А что писать?

- Эх, - тяжело вздохнул я,- дорогие читатели, дорогие. Если б вы знали, как хочется написать что – то простое, обычное, а не фантастическое, мистическое, сюрреалистическое, страшное. Всё, что пишешь, остается в памяти, заполняет её, никуда не исчезает и порой даёт знать. Например. Пишешь об Афганистане. Слово тиснул: выстрел.  Среагировало слово. По ушам хлестануло. Чуть со стула не завалило. Пуля. Этой мелкой «твари» безразлично, кого она на тот свет отправляет. Порой всю ночь снится. Просыпаешься в страхе, потный. А как свободно и хорошо на душе, когда создаешь что – то лёгкое.   Пишу сейчас, а меня так и тянет что – то нереальное придумать и тому подобное. Как говорят: на потребу дня. Пригнуть читателя так, чтоб он света божьего не видел.
   Приехал  в отпуск. Лето. Солнце уже полыхает. Сполоснувшись, за стол. Мать постаралась. Ломится, но лишнего ничего нет. Всё в меру.
- Под закусон, хлопец- говорит батько. – С утра дуже гарно душу повеселить.
   Самогончику в стакан. Глотнул и понеслась душа. Распахнулась. Батя за баян, я в пляс. Пьяные. Нет. Не пьяные. Душа на волю вырвалась. Матушка из кухни выскочила. Надоело возле печки жариться и париться.  Каблуками выбивает. Батько горланит во всё горло: распрягайте хлопцы коней. Несётся песня над посёлком. Легкокрылая. Оживился двор душой песенной. Раньше скучным был. Скрипели порожки. Двери хлопали. Изредка прорывалось слово. А сейчас взорвался. У матушки ноги отваливаются, а она землюшку долбит, да платочком размахивает, а батько всё  глотку дерёт так, что лицо калённым становится. Не важно, что у него голос, как у барабана.  Не выдерживает и с баяном вокруг нас. Обо мне нечего и говорить.
- А ну врежь цыганочку, сынок. Да с выходом, выходом. Не разучился танцювать?
   Врезал.
- Да не так, не так, хлопец. Ладошками поработай по груди, бокам, ногам…. Присядку кинь. Держи баян. Играй. Я тебе покажу.
   Выскочил.
- Эх – ха. Мать твою. Я цыганочку люблю.
   У бати всё спеклось и цыганочка, и барыня, полька и гопак. Даже гусем прошёл.
- Так ты же всё смешал.
- Не смешал, а показал, як танцювати нужно.
   Хозяйство на дыбки. Кудахчут куры. Собака подвывает. Оркестр. А мы припариваем. И дальше припаривали бы, да ситуация вдруг повернулась в другую сторону.
- Курица, -  кричит батько. – Лови, Валерка. В наш двор забежала. Я давно её жду.
   Интересно мне стало от его слов: курицу он ждёт.
   Батька нужно слушать. Ухватил я  курицу, а она крыльями, как литаврами бьёт.
- А зачем курица, батя?
- Это курица соседа Набоки. Он, мать твою, мою поймал в своём дворе и не отдаёт. Говорит. Вот когда моя курица забежит тебе во двор, а ты подловишь её, тогда мы обмен пленными произведём. Зови Набоку и кричи ему, чтоб он нашу курицу нёс.
   Сказано, сделано.
   Пришёл Набока с курицей.
- Делаем обмен, - говорит батько.
- Да на хрена нам нужен обмен. Вера (мать моя). Руби обеих. В борщ, жарь, гулять будем. Мария (жена его), - орёт Набока. -  Разгружай погреб, тащи всё. Банки, склянки и кадушки.
   И помчалось.
   Другой сосед Бублик прибежал. Топоры и пилы побросал. Баньку строил. Да какая банька, когда у соседа двор гремит и песня летит.  Открыли ворота. Кто идёт, того затягиваем. А разговоры. Классные: ты меня уважаешь, кум?
- Да что мы дома сидим?
   Кинули клич.
- На речку, в балку.
   И потянулись голосистой  колонной. Батько впереди с баяном. Матушка рядом. Мужики про хлопцев, которые распрягают коней, а бабы: ой ты, степь, степь широкая. Проходим мимо двора Хриптуловых. Дед Матвей на тачке мусор вёз. Да не довёз.
- Подождите, братцы.  Бутылку прихвачу. 
   Пихнул ногой тачку, смотался в дом и к нам примкнул. Бублик ему стаканчик. Дед Матвей хоть и стар, а ноги, как у молодого. Два пальца в рот. Свистит, заливается. Он в галошах. Мешают. Снял. И босиком. Босиком.
   Всё живое. Никаких выдумок. Река жизни. Из неё черпай, а не загружай душу тем, чего нет. Она устала.
   Немало душа русская по войнам помоталась, немало горб гнула, немало пота и крови из неё выцедили. Засушилась. Так отдохни.