Городские легенды. Федор Михайлович Достоевский

Мария шла неторопливым шагом по гранитной набережной канала Грибоедова. С тех пор, как Алексей уехал в командировку, она каждый вечер собиралась и гуляла по городу. Канал Грибоедова Маша облюбовала давно, еще в детстве. Ей нравились многочисленные мостики с изящными решетками, строгие гранитные берега, катера, снующие по воде в судоходный сезон. Народу здесь было немного, несмотря на соседство никогда не спящего Невского проспекта. И, кроме всего прочего, у Маши появилась сердечная привязанность. Сердечная привязанность  по имени Виталий. Как всегда, при мысли о нем, ее сердце замерло, застучало вновь, с утроенной силой. Маша не узнавала саму себя. Она забросила книги и работу над статьями, проводила дни, утопая в мечтах, даже ночью стала плохо спать. Поразительно, как меняет человека не только любовь, но даже ее перспектива.
Мария остановилась посередине Кокушкина моста, положив руки на холодную решетку, полную прямых строгих линий. Маше нравился этот мостик именно из- за этой решетки, простой и строгой. Не то что на соседнем, Демидовом мосту, где решетка напоминала раскрытые хвосты павлинов. Замечтавшись, Маша не заметила, как по мосту прошел молодой человек и встал у решетки неподалеку от неё. Когда они встретились взглядами, девушка неуверенно улыбнулась, а он сказал:
- Что, вам тоже нравится канава?
Он произнес слово "канава" так ласково, что Маша поняла, что это место ему тоже дорого. Она кивнула и юноша кивнул в ответ. Даже не кивнул, а отвесил полупоклон, совсем как в старину. Что- то в его облике показалось Маше знакомым, но она не могла понять, что. Он был светловолос, не очень высок, но широкоплечий, не очень красив, но карие глаза светились умом и пониманием. Будто он знал, что привело ее сюда, какие мысли обуревали неспокойную душу. Он развернулся и ушел и Маша не нашла причины задержать его, понять, что же в нем так ей знакомо. И это слово "канава"...разве она не слышала ее где-то?
В раздумьях Маша дошла до кафе на Сенной, где ждал ее Виталий.
- Ты где сегодня витаешь?- спросил он, уже когда отвозил ее домой.
Маша рассказала ему о случайной встрече на мосту.
- Он, что, приставал к тебе?- нахмурился Виталий.
- Нет, что ты!- Маша даже возмутилась,- Просто никак не могу вспомнить, кого он мне напоминает. Глупо, правда? Думаю об этом весь вечер.
Оставив ее слова без ответа, Виталий резко притянул ее к себе.
 Взлетая на 5 этаж по лестнице, лифт она не признавала, Маша тяжело дышала, ее сердце билось, как сумасшедшее.
" Вот дурочка, "- думала она,- "Влюбилась. Вот угораздило." 
Дома без брата было непривычно тихо и пусто, но тишина это именно то, что сейчас нужно было Маше. Снова вспомнился тот незнакомый парень на мосту, его поклон. Какой- нибудь любитель старины, гуляющий по местам Достоевского? Достоевский... Маша подскочила, в два шага оказалась у книжной полки, забегала по ней глазами. Вытащила зелено- золотой томик и открыла его на первой странице.
- Трутовский, Трутовский...- повторяла она и, наконец, нашла искомую страницу. Портрет молодого Достоевского работы Александра Трутовского. Почувствовав слабость в ногах, Маша опустилась на краешек журнального столика. Вот почему лицо юноши было ей так знакомо! Она же сотни раз видела его портрет, только в образе гораздо более зрелом, с бородой, редкими, зачесанными назад волосами, лицом изнуренным и полным страдания. Этим вечером ей явился сам Федор Михайлович Достоевский. Только почему в таком юном обличье? Сколько ему было? Лет 25? Вряд ли после каторги, взгляд еще неискушенный, полный жизни. Маша лихорадочно вспоминала все, что знала о Достоевском. Она знала, что каторга подломила Федора Михайловича  как человека, но взрастила, как писателя. Он умирал дважды. Первый раз в 28 лет, когда был арестован вместе со многими другими за участие в политическом заговоре против правительства и после восьмимесячного содержания в Петропавловской крепости приговорен к расстрелу. Он ждал своей очереди, на его глазах расстреляли его друзей, но писателя помиловали, на последней минуте заменили смертный приговор ссылкой в Сибирь. Император Николай Первый пожалел молодость и талант Достоевского. К этому времени он был довольно известен в Петербурге, уже были опубликованы "Бедные люди" и "Белые ночи". Что пережил в те страшные минуты писатель, трудно сказать, он никогда не говорил, не писал об этом. Но у него стали случаться приступы эпилепсии, что ранее не случалось никогда. Что было дальше, известно каждому школьнику. О своей жизни в Сибири Достоевский рассказывает в романе "Записки из Мертвого дома".
Маша набрала номер брата. Тот ответил сразу:
- Привет, Машунь!
- Я видела Достоевского! - с ходу выпалила она.
- Я не понял, - рассмеялся Алексей, - Ты что, пьешь, что- ли?
- Не пью я!- возмутилась Маша,- И не выдумываю. И не страдаю галлюцинациями. Я видела Достоевского.
- Федора Михайловича?- на всякий случай уточнил Алексей.
- Его,- потвердила Маша,- Светило русской литературы. Подошел ко мне на Кокушкином мосту, в самом цветущем виде, лет 25, не больше. Я поняла, что это он, только дома, когда вспомнила портрет работы Трутовского.
- Что он делал на мосту?- спросил Алексей уже серьезно.
- Он говорил со мной.
Брат чертыхнулся:
- И меня рядом не было! Что сказал он, Машка, не томи!
- Он назвал канал Грибоедова канавой!
- Так он называл канал Грибоедова при жизни. Точнее в те времена это был Екатерининский канал.
- Почему он явился мне, Алешка?
- Понятия не имею. Я ни разу не слышал свидетельств о призраке Федора Михайловича. Придется тебе выяснять все без меня. 
- Я не знаю, что выяснять. Не знаю, с чего начать. Помоги мне. Может, в его жизни была какая- нибудь тайна?
- Тайна была только одна, Маша, - ответил Алексей, подумав,- Он сам. Достоевский не любил говорить о себе, привлекать к себе внимание. Он исследовал самые опасные и преступные бездны человеческой натуры, и у меня есть только один вопрос- мог ли он узнать это из наблюдений за людьми или из собственного опыта. Размышляй, Маша!
 
Этой ночью Мария долго не могла заснуть, упорно читала воспоминания о Достоевском, и к утру, как ей казалось, начала лучше понимать его противоречивую натуру.
Ближе к вечеру к дому подрулил Виталий, он хотел отвезти ее в новый развлекательный центр для взрослых на Савушкина. Но Маша неожиданно для него разрушила все его планы.
- Виталик, давай поедем на Тихвинское кладбище, пожалуйста, мне очень надо.
Виталий был не очень доволен подобной перспективой, даже поморщился слегка, но вслух произнес:
- Конечно, ради тебя куда хочешь.
Маша слегка покраснела и благодарно взглянула на молодого человека.  
- Что же ты хочешь там увидеть?- спросил он.
- Могилу Достоевского.
- Не люблю Достоевского. Еще со школы.
- Не ты один,- вздохнула Маша, - А он был человеком трудной судьбы, даже трагичной.
- Послушать, так все наши писатели  были с тяжелыми судьбами, наподобие ангелов, которые болели всей душой за род человеческий,- мрачно сказал Виталий.
- Да, у нас почему- то принято считать классиков литературы положительными людьми. Но ведь ни Достоевский, ни Толстой, ни Пушкин, ни Лермонтов не были святыми. Лев Толстой посылал каждый вечер в деревню за крестьянкой для развлечения, у Пушкина был целый донжуанский список, а про Есенина я вообще говорить не буду. Никто не идеален, этим они и ценны, своими человеческими судьбами. Кому интересно житие святых?
Виталий кивнул, не споря, и через пару минут они остановились у ворот Тихвинского кладбища.
- Ты пойдешь со мной?- спросила Маша ласково.
- Как же я могу отпустить тебя одну на кладбище.
Он взял ее руку в свою, крепко сжал и они пошли по выложенной плиткой дорожке. Маша бывала здесь и раньше, но никогда столь целенаправленно.
- Мрачное место,- проговорил Виталий.
- Ты просто не видел Смоленского, - пожала плечами Маша.
У памятника Достоевскому всегда было много цветов. Маша положила и свой букетик с тепло- желтыми большими лохматыми хризантемами. Она смотрела на бездушный камень и понимала, что ответа здесь не найти- в этом месте останки писателя, его души здесь нет. "Истинно, истинно глаголю вам, аще пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода!"
- Не понимаю я эти все эпитафии,- Виталий вслух прочитал надпись,- Можно было бы написать что- нибудь короткое и запоминающееся.  
- Не он выбирал себе надпись,- коротко ответила Маша.
- Ну а теперь давай забудем о Достоевском и поедем куда- нибудь погуляем,- улыбка озарила лицо молодого человека.
Маша искренне улыбнулась в ответ, ее сердце прибавило скорости.
- А ты меня свозишь завтра на канал Грибоедова?
- Куда захочешь, крошка!- В его голосе прозвучал намек, обещание, от которого теплые мурашки пробежали по рукам и шее девушки.

Вечером Маша, прыгая на одной ножке, стягивая джинсы, пыталась дозвониться до брата. Тот ответил только после третьего звонка, голос у него был сонный и недовольный.
- Машунь, я спать хочу. Говори быстрее, ты снова видела призрак?
- Нет, не видела,- Ответила Маша,- Мы были на Тихвинском, там все пусто.
 - Кто это "мы"?-  заинтересовался Алексей.
- Неважно.
- Ты кого- то себе завела?
- Лешка, заводят собаку,- серьезно сказала Маша, - А он человек.
- Видать, дело серьезно! - Алексей вздохнул,- А звонишь зачем?
- Ты был прав, Алешка. Насчет призрака. Тут нет личной тайны, нет недописанного и пропавшего романа, нет любовной истории, есть только сам Достоевский. Ты знаешь, поговаривали ведь, что он страдал раздвоением личности.
- Не в прямом смысле, Маша. В его характере были две крайности- с одной стороны духовность, богобоязненность, а с другой страстность натуры, даже развращенность. Сколько преступлений он совершил на бумаге? У него было плохое детство с недетскими переживаниями, крепость, смертный приговор и каторга, тяжелая семейная жизнь... Почитай, как он пишет о себе в "Записках из подполья". Его слова врезались мне в память ещё в годы студенчества: "Желания из меня наружу просились, но я их не пускал, нарочно не пускал наружу. Они мучали меня до стыда; до конвульсий меня доводили...". Не читай, то, что пишут о нем, Маша. Читай только то, что пишет он сам о себе.
- А я читала воспоминания Николая Страхова...
Алексей усмехнулся в трубку:
- Ну да, ну да! Страхов считал Достоевского злым и завистливым, говорил об этом всем, писал бесконечные письмо Толстому. А сам втайне завидовал его таланту. Мы ненавидим в других людях то, что не принимаем в себе. Машунь, я устал, давай завтра поговорим.
Маша положила телефон и побрела в душ, ещё более растерянная, чем вчера.

Мария и Виталий стояли рядышком у гранитного парапета канала Грибоедова.
- Как продвигается твое расследование?-спросил Виталий.
Маша, казалось, только и ждала этого вопроса. Как же ей хотелось обсудить с кем- нибудь эту историю! Она не знала, поверил ей Виталий или нет, когда она рассказала о призраке. Он не обмолвился об этом ни словом. Они уже больше часа гуляли по набережной и она уже знала, что никто не появится, атмосфера была не та.
- Плохо продвигается,- призналась Маша,- Я даже не понимаю, что ищу.
- Ну тогда давай забудем всю эту историю, - Виталий улыбнулся, - Гулять по кладбищам и по мостам в поисках призраков для меня как- то странно.
Маша все еще хотела переубедить его, заразить своим энтузиазмом, найти в его душе стремление к исследованиям, открытиям:
- Виталик, а ты разве не хочешь разобраться, если случается что- то необычное, выходящее за рамки нормальной человеческой жизни? Я не хочу распространяться о наших расследованиях, но я видела такое, от чего у самых отъявленных скептиков волосы встанут дыбом. И история Достоевского...пройти мимо, не попытавшись понять, как я могу это сделать? Я только начала осознавать, как он жил, и не могу осознать этого. Любой, менее сильный человек сломался бы, не выжил. Это история о силе духа, о силе таланта.
Маша пыталась донести свои мысли до человека, стоящего рядом с ней, такого близкого и далекого одновременно. Ей показалось вдруг важным, чтоб он понял ее, услышал. Ведь поняв ее, он поймет все то, что творилось в ее сердце, как сильно ее тянуло к нему и как сильно она боялась в этом признаться.
- Маш, зря ты думаешь, что во мне нет стремления к чему-то новому. Просто Достоевский  мне как- то не особо интересен.
- Это я могу понять, я ведь и сама только недавно стала изучать его. Но послушай, он был не просто человек, он был целый мир.
Она, запинаясь и перебивая саму себя, начала рассказывать трагическую историю его жизни. Виталий слушал, не перебивая, но видно было, что этот разговор ему до смерти надоел. Только Машу было трудно сдвинуть с места, если она села на своего конька.
- Представляешь, как ему было плохо. Серые будни давили на сознание и вызывали видения. Такого душевного напряжения психика ни одного человека долго выдержать не могла и Федор Михайлович был, как он сам сознается, на грани сумашествия. Знаешь, что спасло его? Его творчество, его книги. Стоит их прочитать хотя бы ради того, чтобы понять, какая великая целительная сила в них, какая страсть...

Тут Виталий перебил её, резко, нетерпеливо:
- Знаешь, я не понимаю, как тебе нравится заниматься всей этой ерундой. Достоевский был безумен, и если ты не остановишься, то двинешься в том- же направлении.
Маша отшатнулась, будто он ее ударил.  Минуту она смотрела в его раздраженные глаза, пытаясь уловить хоть намек на шутку. Но он не шутил.
- "Очень немного требуется, чтобы уничтожить человека : стоит лишь убедить его в том, что дело, которым он занимается, никому не нужно." Это сказал Достоевский. Он очень тонко понимал человеческую душу. Он был безумцем, пусть так, но он был и гением. Мы больше не увидимся! Прощай, Виталий!
Она отвернулась от него и пошла быстрым шагом по набережной. Виталий не стал догонять её, да она и не хотела этого. Холодная морось покрывала её лицо, остужала пылающие щеки, смешивалась со слезами горечи и обиды. Странно, но и в этот момент она больше думала о Достоевском, чем о неудавшемся романе. " Если бы я его не встретила тогда, на мосту, ничего этого бы не было, и мы встречались бы с Виталием и ... Что и? Встречались бы с человеком, который не понимал ни моих чувств, ни моих стремлений. Так или иначе, мы были обречены. Просто потом это было бы гораздо больнее, почти невозможно. А сейчас...поплачу немного и успокоюсь. Да, он был знатоком человеческих чувств, наш Федор Михайлович. Он прекрасно видел все пороки людей, особенно пороки... Он знал...- Маша остановилась. Догадка, озарившая ее молнией, едва не сбила с ног,- Он знал, кто такой Виталий. Он пытался предостеречь меня. "Тот, кто желает увидеть живого Бога, пусть тщетно не на пустом небосводе ищет, а в любви человеческой." Вот что говорил Достоевский. Я гуляла по каналу Грибоедова, думала о Виталии... думала о любви...Кого можно встретить здесь, как не Достоевского. Это его любимые места. Здесь он жил сам, здесь поселил всех своих персонажей. Он услышал мои мысли и пришёл,  чтобы спасти меня от Виталия, от самой себя... Он знал, что такой человек, как Виталий, никогда не поймет меня; знал, что дело, которым я занимаюсь, самое важное в моей жизни. Это то, что давало и дает мне силы жить дальше. А Виталий... Как я была слепа!"
Маша улыбнулась. Ее слезы высохли, хотя сердце все ещё сжимала боль. Она прошла на середину Кокушкина моста и подняла глаза к серому дождливому небу:
- Спасибо, Федор Михайлович!
Чуткое ухо Маши уловило звук шагов, неспешных, глухих, как будто доносившихся через густой туман времен. На миг мелькнула невысокая широкоплечая фигура и Маше стало легко на душе. Она почувствовала, как через столетия к ней доходят тепло и поддержка другой человеческой души, еще более мятежной, чем у нее. Она не одна. Она никогда не останется одна в этом городе. Маша стояла, облокотившись о холодную сырую решетку и улыбалась, чувствуя себя свободной и почти исцеленной.

"И любовь узнав такую,
Ангел, тронутый до слез,
Богу весточку благую
Как бесценный дар, принес"
(Ф. М. Достоевский )