Европа

   Колёса моей машины шуршали по обледенелой ленте шоссе. Мартовское солнце понемногу согревало промерзлую землю, но ночи стояли еще морозные и черные. Зима в этом году отступала неохотно, сопротивляясь, будто надеялась на победу.
   Я ненавидел зиму. Ненавидел снег, заледеневшую дорожную грязь на обочинах дорог, холод, все эти, якобы, чудесные белоснежные пейзажи. С наступлением осени мною овладевала беспричинная тоска. Она возникала так же неожиданно, как пропадала. Однажды утром я просыпался с тяжёлым камнем на груди и носил его недели или месяцы, пока невидимая могущественная длань не переносила этот валун на другого человека.
   С тобой мы тоже расстались зимой. Я помнил число и год, и даже час. Ведь когда ты висела на мне в слезах, я смотрел на часы и ждал, чтобы все скорее закончилась. Нужно было поступить совершенно иначе, но смирению и доброте жизнь научила меня позднее. Почти пятнадцать лет прошло… Удивительно…
   В квартире ничего не поменялось с тех пор: та же мебель, та же постель, то же расположение книг и вещиц на полках. Под окнами — тот же проспект, шумный и пыльный. Бегущая вдоль проспекта велосипедная дорожка заросла сорняком. Высотки напротив посерели от влаги и больше не производили впечатления новизны, как в тот год, что мы жили у меня. Летом небо все такое же голубое, а осенью и зимой безнадежно серое. Вряд ли, что-то кроме землетрясения, изменило бы это место до неузнаваемости…
   В отличии от камня,  время разрушает человеческую плоть в тысячи раз быстрее, и выглядит это отвратительно. Я уже потерял прежнюю юношескую стройность; грузное неуклюжее тело плохо подчиняется мозговым импульсам. Появился небольшой пивной животик, а волосы на макушке сильно поредели. Я все ждал, что вот-вот очнусь от затянувшегося тревожного сна и, наконец, вернусь к себе настоящему. Вместо этого, по утрам просыпался в пустой кровати, завтракал, бежал на скучную работу, которую давно хотел бросить, но все как-то не решался.
   Вернуться к событиям прошлого, конечно, невозможно, но я подумал, почему бы не попробовать дописать продолжение истории, в конце которой, много лет тому назад судьба поставила многоточие. Идея казалась маловероятной при первом же размышлении, но побуждения, заставившие меня сесть за руль, были слишком повелительны, чтобы им могло что-то помешать. Я хорошо помнил, не смотря на пропасть лет между прошлой радостной жизнью и настоящим моментом, те чувства, что испытывал рядом с тобой. И хотел переживать их снова.

***
   Мы часто ругались из-за безденежья. Ты хотела всего сразу: и в кино, и цветы, и модные сапожки. Я не мог винить тебя, ведь этого хотела бы любая девушка. Когда узнал, что ты беременна, собрал по друзьям нужные для операции деньги и отвез тебя в клинику. После того, как было кончено, врач сказала, что зачать еще раз ты не сможешь.
— Не хочу тебя больше видеть! Оставь меня! Я позвоню отцу, он приедет и заберет меня домой, — всхлипывала ты на больничной кушетке.
   После операции между нами что-то резко надломилось. Мы больше не возвращались к этой теме, но я хорошо видел твои терзания, и не понимал причины, ведь мы оба не хотели становиться родителями так рано. Отношения не клеились. Ты много времени посвящала учебе, а я пьянствовал с друзьями.
   В феврале я сказал, что не вправе сковывать тебя обязательствами. После этого мы разбежались и больше не виделись.

***
По обеим сторонам шоссе мокрыми чёрными пятнами мелькали горбатые избы с ввалившимися крышами и ветхие деревянные бараки. В некоторых окнах с уцелевшими стёклами тускло горел свет. Внутри еще оставалась какая-то жизнь. Но большинство домов забросили много лет назад и теперь они тупо таращились на дорогу пустыми глазницами. Немногочисленные обитатели этих убогих жилищ представлялись мне полуживыми куклами, существующими для заполнения пустого пространства. Чем можно заниматься на краю мира? Есть, да спать. Еще пить. Но многим ли я сам отличался от них? Что, если и мне отведена жалкая роль статиста на чужом празднике жизни? Я верил, что только ты могла помочь мне преодолеть этот экзистенциальный кризис, граничивший с безумием.


***
   У меня сохранился твой Петербургский адрес и однажды, испытывая приступ душевного помутнения, я отправился к домику персикового цвета на Кирочной. Когда мы встречались, ты жила здесь с отцом в двух комнатах коммуналки. Вероятно, вы давно съехали, но от отчаянья мне не оставалось ничего другого, как довериться удаче.
   В небритом отекшем лице, появившемся в дверях, я не сразу признал Эдуарда Александровича, твоего отца. Он сильно постарел и, очевидно, много пил. Влажные от алкогольных возлияний глаза настороженно разглядывали меня.
— А, это ты. Зачем пришёл? — прохрипел Эдуард Александрович.
— Хочу Машу увидеть. Она дома?
— Мэри давно здесь не живет. Уехала. Думал, будет ждать тебя тут до старости?
— Куда ехала?
— Она замуж выскочила за пианиста. Уехала с ним в Англию.
— И давно? — растерянно спросил я, будто бы теперь это имело какое-то значение.
— Послушай, тебе раньше приходить надо было. Она ведь на таблетках сидела много лет и по больницам лежала. Любила тебя, как кошка и все ждала. А сейчас чего…
   И он закашлялся, обдавая меня зловонием перегара. Я смотрел на него и думал, как же легко пьянству стереть с лица человека интеллигентность, превратить физически крепкого мужчину в трясущегося старика.
— Ты извини, — сказал он, когда, наконец, прокашлялся, — меня там гости ждут, надо идти.
   Эдуард Александрович тихонько, как если бы не хотел разбудить кого-то, закрыл за собой дверь.
   Больше я не решался заходить к нему. Твой отец выглядел настолько жалко, что на него нельзя было смотреть без душевного содрогания.

***
   Я подъезжал к Москве. Впереди, подернутые лёгкой морозной дымкой, перемигивались солнечными бликами стекляшки-небоскрёбы. Буквально на днях пришло письмо. Ты написала на мой единственный адрес, который, оказывается, не забыла; отправила послание, надеясь на волю случая, потому что не знала, живу ли я до сих пор по нему. Точно так же, несколько лет назад, я наудачу пришёл к дому на Кирочной. Какая удивительная общность мысли! В письме ты сообщала, что возвращаешься из Англии в Москву такого-то числа. Здесь ты ляжешь в клинику неврозов, чтобы справиться с депрессией. Ты уже проходила терапию в Англии, но после того, как чуть не покончила с собой, муж подал бумаги на развод. Чтобы оставаться в Англии дальше, не было ни сил, ни денег.

«Я остановлюсь у подруги по адресу… Если ты получишь это послание и захочешь вдруг увидеть меня, знай, я буду ждать тебя», — говорилось в письме.