Скорый из прошлого. Глава 6. 11. На хорошей ноте

       Извинившись за опоздание, Виолетта поинтересовалась:

       — Не скучали без меня?

       — Виктор Александрович провёл ускоренный ликбез по строительству социализма и коммунизма в отдельной взятой стране, — непринуждённо откликнулся Максим.

       — Жаль, что не была с вами. Будучи коммунистом со стажем, я успешно училась в университете марксизма-ленинизма, скрупулёзно изучая истмат, диамат, научный коммунизм. И, разумеется, историю КПСС.

       — Там шибко поумнела, стало быть?               

       — Ага, Максим. С точностью до наоборот, когда дотошно занялась усиленным самообразованием и чтением запрещённой литературы.

       — Виолетта, так и быть, скажи о главном в твоём прозрении по поводу событий в семнадцатом году, — полковник не прочь был продолжить промывку мозгов Максима.

       — Я весь во внимании! — согласно заметил Комиссионер.

       — Могу одним словом, большими буквами, сказать о главном. БЕЗУМИЕ.

       — Ты называешь безумием Февральскую буржуазно-демократическую и Великую Октябрьскую социалистическую революции?!

       — Да. Кроме того, требую уточнения: обе революции — это два государственных переворота.

       — Чуть подробнее, можно?

       — Безумие и чудовищные эксперименты.

       — Виолетта, мне интересно!

       — Год за годом либералы мечтали о поражении царизма. В конце концов, они спровоцировали политический кризис в Российской империи, подготовили и совершили февральский переворот, а затем в лице Временного правительства идиотским приказом деморализовали армию до полного развала и в полнейшем хаосе безропотно уступили власть большевикам. А ведь Ленин не мечтал о революции в России даже в январе 1917 года. А тут такой подарок от либералов и всяких там оппозиционеров. Им, однако, не мешало было бы помнить кое-что из афоризмов древнеримского поэта Горация: «Имей в виду, что любой день может оказаться для тебя последним...» И он наступил: классовая ненависть большевистской власти оказалась беспощадной и запредельной ко всем, кого она посчитала препятствием на пути к «светлому будущему».

       — Не так быстро, Виолетта. Я, кажется, туплю. Что за приказ?

       — Согласно ему солдаты могут не подчиниться офицерам. В армии какой страны такое видано, скажи? Армия без присяги и строгой дисциплины — это же полнейший дурдом. Началось повальное дезертирство.

       — Но зачем это было нужно, Виолетта?! Ничего не понимаю.

       — И после свержения царского самодержавия Россия могла одержать заслуженную победу в затяжной мировой войне, что поставило бы крест на всех честолюбивых планах либералов-предателей. Заметь, Максим: те же крестьяне не помышляли о свержении Царя — они лишь стремились получить больше посевной земли к той, что у них уже имелась. Они могли по тем или иным причинам быть не в ладах с помещиком, учинить погром, но идти против Царя-батюшки? То есть, февральский переворот — не народное восстание, а предательство элитой законного Царя ради своих корыстных целей и интересов.

       — Мне об этом в школе не рассказывали. Любопытный ход либерального мышления — развалить армию.

       — Увы, бесславное кредо либералов, многих генералов и даже князей — ложь, предательство и государственная измена.

       — Предположим, что так оно и было. Тогда почему Великий Октябрь, как ты утверждаешь, не революция, а тоже — переворот? Я много читал, я знаю: большевики взяли штурмом Зимний Дворец и спасли Россию. Красиво взяли. Я видел художественный фильм, очень убедительный.

       — Красная пропаганда! Другими словами — развесистая клюква и сказка для внучат Ильича, пионеров, комсомольцев и наивных взрослых. Никакого штурма не было. Угрозы оружием, грабёж и вандализм — это было. Временному правительству не хватило ума даже на то, чтобы своевременно и надёжно защитить себя. И это — перед началом работы Учредительного собрания в Таврическом дворце, на которое возлагались большие надежды по стабилизации обстановки в стране. Большевики его враз разогнали с активной помощью матросов — «красы и гордости» революции. Только вот через определённое время их, кронштадтских матросов, восставших уже против советской власти, большевики усмирят с кровавой жестокостью.

       — Виолетта, погоди. Ты тоже, как и Виктор Александрович, хочешь сказать, что Россия смогла бы развиваться мирным путём, не возьми власть в свои руки большевики?

       — Возможный вариант. В то же время сомнительный. Большевики всё равно бы организовали переворот — о вооружённом восстании не раз говорил Ленин. И он знал, что нужно пообещать в непримиримой классовой борьбе тому же крестьянству — землю, в первую очередь. А насчёт известного ленинского «декрета о земле» замечу, что слизан почти вчистую с эсеровской аграрной программы и с «крестьянских наказов» земельным комитетам ещё в августе 1917 года. Чем на деле обернулось ленинское обещание для обманутых крестьян — другая любопытная тема.

       — Не вдаваясь в подробности, я растолковал Максиму, как Ленин и большевики обманули деревню, — заметил полковник. — Но сейчас мне вновь кажется, что я его не убедил.

       — Ленин был во всём прав, потому что он — Ленин! — азартно возразил любимым аргументом лидер речовской криминальной группировки. — Не вождь виноват в допущенных ошибках, а те, кто затем грубо нарушил ленинские принципы и методы социалистического хозяйствования.

       — Вижу, что я тебя тоже не убедила, — примирительно улыбнулась Виолетта. — Вот скажи честно: ты любишь страну, в которой живёшь? То есть, Россию?            
    
       — Не люблю. А за что мне её любить?! Я ей ничем не обязан и живу по своим понятиям.

       — Вот и товарищ Ленин, профессиональный революционер и высококлассный специалист по свержению существующей власти, жил по своим, большевистским, понятиям. Он беззаветно любил классовую борьбу — до последней капли крови инакомыслящих. И был неизлечимо болен идеей фикс — превратить империалистическую войну в войну гражданскую. То есть, ни много ни мало — в братоубийственную. Он мечтал об этом денно и нощно — долгое время, правда, «из-за бугра». И старательно раздувал угли будущего пожарища. Ты, Максим, только представь себе результат «успешной» классовой борьбы — горы трупов. Гималаи, образно говоря. И море — не Каспийское или там Чёрное, а воистину — Кровавое. И крови в нем немерено тех же рабочих, матросов и крестьян, которые однажды  поверили «доброму» Ленину, но поздно спохватились. И ещё. Разве можно было желать поражения Отечеству в первой мировой войне и всячески способствовать этому поражению, не будучи самому настоящим предателем Родины?! Ленин грезил мировым пожаром, и Россия была для него удобной стартовой страной для того, чтобы кроваво заполыхала не только она. И почему было не помечтать уже не только о Соединённых Штатах Европы, но и о Мировой Советской Социалистической Республике?!
               
       — И не сомневайся на этот счёт, Максим! — снисходительно атаковал полковник. — Если бы Владимир Ильич Ульянов, то бишь, Ленин, любил Россию, то он не был бы большевиком-богоборцем. Он сам себя возомнил богом. Вот так-то, друг мой. Кроме того, и он был задним умом крепок. Одно дело — охаивать царское самодержавие и всячески пропагандировать вооружённое восстание, но совсем иное — самому страной управлять, в которой сытый голодному не товарищ, а злейший враг. Так и быть, постреляли друг в друга, повоевали не на жизнь, а на смерть, а дальше то что? Как жить-то дальше? Вот тут-то и пригодились наработки, достижения  и планы ненавистного царского режима.

       — Это вы ещё о чём, Виктор Александрович?! — изумился Максим. — Какие ещё достижения и планы? Большевики решили старый мир разрушить до основанья, а затем построить новый. Так и было.

       — Ну да. Из песни слов не выкинешь: построить свой, новый. Однако, пригодились «обломки» самовластья... Тот же план государственной электрификации России.      
   
       — Я помню: «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

       — Совершенно верно! Но как тебе такие любопытные факты. В царствование Николая II электротехнический институт имени Императора Александра III был ведущим научным учреждением в Европе. Новые отрасли царской России — это именно электрическая промышленность и электроэнергетика, а концепции дореволюционного совещания по проблемам использование подмосковного угля и торфа станут основой... «большевистского» плана ГОЭРЛО. Возникает резонный вопрос: неужели без октябрьского переворота и власти большевиков остановилась бы электрификация страны?!

       — Вряд ли. Такой институт и вообще… не тупари, кажется. Получается, что план ГОЭРЛО — это модификация дореволюционных проектов?

       — Верно, друг мой! Ну а советские пионеры, например? Откуда они родом и зачем? Ты что нибудь слышал про скаутское движение в царской России?

       — Краем уха. Военно-спортивная подготовка. Благотворительность. Кажись, помощь раненым и беженцам во время первой мировой войны.

       — Вот именно! Дальше слушай. Создавая пионерскую организацию, большевики и тут позаимствовали опять-таки опыт «ненавистного и презренного» самодержавия.  Служение Отечеству, девиз «Будь готов!», салют, особый галстук, костры — это всё от скаутов. Конечно подправленное, на коммунистический лад.

       — Я помню большевистские поправки, — засмеялась Виолетта. — Правда, за дословность не ручаюсь. Максим, а ты не забыл, на какой призыв пионер отвечал: «Всегда готов!»?

       — Как не помнить?! "Пионер, к борьбе за дело коммунистической партии Советского Союза будь готов!". 

       — Совершенно верно. А клятву пионерскую не забыл?
 
       — Среди ночи разбуди, процитирую. Зазубрил, что называется. "…Вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить и беречь свою Родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза".    

       — А теперь из клятвы скаутов: "Клянусь моей честью, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы выполнить мой долг перед Богом и моей страной, помогать другим в любое время, подчиняться скаутскому закону!".

       — Да, Виолетта. Чувствую разницу. Только я скаутом не смогу быть. В этом смысле я — полный пофигист. Бога для меня не существует, страну я не люблю, живу по понятиям, как уже сказал..

       — Не переживай. Все мы тут — не скауты. Для полной картины добавлю: спустя несколько лет после революции движение скаутов было запрещено. А позже многие скауты были арестованы и оказались в лагерях. Ничего удивительного — большевистские методы борьбы с буржуазным прошлым.

       — Со стороны большевистской власти, получается, этакая запредельная жестокость.
         
       — Ты на глазах растёшь над собой, Максим! — примирительно рассмеялась Виолетта, накрывая праздничный стол, но по обыкновению ей готовить ничего не пришлось, закуски и горячие блюда доставлены из ресторана. — А примеров того, что большевики ловко пользовались наработками им ненавистного «царского режима» — тьма тьмущая. Главное — быстренько переименовать, как будто по-другому и не было. Вот полюбились мне с юных лет духи «Красная Москва» фабрики «Новая Заря». Так вот эти духи ещё задолго до революции назывались не иначе, как «Любимый букет Императрицы». Да и сама фабрика именовалась вовсе не «зарёй». Другая фабрика — резиновая, в Питере, — была «Треугольником», но стала при большевиках «Красным треугольником». «Покраснели» и другие фабрики и заводы, примеров, говорю же, не счесть. «Красный путиловец» — это крупнейший в Царской империи артиллерийский завод «Путиловец». А вот ещё — «Красный якорь», «Красный маяк», Красный пролетарий» и другие «красные», как будто уже не имеющие никакого родства с Российской империей. Теперь понятно, Максим, откуда уши растут в переименовании тех же заводов и фабрик?
               
       — Соображалка моя, действительно, активизировалась всерьёз. Много новой информации.
          
       — Тогда послушай ещё, — полковник был явно доволен спонтанно возникшей «промывкой мозгов» друга и соратника. — Партия большевиков — есть партия профессионалов шельмовать, карать, расстреливать. И лгать — ради захвата власти в стране и победы мировой революции. На Всероссийском съезде Советов Рабочих и Солдатских Депутатов 9 (22) июня 1917 года Ленин во всеуслышание заявил, что с немецкими капиталистами невозможен сепаратный мир, с ними — никаких переговоров. То есть, никакого предательства интересов воюющей России, победа будет за Россией. С таким не квасным патриотизмом и с такой непреклонной убеждённостью как можно было не доверять Владимиру Ильичу и его большевистской партии?! Увы, лапша на уши и развесистая клюква от Ильича — пока он не у власти. Сорока не успела глазом моргнуть: совершив октябрьский переворот, большевики уже в марте 1918 года заключили сепаратный мир с «ненавистными империалистами» на крайне кабальных условиях. Этот «мир» лишний раз доказывает, что Ленин был классным специалистом в области политического оппортунизма. Та же новая экономическая политика или кратко НЭП. Большевистскому уму непостижимо: тут тебе и рынок, и частная собственность, и прочее. Прямо-таки капитализм. 

       — Я, кажется, и в этом прозреваю, — резюмировал Максим. — Большевикам любой ценой надо было удержаться у власти.

       — И не удержались бы, если бы не арестовывали, не расстреливали, не отправляли в «лагеря перевоспитания», не запугивали с маниакальной жестокостью. Жизненное кредо большевиков — изворотливость, демагогия и беспощадное классовое насилие. Впрочем, мой тебе совет, Максим: прочитай на досуге от корки до корки работу Владимира Ильича под названием «Государство и революция». Шибко поумнеешь.

       — Ладно, почитаю. Подискутировал с удовольствием.

       — Друзья мои, вы забыли о цели нашей встречи, — рассмеялась Виолетта. — Прошу за праздничный стол!

       Они неторопливо пили коньяк, плотно закусывали, не раз пожелав полковнику Юшикину стать генералом. Он расчувствовался:

       — Наше дело правое. Мы — никем непобедимые. И лишь остаётся как можно больше людей подчинить власти денег. Значит, и нашей власти.

       — Совершенно верно, Виктор Александрович, — польстил полковнику Максим. — Властвовать и никому ничего не прощать. Мы и только мы — будущее великой страны. А не за горами и власть в ней.
               
       — Масштабно мыслишь, Максим! Да, мы — не диктатура пролетариата, мы — иная диктатура. Поэтому пришло время, Максим, тебе и твоим друзьям активно внедряться во властные структуры. Как-нибудь потолкуем об этом, а сейчас пора вручить из наших трудовых доходов нечто приятное Виолетте!
 
       — Я догадалась, чем обрадуете,— засмеялась она. — Очередной пачкой «зелёных». Угадала?

       — Та оно и есть, — подтвердил Максим. — С удовольствием вручаю. Увеличь личную заначку.

       — Не могу отказаться. Полюбила я деньги с давних пор. Властвуют они надо мной, ох, как властвуют!

       — А замуж пойдёшь за меня? — спросил Юшикин. — Скоро генеральша потребуется. Без генеральши в столице никак нельзя.               
      — Виктор Александрович, вы же знаете, кому принадлежит моё сердце. Правда, Максим отвергает брачные узы. А я родила бы ему сына и дочку. Да хоть и без брачных уз, что сейчас случается сплошь и рядом. Упрямо не хочет и грозится, что в случае беременности отправит на аборт.

       — Не семейный я человек, Виолетта, — улыбнулся ей Максим. — А насчёт предложения Виктора Александровича хорошо подумай. Только представь себе: ты — московская генеральша!

       — Хорошо, я подумаю. Но всё равно люблю тебя, как чокнутая. Может, пройдёт со временем безответная любовь? К тому же, Виктор Александрович, как я догадываюсь, мужчина хоть куда. 

        — На хорошей ноте и завершим наш разговор, — полковник встал из-за стола. — Мне пора, а вы тут продолжайте праздновать. До завтра, Максим! Счастливо оставаться, будущая генеральша!

        Продолжение: http://proza.ru/2021/05/06/1235