Снегурочка. Часть 2

От холода была только одна польза — трупы не воняли. И Михно даже не пришлось привычно заматывать нос и рот шарфом. Крови он не боялся, а вот трупную вонь ненавидел. В позапрошлый год под Рождество резко, как назло, потеплело, поэтому и тщедушное наркоманское тело, пролежавшее в его сарае пару недель, оказалось с душком. Аж вспоминать тошно!

— Где ты этого борова взял? — буднично поинтересовался Михно, уверенно вспарывая дряблый посиневший живот. — Здоровенный зараза.

— Браконьер, — небрежно бросил Олах, внимательно наблюдая, как острый нож входит в мертвую плоть. — Далеко в заповедную зону зашёл, так сказать, пойман с поличным.

Из распоротого брюха вывалились внутренности, пахнуло помойкой и гнилью, Михно поморщился, но продолжил работу — теперь от мастерски скальпировал труп.

— Чего встал? Бери кишки, пока не смерзлись совсем. — Олах нехотя согласился и принялся ему помогать.

***

Снегоход хрипло урчал, с трудом пробираясь по заснеженной просеке к заветному месту, где росла гигантская, почти черная от старости Ель. Дерево, которое почитали местные, было настолько древнее, что никто в родной деревне Юхана уже и не помнил, когда его впервые украсили к Празднику. Не осталось уже никого из тех, кто стоял у истоков. А может, эта Ель росла здесь ещё со времен сотворения мира? Юхан точно не знал, хотя всерьез увлекался историей и традициями родного края.

Когда-то давно на месте их вымирающего поселения было богатое и большое село, помещики, по обыкновению, прожигали жизнь в Петербурге да по заграницам мотались, а дела вели приказчики, которых старались набирать из местных, потому как с пришлыми всё наперекосяк выходило.

1825 год, например, запомнился не только кончиной императора Александра Благословенного, но и тем, что нагрянули к ним в село из столицы с проверкой — шутка ли, три приказчика один за другим сгинули. Официальная версия была таковой: первые два на медведя ходили да в лесу заблудились, а третий по пьяни утонул в проруби после бани. Высоких чинов такое положение дел более чем устраивало, а про остальные версии народ местный, конечно, помалкивал.

В 30-х годах грянула коллективизация, и в селе тоже организовали колхоз, пушниной в основном занимались, стабильно план делали, в общем, влились в новые реалии, хоть и держались особняком, охраняя тайну великую, им доставшуюся.

***

Морозец задорно пощипывал щеки, а изумрудный, из пушистого мохера, шарф Юхана заиндевел и покрылся крошечными сосульками. Он обеспокоенно оглянулся: деваха-то в прицепе снегохода, привязанная поверх рюкзака, в своей модной курточке небось совсем закоченела… Эх, надо было ее потеплее укутать, а то как бы дубу не дала раньше времени. Снегурочку с каждым годом всё трудней и трудней добывать, но, слава Богу, ещё остались дурехи, которые всю свою подноготную вываливают в инстаграммы и прочие скот-сети.

Дорога заканчивалась, дальше снегоход не пройдет, и Юхону пришлось остановиться. Спрыгнув и немного потоптавшись на месте, чтобы согреться, он закурил, прикидывая, как дальше девку потащит. Идти-то всего ничего, но с такой ношей каждый шаг будет считаться за десять. А случись чего, дед заставит другую Снегурку искать, а времени на то совсем не осталось. Да и не факт, что Покровитель примет наспех пойманное подношение…

***

Запорошенную с утра снегом поляну перед Елью уже старательно утоптали. У костра из сухого валежника, основательно сложенного у подножия дерева, грелась небольшая группка людей. На огромном пне, сервированном на манер столика уличного кафе, стояла литровая бутыль с самогоном на травах, на газете лежала буханка мягкого хлеба, соленые огурчики, вареные яйца да нарезанное крупными ломтями ароматное деревенское сало.

— Вы хоть представляете, что такое, когда разъяренная махина на тебя прёт? Жуткое дело! Мы с Илкой энтого зверя неделю выслеживали, вам, молокососам, не понять, какого это, когда Дух-покровитель тайги насылает шатуна-людоеда наказать людей за грехи! — дряхлый старик поерзал на складном стульчике и, опустив голову, быстро перекрестил себе макушку, покрытую плотной вязаной шапкой. — В тот год скудное вышло у нас подношение, да и это еле-еле словить удалось, беглыми зеками оказались, а Снегурку вообще у матери-алкоголички купили, срамота — кожа да кости. Что ни говори, а весь год вышел поганым…

Дед закрыл глаза и задумался, его темная морщинистая кожа при свете костра напоминала древний, покрытый трещинами пергамент. Михно притулился возле деда на корточках и, вкусно причмокивая, смолил сигарету. Они с Олахом зверски устали: пока притащили на поляну материал для игрушек, пока эти самые игрушки разделывали, потом Хелена привела деда Тийу, который решил до смерти заморить их своими рассказами на вечную тему «как молоды мы были».

— Может, начнём потихоньку? — робко спросила Хелена, заискивающе гладя на сурового деда. — Я замерзла без дела сидеть.

— Куда-сь, окаянная? Без Снегурки нельзя, не положено! — сердито цыкнул дед. — Самогоночки вона выпей, сразу же и полегчает.
 
— Да не пью я дрянь эту!

— Ага, исправно гонишь её и не пьешь. Экономия! — рассмеялся Олах, плеская себе в пластиковый стаканчик на донышко. — А я выпью, пожалуй.

— Но сильно-то зеньки не заливай! — неодобрительно хмыкнул старик и, задумчиво посмотрев на темную ждущую Ель, продолжил рассказывать байки: — Значица, было мне двенадцать годков, когда рысь повадилась курей наших таскать. Ловили мы её да не выловили, а потом тятя мой пришел сюда на поляну с подарками да как следует попросил, так рысь и пропала… Помяните мое слово, на всех злых зверюгах проклятие — сердитые духи!

***

— Принимай добро, мужики! — громко поприветствовал Юхон собравшихся и скинул тяжелую ношу с плеча, которое от груза такого почти онемело. — Снегурка нынче огонь! Насилу сволок сюда.

— Давай, внучек, в честь праздника опрокинь и за работу быстрее, а то через пару часов и темно будет… — разом подобрев, дед махнул рукой в сторону импровизированного столика.

— Девка-то не порченная?

— Нет, — быстро отозвался Михно, наливая самогонку в стаканчик и протягивая её озябшему Юхону. — Я давно слежу за ней, даже подписан на её Инстаргамм. Две недели назад она там от счастья светилась, что подозрения ложными оказались и не надо на аборт деньги откладывать. Картинки паскудные публиковала.

— Мы с Хеленой, когда кормили её ужином, нарочно про семью спрашивали, но там всё честно: бабушка, мать и вообще вся в работе девица, — усмехнулся Олах, закидывая в рот кусочек сала и задорно поглядывая на брата. — В общем, на этот раз ладно сработали.

— Так, екли-мокли, побренчали и хватит — пора наряжать нашу красавицу да Снегурку к встрече готовить, пока она ещё в себя не пришла. Крепко же ты, внучек, её вырубил. Сильный стал, видел бы тебя покойный отец…


Все кругом вдруг резко засуетились, Михно приставил к стволу заранее приготовленную стремянку, Олах встал внизу и аккуратно подавал кишки, требуху и всякие внутренности, что не так давно извлекли из браконьера и парочки привокзальных бомжей. Юхон достал из рюкзака ещё украшения — выпотрошенные тушки воробьев и синиц, кроличьи головы, собачьи хвосты — и вместе с Хеленой принялся развешивать на нижних ветвях.

— Эх ты, татарва! — скривился Тийу, пролистывая паспорт потихоньку начавшей приходить в себя Айгуль. — А что, русаков не было? Славянские души всё чище будут!

— Не придирайся, отец! — отмахнулась Хелена, деловито пристраивая трупик задушенной кошки на ветку. — Какая разница? Всё у всех одинаково!

— Так, дед, хватит капризничать, — еле сдерживая смешок, поддержал тетку Юхон. — И вообще это с твоей стороны нетолерантно!

— Ох, паразиты, помяните моё слово, эта самая «толерастность» до добра никого не доведет… — буркнул Тийу, продолжая изучать паспорт. — Ну что же, а наша Снегурка, оказывается, прописана в Питере, далеко же её, горемычную, занесло.

Голова раскалывалась от тупой боли, в глазах двоилось, ушибленный затылок горел огнём, Айгуль протестующе мычала в заткнувшую рот тряпку, когда дед выудил из её кармана паспорт, и даже попыталась лягнуть старого пня, когда он брезгливо бросил документ в ярко горевший костёр.

«Господи, что за дичь тут творится? Это какие-то маньяки, телефон, скорее всего остался в той проклятой гостинице… хотя тут нет связи, да и я все равно его отключила, — думала Айгуль, затравленно озираясь по сторонам. — Что они хотят со мной сделать? Надо им наврать, что у меня богатые родственники, надо обязательно предложить денег этим ненормальным уродам».

— Очнулась, милая? — разделавшись с паспортом, Тийу участливо склонился над ней, обдав застарелой вонью из почти беззубого рта. — Ты уж на нас не сердись… Традиция в нашей семье есть такая. Древняя, ещё мой пра-пра-прадед её соблюдал и все до него остальные. Каждый год в Рождество, понимаешь, мы под Елью Снегурочку в дар оставляем. Да не простую, а красавицу-деву вроде тебя… Да ты не бойся, всё пройдёт гладко, тебе-то и надо всего ночь продержаться, а с утра мы вернемся... придём, — слова Тийу лились мягко, будто он уговаривал непослушного ребенка. Потом дед попросил родню наполнить стакан и почти миролюбиво поднес к губам замершей и перепуганной насмерть Айгуль. — Давай-ка тряпочку выну, а ты на выпей и зараз полегчает. Сама пойми, милая, по добру али силой, но мы тебя всё равно здесь оставим. Нельзя традиции нарушать, беда не только на нас, но и на остальные земли вмиг перекинется. А беда эта знатная, кто Его зовёт царём медведей, кто тайгой-оборотнем, а на самом деле это верный оберег и покровитель, только относиться надо к нему уважительно и просить вещи правильные.

Если минуту назад Айгуль ещё питала призрачные надежды на спасение, то теперь с каким-то ненормальным спокойствием поняла, что помощи ждать не откуда и договориться с этими страшными людьми не получится. Видимо, дед её загипнотизировал или заколдовал, но она послушно открыла рот и глотнула крепкой самогонки, отчего язык сразу же неприятно обожгло и запершило в горле.

Тем временем Михно закончил опутывать кишками еловые ветки и с интересом прислушивался к разговору. Да, умел дед убалтывать этих Снегурочек! Послушав его уговоры, те словно впадали в транс, безропотно выпивали предложенный им самогон, сами раздевались до нага и послушно усаживались под Ель дожидаться лютой смерти… Ни разу ещё они с дедом ни одну из них, вернувшись поутру, не заставали живой. Под Елью их ждали лишь закоченевшие тела с развороченной грудиной, выпотрошенные, словно синеватые куриные тушки.

У Юхона работа тоже кипела: он, старательно орудуя малярным валиком, покрывал бурой свернувшейся кровью ствол старой Ели. Хелена развешивала ажурные снежинки из свиной кожи, которые сама же и вырезала; бусины из куриных, кошачьих и собачьих глаз, нанизанные на нить, отчего-то неприлично красиво на морозе смотрелись.

Подношений в этот раз получилось немало — недаром они трудились весь год, но сработали тихо и почти благородно, двух бомжей и никому ненужную татарку без связей вряд ли усиленно будут искать, с браконьером тоже все ясно — далеко в тайгу зимой один не суйся, ну, а если что, так сестрица поможет всегда.

Юхон усмехнулся, вспоминая, как два года назад водил по лесу поисковые отряды МЧС и полиции, поднятых по тревоге на поиски пропавших. Да уж, тогда Михно наломал дров, трёх московских туристов уделал, а они ой какими непростыми оказались. С тех пор семья осторожничала: жертв искали заранее, всё про них узнавали, на личные странички подписываться не гнушались. Да мало ли способов всё о человеке узнать в наше-то время?!

— Верующая? — ласково поинтересовался дед, когда полностью раздетая татарка, как сомнамбула, покорно шла к Ели, где её с прочными верёвками ждали Юхон и Михно.

— Нет, атеистка, — бесцветным голосом отозвалась медленно замерзающая девушка, покорно протягивая мужчинам дрожащие руки. Как бы то ни было, а в такие моменты ещё ни одна Снегурочка не лгала.

— Плохо, обязательно в кого-то веровать надо! — назидательно сказал Тийу и отшатнулся, потому что ветви старой Ели, будто почуяв тошнотворные запахи крови и подношений, зашевелились, кора потрескивала жадно с чавканьем впитывая кровь…

Дух просыпался, и Тийу, подслеповато прищурившись, увидел, как ствол Ели начал вздуваться, пошёл багровыми пузырями-нарывами, и ему нестерпимо захотелось перекреститься и бежать прочь. Он отвернулся и сплюнул, трусость только погубит великое дело. Сделка, заключенная давным-давно, верна до сих пор. Дух избавил эти земли от лихих людей, никогда ещё его семья не жила голодно, из потомков, помнящих великий завет кланяться Покровителю-Духу, осталась лишь их семейство, но клятва сия нерушима.

Во времена революции и повального атеизма сельчане как-то раз увильнули от своей части сделки, так Дух свое все равно взял: явился в деревню, половину хат вместе с обитателями заморозил, скотину побил, оставив после себя заледеневшие ошметки плоти. Потом до самой осени в округе хворь неведомая свирепствовала: с вечера человек жив да весел, а утром находят его насквозь промороженный труп. Хоть лето на дворе стоит жаркое, а тело холодное, как ледышка. Еле-еле Духа задобрили. Тийу ещё совсем мелким был, когда его родная сестра вместе с тремя подружками, самыми красивыми девушками во всей области, добровольно в Снегурки пошли. Вот с тех самых пор и стоит Тийу вместе с семьей на страже порядка и покоя в родном крае.

***

Что-то происходило с тайгой, или это от холода у Айгуль искажалась реальность? Всё тело сковало ледяными тисками, кончики пальцев уже потемнели. Связанная Айгуль забилась в веревках, закричала, заорала так, как никогда в жизни, и, словно повинуясь её зову, из-за деревьев показались они. Десятки, сотни белых, худых, неповоротливых фигур медленно приближались. Сделав пару неуклюжих шагов, мертвецы упали на колени, опустив головы.


— Тепло ли тебе, девица? — ужасно исковерканный, хриплый голос обратился к ней со стороны Ели, и Айгуль подавилась дыханием, когда увидела, как по стволу скользит полупрозрачное существо. Оно открыло пасть и утробно зарычало, с клыков текла слюна, взгляд налитых кровью глаз прожег обреченную жертву до самой души. — Тепло ли тебе, милая?

Острые когти вцепились в плечо девушки и резко вздернули вверх. Айгуль уже не кричала, когти разорвали артерии на запястьях, кривые зубы разодрали горло, кровь полилась по стволу, орошая яркими каплями снег. Мертвецы завыли и бросились ловить горячие капли жадными ртами. Дух принял жертву.

***

Уезжали быстро и не оглядываясь. Старый Тийу не сомневался, что и на этот раз им удалось задобрить злобного Духа. Растерзанное и обескровленное тело Снегурки не было просто так брошено, а чинно лежало у подножья Ели, заботливо укрытое только что выпавшим снегом. Вдруг Тийу повернулся и вздрогнул — в глубине леса сверкнули огоньки, словно несколько десятков призрачных искр.

— Всё, свершилось, теперь до следующего года уснёт, — пробормотал Михно и, взяв деда под локоть, повёл его прочь от поляны.

Однажды он, второй лишь раз допущенный к ритуалу, ослушался старших, отбился от родственников, вернулся и увидел, как нечто ужасное ползает по ветвям Ели, вгрызаясь в приготовленное угощение, медленно спускаясь все ниже и ниже к засыпающей от холода снегурочки, а потом долго мучился от кошмаров, просыпаясь среди ночи в холодном поту. Михно одного раза хватило, чтобы понять всю важность древней жуткой сделки и представить, какими кошмарами обернётся ей нарушение.

На целый год, дай бог, беду они отвели, теперь можно спокойно сходить в церковь на службу Рождественскую, поесть пирогов дома, выпить водки и со спокойной душой вернуться к работе — егерям на кордоне всегда хватает забот…

***

Своим настоящим именем она редко когда представлялась, да и Вайке-«Тихоня» не очень-то подходило молодому сотруднику Отдела по розыску пропавших граждан, распределенного в эти глухие места после окончания столичного университета. Девушка со смешной для любого русского  человека фамилией Сало (которую она ни за что не согласилась менять) немало удивила родню, когда, окончив школу с золотой медалью,  подала документы в милицейский ВУЗ, но зато потом к всеобщей радости близких написала рапорт с просьбой направить её в родные края. Впрочем, других молодых специалистов, желающих отправиться в глушь, не наблюдалось, а заявки с мест закрывать кем-то надо было, и руководство, недолго сомневаясь, подмахнуло девушке рапорт.

Итак, Вайке, которая по паспорту звалась Валентиной, расправила затекшие от многочасового корпения за столом плечи и с наслаждением потянулась. Щелкнув мышкой, она закрыла новую папку, в которую кропотливо собирала всё по делу о без вести пропавшей Айгуль Байкуловой. Ещё одна «потеряшка» в коллекцию их отдела.

Все запросы, как и положено, Вайке подготовила и завтра после утренней планерки обязательно подаст главному на подпись. Порядок такой. С пропавшими туристами, которых дядя Михно, поспешив и не разузнав всё как следует, она худо-бедно разобралась — отписалась, дела в архив сдала, а вот в этом году всё поменьше, только Снегурки хватались, а вот про пропавшего здоровяка-браконьера пока не вспоминали. Что же, всё к лучшему, как говорится.