момент азербайджанка вскочила, издав какой-то сдавленный вопль, и кинулась в соседнее купе. Долго оттуда доносились возмущенные крики на чужом языке. Минут через 7 она вернулась вместе с мужчиной той же национальности. Он сел, внимательно посмотрел на путников и сказал ей на русском с сильным кавказским акцентом: «Посмотри, какие хорошие ребята, а я здесь, рядом». И ткнул в стенку, показывая где он будет на всякий случай. Женщина с ненавистью взглянула на Никиту и громко выпалила на русском: «Он – маньяк!» И только в этот момент до них дошла истинная суть происходящего. Они переглянулись и начали гомерически ржать. И это было долго. Нет, они не смеялись: они ржали в голос и не могли остановиться.

Уже и женщину увели. И мужчина кого-то уговорил с ней поменяться. И соседи по вагону перестали кидать на них удивленные взгляды. А они чуть успокоившись, вновь и вновь начинали ржать, и это уже начинало походить на истерику.

  Когда же последняя смешинка растворилась в спертом, пахнущем углем, носками и несвежим бельем воздухе плацкартного вагона, Эльза, держась за сердце, тяжело дыша, с трудом подавляя готовые вновь захватить её приступы смеха, с трудом произнесла: «Ник, ну ты гад, однако! Сдаюсь! Ты был прав! Доволен?» И без сил упала на свою застеленную чистым бельём нижнюю полку.