Две жизни. Два лица

   
                1.Воспоминания о детстве.

   Приезжая домой в отпуск, я первый день находился с батьком и матерью. На второй день, поднявшись с рассветом, занимался «работой». Батько и мать смеялись. Они понимали меня. Я хотел возвратиться в детство. Мастерил рогатку, самопалы.
- Тебе ещё Райки Матюхиной не хватает, твоей первой любви и моей хорошей лозины, - говорила мать.
- Лозину не трудно найти, а Райка уже вышла замуж.
- А завтра в балку.
- Да.
- Волки стали водиться.
- Отобьёмся самопалами и на горище ещё немецкий штык.
- А почему без пистолета приехал?
- Да он мне там насточертел.
   Встав пораньше, я брал рюкзак, булку чёрного хлеба, соль, бутылку самогона, овощи и уходи в балку Глубокая. Найдя родничок, раскладывал скатёрку, вынимал   содержимое из рюкзака.
   Двухсотграммовый стакан самогона. Как отдыхала душа. Настрелявшись из самопалов, я ложился на спину. Подкладывал руки под голову, находил светлое окошко между деревьями и смотрел на чистое словно зеркало небо и полыхающие диск солнца.
   Оставаясь до темноты, собирал сухие ветки, мастерил костёр и смотрел на пламя, пока не раздавался шум машины. Приехал батько
- Повспоминал? – спрашивал он.
- Да.
- А как в Германии.
- Обычно.
                2.ПОСЛЕДНЯЯ ИНСТАНЦИЯ.
               
   Его не расстреляли. Нет. Не поставили к стенке. Не выстрелили в лицо, затылок, спину. Его не отправили в психиатрическую клинику. Его…
   Полковника особого отдела в одной из дивизий, расположенной в Восточной Германии, поднял с кровати захлёбывающийся телефонный звонок. Выслушав, он быстро оделся и вышел из квартиры. Возле отдела стоял БТР с автоматчиками, которые, плотно прижавшись друг к другу с испуганными и тревожными лицами, надеждой, посмотрели на полковника.
   Молоденький лейтенант отдал честь полковнику, прищёлкнул каблуками и хотел ещё что – то сказать, но полковник без всяких эмоций перебил.
- Знаю. Врача позвал?
- Да.
   Глухо и натужно урча БТР (бронированная громадина, защищенная со всех сторон), объезжая крупные деревья, продвигался   по мелкому подлеску, сминая хилые кустарники, молодую поросль и оставляя после себя колею с месивом грязи.
- Остановись, - сказал полковник солдату - водителю. – Нужно подождать.
   Через полчаса подъехала будка. Выскочивший из кабины немец, открыл в будке дверь. Стая телкообразных овчарок.  Выпустив, он аккуратно и педантично расставил их по горизонтальной линии на расстоянии десяти метров друг от друга.
-Может с ним поговорить, - сказал лейтенант.
- С ним уже достаточно говорили до меня, мы последняя инстанция, - ответил полковник и посмотрел на немца. – Пускай.
   Усталый голос. Ничего командирского.
   Овчарки бешено метнулись в лес.
- Он сейчас будет стрелять. – Полковник закурил. – Всех не перебьёт.
   Через несколько секунд послышался   протяжный человеческий вой.
- Всё, - обратившись к солдатам, равнодушно сказал полковник. -  Он не успел даже выстрелить.
- Ende gut – alles gut (всё хорошо, что хорошо кончается), - отметился немец
   Полковник тускло посмотрел на улыбающегося и светящегося лицом немца, который, вскинув руку вверх, бросил: Freundschaft (дружба). Полковник ничего не ответил, и, смяв сигарету, прокуренными до желтизны пальцами, пошёл в направлении воя.
- А может он и не хотел стрелять, - робко сказал молоденький лейтенант, шагая за полковником. – Тогда не стоило бы и собак пускать.
- Я не провидец. И лучше рисковать собаками, а не солдатами.
   На земле в окружении грызущих овчарок хрипел солдат. Немец отогнал их.
- Врача нужно позвать, - сказал молоденький лейтенант. – Может. спасет.
   Хрип прервался. Затих.
- Уезжаем, - сказал полковник. – Больше здесь делать нечего.
   Вернувшись в отдел, полковник и лейтенант вылезли из БТР.
- Я не могу, - сказал лейтенант.
- Что не могу, - ответил полковник, рассматривая лица солдат, вылезавших из БТР.
   С них спадало напряжение, они шутили, улыбались…
- Перед глазами картинка стоит, как собаки грызут его.
   Лейтенанта вырвало.
- Пройдёт. Я был таким же. Пойдём ко мне в кабинет. Там коньяк. Глотнёшь стакан и забудешься.
   В кабинете было светло. Полковник достал коньяк, разлил в стаканы и, посмотрев на лейтенанта остекленевшими глазами, глухо сказал.
- У меня был только один выбор.
- Не оправдывайтесь полковник, - бросил лейтенант. – В душе Вы всё равно чувствуете себя убийцей.
- У меня был только один выбор, -  упрямо повторил полковник. – Он вооруженный беглец.
- Но он убежал из части, - сказал лейтенант, - потому что его били старослужащие.
- Он взял автомат и два рожка, - не отступая, продолжал полковник, - а это шестьдесят патронов. При меткой стрельбе шестьдесят трупов, а так всего лишь один.
   Рассветало. Солнечные лучи пробивались через зарешечённое окно и, отражаясь от полковника и лейтенанта, превращались в тени на полу.
- Я тебе уже говорил, но ты не обратил внимания, - бесстрастно сказал полковник, -  что мы последняя инстанция, - подчеркнул он.
   Лейтенант почувствовал, как гулко застучало сердце, когда он взглянул на лицо полковника. Вместо того, чтобы разрумяниться, покраснеть от выпитого, оно стало медленно морщиться и превращаться в смертельно – белое пятно. Чем больше лейтенант всматривался в лицо полковника, тем больше он видел, как перерождалось оно. Исчезали лоб, глаза, нос, губы, а вместо них расширялось пятно.  Лейтенант хотел ему об этом сказать, но мешал застрявший в горле ком. Комната всё сильнее заполнялась ярким светом. Полковник отворачивался, словно боялся света, потом, не выдержав.  встал, задёрнул светонепроницаемые шторы, тени на полу исчезли и, уловив испуг лейтенанта, дружески улыбнулся, но и улыбка вывелась перекошенной и бесформенной.
- Не бойся, - успокаивающе сказал он лейтенанту, - моё лицо всегда становится таким, когда я выполняю работу, подобную сегодняшней.