Рене Магритт и Пол Маккартни

24 мая 2003 года. Красная площадь. Толпа, осоловевшая то ли от солнца, то ли от ожидания. Даже булыжники, на которые усталые за день странники норовят присесть, раскалены. Эти камни центральной площади страны видели многое. Однако того, что происходит сейчас, — пожалуй, ещё нет.

По площади, пробираясь сквозь сидячие ряды, отстранёно и независимо бродят ряженые. Но совсем не такие, каких можно увидеть на масленицу. Эти ряженные — особые, с претензией. Карнавал, конечно! Только каждая маска в этом действе несёт свой смысл. Угадать его нетрудно: ну, конечно, это представители разных стран и народов, которые своими характерными одеждами и своеобразием движений, заимствованных из национальных танцев, символизируют единство человечества как одной семьи, объединённой, понятно, музыкой. Музыкой и песнями того, ради кого мы все собрались здесь, под ярким весенним солнцем, на булыжной мостовой Красной площади, — Пола Маккартни.

Кстати, среди артистов в национальных костюмах резко выделялись персонажи, чьё обличье невозможно было связать с этнографией: строгого вида джентльмены, одетые в партикулярное платье с иголочки, в шляпах-котелках, и каждый — с большим зелёным яблоком, подвешенным перед самым носом. В руках, несмотря на солнечную погоду, эти щеголи держали зонтики. У людей, малознакомых с авангардной живописью XX века, эти странные личности вызывали оторопь. Хотя яблоко, плывущее впереди джентльмена, и наталкивало на мысль о битловском символе — Apple, но всё равно, слишком уж замысловато.

Ларчик, как всегда, открывался просто — ключом. И ключом этим оказался бельгийский художник-сюрреалист Рене Магритт.

В своё время Магритту, художнику, который всегда отличался парадоксальностью мышления, пришла идея создать всеобъемлющий образ человека. Неважно, какой национальности. Неважно, какого социального статуса. Неважно даже, каких политических взглядов… Он должен быть просто «сыном человеческим». Нет, не с большой буквы, как Спаситель, Которой воплотился в человеческое естество, чтобы искупить грехи людские, и Который, поэтому, называл себя Сыном Человеческим. У Магритта образ джентльмена, крайне усреднённого стандартным для делового человека нарядом, да ещё и с лицом, полностью закрытым огромным яблоком, — это анонимный символ того самого человечества, к которому явился Христос, чтобы вывести его из пучины адских страданий. Но которое, тем не менее, топчется на месте, предпочитая Небесной благодати земную тщету (бизнес, деньги, прибыль — всё, что олицетворяет партикулярное платье) и продолжая, как праотец Адам, искушаться запретным плодом (зелёное яблоко). «Сын человеческий» у Магритта — это сын страстей, суеты и сомнений. Даже, несмотря на то, что внешне он выглядит совершенно бесстрастно.
Картина «Сын человеческий» была написана в 1964 году. И вынесла мозг у большинства западных интеллектуалов, хотя у Магритта были картины и поинтересней как по задумке, так и по исполнению. Однако именно это полотно, словно, подвело черту под развитием человеческой цивилизации на протяжении последних двух тысячелетий. Могла ли прогрессивная общественность пройти мимо такого вопиющего вызова? — вопрос риторический. А поскольку битлы к тому времени уже вращались в самых богемных кругах, Магритт вызвал у них неподдельный интерес. Особенно, надо полагать, у битла, наиболее продвинутого в области культуры и стремящегося идти в ногу со временем — у Пола Маккартни.

Будучи сюрреалистом по формату, Магритт, честно говоря, ничего такого «сверх-реального» не создавал, даже наоборот. Его живопись вполне реалистична в том смысле, что не ломает, не искажает форм Божьего мира, как это делал — причём остервенело — Сальвадор Дали. Да и сам великий Пикассо не чурался позабавиться с вивисекцией человеческого тела. У Магритта же всё на своём месте, всё пропорционально и красиво, как в природе. Но с одним важным «но»: художник сводит воедино то, что в природе обычно существует раздельно, никак не пересекаясь. Однако при этом странным образом не возникает ощущения чего-то неестественного, отвратительного, деградирующего, как у того же Дали. Магритт создаёт не иную, непохожую ни на что фантасмагорическую картину мира. Его полотна представляют некий вариант нашей, хорошо знакомой и изученной, кажется, до атомов и электронов реальности. Только — под неожиданным углом зрения. Или, если угодно, реальности, созданной по принципу оксюморона — сочетания несочетаемого.

Если задуматься, то у Битлз и Магритта гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. И это не только включённость в сферу весьма ангажированного масскульта, при всём своеобразии музыки одних и элитарности произведений другого. У них много схожего и в мироощущении. Конечно, игра словами, к которой был склонен Леннон, и в которой не меньше парадоксов, чем в работах Магритта, — это первое, что приходит в голову. Но всё же главное, что сближало Битлз с Магриттом — ощущение жизни как праздника, как бесценного дара, настолько прекрасного, многообразного и любопытного, что совершенно немыслимо упрятать его в свою норку и наслаждаться им в гордом одиночестве. Жизнь — подарок чудесный, и от того наполненный непреходящей радостью. Такой радостью, хотя и с привкусом печали, хочется делиться. И разнообразие проявлений этого чуда таково, что только успевай их зафиксировать, пропустить через призму своего таланта и передать тем существам, которые по своей лени и неумению удивляться не видят ничего волшебного в окружающем мире. Собственно, в этом и заключается предназначение любого гения. Битлз и Магритт, обладая изысканностью и изобретательностью, подарили нам возможность восприятия мира не в обыденном, привычном свете, а во всей полноте радужного разнообразия: одни — в гармониях и ритмах, другой — в красках и образах.

Неудивительно, что огромное зеленное яблоко, раз за разом возникающее на картинах Магритта, в 68-м году плавно перекочевало на «пятаки» битловских пластинок.
Неудивительно также, что Пол Маккартни, желая сублимировать своё «я» ещё и в живописи, почти сразу отмёл возможность заниматься предметным искусством, а всецело сосредоточился на игре с цветом, которая отражает даже не эмоции, а лишь предчувствие этих самых эмоций. Парадоксы предметного искусства — прерогатива Рене Магритта.
 
Так что же удивительного в том, что по Красной площади в преддверии великолепного шоу Пола Маккартни среди зрительской толпы бродили странные люди в котелках и с яблоками, висящими перед носом? «Сыны человеческие» — символы противоречивой человеческой натуры, они в той же мере были и «сыновьями Битлз»…