de omnibus dubitandum 119. 352

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.352. В ЗНАК ПРОТЕСТА…

    Моисей Маркович Гольдштейн был убит 20 июня, когда в Москве начинались заседания трибунала по делу начальника морских сил Балтийского моря, капитана I ранга Алексея Михайловича Щастного…

    Как мы уже рассказывали, латыши по приговору трибунала расстреляли командующего Балтфлотом во дворе Александровского училища.

    Это была первая смертная казнь по приговору при большевиках.

    Впервые большевики расстреляли не министра Временного правительства, не царского генерала, не члена императорского дома, а человека, облеченного доверием еще совсем недавно такого грозного Центробалта… Решительно и жестко в очередной раз указывали большевики своим верным соратникам по Октябрьскому перевороту — матросам — их место.

    Убийство Володарского, разумеется, отвлекло внимание петроградцев от расправы над человеком, спасшим Балтийский флот, но мы бы не рискнули утверждать, что план этот был сознательно выношен Моисеем Соломоновичем Урицким.

    Блуждая в липкой от крови темноте подвалов, он уже и сам не понимал, куда идти и где найти выход…

    «Жизнь Урицкого была сплошная проза, — писал Марк Алданов. — И вдруг все свалилось сразу: власть — громадная настоящая власть над жизнью миллионов людей, власть, не стесненная ни законами, ни формами суда…

    У него знаменитые писатели просили пропуск на выезд из города!

    У него в тюрьмах сидели великие князья!

    И все это перед лицом истории! Все это для социализма!

    Рубить головы серпом, дробить черепа молотом!..»

    Думается, что в опустившемся на Петроград кровавом сенгилейском тумане не очень-то различал путь и Григорий Евсеевич Зиновьев, которого искал и которого так и не нашел в последний день своей жизни Моисей Маркович Володарский (на фото митинг по случаю открытия памятника Володарскому. Выступает пухнущий от голода Г.Е. Зиновьев).

    Путаются в сенгилейском тумане, судя по воспоминаниям А.B. Луначарского, и другие очевидцы события…

    Митинг, на который спешил Моисей Маркович и на который так-таки и не доехал он, странным и причудливым образом связан с убийством, и без рассказа об этом митинге и о том, что происходило на заводе, не обойтись.

    Исаак Бабель, передавая обстановку, сложившуюся к началу лета в городе, привел такой диалог:

    « — Смирный народ исделался, — пугливо шепчет за моей спиной шепелявый старческий голос. — Кроткий народ исделался. Выражение-то какое у народа тихое…

    — Утихнешь, — отвечает ему басом другой голос, густой и рокочущий. — Без пищи голова не ту работу оказывает. С одной стороны — жарко, с Другой — пищи нет. Народ, скажу тебе, в задумчивость впал.

    — Это верно — впал, — подтверждает старик» {И. Бабель Я задним стоял // Исаак Бабель. Конармия. М., «Правда», 1990}.

    Недовольство рабочих росло везде, но особенно сильным это недовольство было на Обуховском заводе.

    В июне это недовольство большевиками вылилось в стачку. Обуховский завод был остановлен, в цехах шли непрерывные митинги, на которых верховодили народные социалисты и эсеры, все между прочим моисеева корня.

    Между ними, среди других ораторов выступал в конце мая на Обуховском заводе и Моисей Маркович Володарский.

    Тогда в «Красной газете» появилась его статья «Погромщики на Обуховском заводе».

    «С передних рядов по моему адресу было брошено «жид!»

    — Погромщик! — бросил я с своей стороны по адресу хулигана.

    Председатель Невский немедленно сообщил собранию, что я всех присутствующих обозвал погромщиками. Поднялась невероятная суматоха» {«Красная газета», 28 мая 1918 г.}.

    Особое беспокойство Смольного вызывал тот факт, что к Обуховскому заводу подошло 13 эскадренных миноносцев. Начались совместные митинги обуховцев и матросов минной дивизии.

    На пленарном заседании судовых комитетов минной дивизии была принята резолюция с требованием немедленного роспуска Петроградской коммуны и установления морской диктатуры Балтфлота.

    Арест Бронштейном (Троцким) в Москве капитана Щастного наложился на эти события.

    С одной стороны, Балтийский флот лишился признанного лидера и опасность контрреволюционного выступления уменьшилась, а с другой — арест НаМорСи и особенно известие о начале заседаний трибунала, пришедшее в Петроград как раз 20 июня, окончательно накалили обстановку в миноносной дивизии.

    И это не могло не беспокоить Г.Е. Зиновьева — чертова дюжина боевых кораблей могла устроить такой погром в городе, после которого большевикам уже было бы не удержать власть.

    20 июня, как рассказывал на допросе эсер Григорий Алексеевич Еремеев {«Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 61}, митинг начался в четыре часа дня.

    В повестке дня был доклад Зиновьева.

    Затем было поставлено в порядок дня обсуждение требования об освобождении Кузьмина — рабочего Обуховского завода, делегированного в Москву и арестованного там.

    Настроение на митинге было бурное…

    Участвовало около трех тысяч человек, «из которых не более 350 могли быть членами партии эсеров, ибо в нашей Обуховской организации их и не насчитывается больше».

    Ближе к концу митинга на трибуне завязалась перебранка с матросами миноносной дивизии, и левый эсер Максимов попросил Еремеева не отходить от Зиновьева, чтобы «избежать нежелательных эксцессов».

    Оберегая Григория Евсеевича от побоев и плевков, Еремеев довел его до машины, в которую уже забился Адольф Абрамович Иоффе.

    Машина тут же уехала.

    Иван Яковлевич Ермаков, другой участник митинга, сцену изгнания большевиков описал так:

    «Я присутствовал на митинге все время.

    По отношению матросов миноносной дивизии укажу следующее. Поведение человек приблизительно пятнадцати было возбужденное… Они пришли на трибуну и угрожали расправиться с каким-то красноармейцем, при этом подозрительно посматривали на Зиновьева и Луначарского.

    Этих возбужденных матросов уговаривал Каплан, говоря, что это нехорошо и недопустимо. Матросы были недовольны, что их уговаривают, говоря: пойдем, ну их к черту.

    Когда Луначарский пошел с митинга, матросы гнусно угрожали ему расправиться на месте. Я и еще один товарищ проводили Луначарского до автомобиля. Там я заметил тех же матросов, расхаживающих, будто что-то ожидая…

    Луначарский уехал, а я поспешил обратно на митинг, где был шум — товарищу Зиновьеву не давали говорить» {«Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 73}.

    Из показаний других свидетелей известно, что Григорий Алексеевич Еремеев, успокаивая рабочих, сказал, что имеет сейчас право и возможность арестовать Зиновьева, но пока это преждевременно.

    Вот так проходил митинг на Обуховском заводе, куда Анатолий Васильевич Луначарский «направил» Моисея Марковича, даже не предупредив, какая там обстановка.

    Упоминая об этом, мягко говоря, недружеском поступке наркома просвещения, я, однако, не рискнул бы утверждать, что Луначарский знал о готовящемся жертвоприношении Моисея Марковича Володарского на алтарь революции и специально «направил» его поближе к ненавистному ему Обуховскому заводу.

    Нет…

    Я полагаю, что Луначарский поступил так в силу свойственного ему «дружелюбия».

    «Ежели меня оплевали, — должно быть, рассуждал он, — то почему Володарский должен ходить неоплеванный?» {Когда читаешь воспоминания А.В. Луначарского о Володарском, не оставляет ощущение, что Анатолий Васильевич старается плюнуть в Моисея Марковича и после смерти…}.

    Но, хотя Луначарский и перетрусил, митинг, как мы уже говорили, кончился вполне благополучно. Победа, конечно, была за эсерами, но никаких эксцессов, не считая отдельных плевков, не случилось, и Еремеев, усаживая в автомобиль спасенного от расправы Зиновьева, считал, что все прошло просто отлично.

    В этом приподнятом настроении и отправился Еремеев в районный клуб.

    Дорога туда заняла пятнадцать минут. Столько же времени Еремеев провел в клубе, а когда вышел, услышал разговор, что убит Луначарский.

    «Мы сели на конку и поехали. Доехали до фарфорового завода и увидели пустой автомобиль и человек пять возле него. Здесь говорили уже, что убит не Луначарский, а Володарский.

    Мы спросили, с бородой ли убитый.

    — Нет, без бороды, — ответили нам. — Но на видном месте — два золотых зуба…» {«Дело об убийстве Володарского в 1918 году», л. 61}.

    Когда же через полтора часа Еремеев возвращался назад с митинга в Яме, конка была остановлена. Человек низкого роста поднялся в вагон и крикнул:

    — Еремеев! Выходи!

    Еремеева арестовали по подозрению в убийстве Володарского.

    На следующий день рабочие Обуховского завода приняли резолюцию.

    «Мы, рабочие Обуховского завода, твердо уверены, что товарищ Еремеев был, как честный общественный работник, среди рабочих Обуховского завода, и уверены, что он, как честный работник, арестован из мести по причинам расхождения в политических взглядах, а посему требуем его немедленного освобождения…».

    По требованию рабочих и Григорий Алексеевич Еремеев, и арестованный вместе с ним матрос Смирнов были освобождены, но все-таки попытаемся разобраться с причиной их ареста…

    Как известно, первоначально расследование убийства Моисея Марковича Володарского вел М.М. Лашевич, бывший ученик одесского еврейского ремесленного училища «Труд», носивший в честь своей ремеслухи партийную кличку Миша Трудник.

    Если мы прикинем, сколько времени добирался Зиновьев до Смольного, сколько времени потом ехал на место преступления товарищ Лашевич, то получится, что решение арестовать Еремеева Миша Трудник принимает, даже не опросив свидетелей.

    Более того, напрашивается мысль, что на Еремеева, как на кандидата в убийцы, указал ему сам Григорий Евсеевич, хотя он совершенно определенно знал, что Еремеев, провожавший его до автомобиля на Обуховском заводе, убить Моисея Марковича никак не поспевал…

    Понятно, что мелочный и злобный Зиновьев особенно сильно в тот вечер не любил Еремеева, но все равно странно, что он даже не пытается выяснить, кто же на самом деле убил Володарского.

    Это равнодушие Григория Евсеевича — равнодушие человека, если не организовавшего убийство, то, во всяком случае, посвященного в организацию его.

    И тогда все становится на свои места…

    Объяснимой становится и логика следственных действий товарища Лашевича, и странная забывчивость Анатолия Васильевича Луначарского, и даже сами судорожные поиски Моисеем Марковичем в тот вечер товарища Зиновьева…

    Похоже, что и Володарский как-то узнал о грозящей ему опасности и начал разыскивать Григория Евсеевича, чтобы попросить не убивать его.

    Как мы знаем, найти Зиновьева Володарскому не удалось.

    Когда Зиновьев садился в свой автомобиль у Обуховского завода, Моисей Маркович уже лежал на панели и лицо его было страшно искажено, глаза выпучены, рот широко открыт.

    И вот, когда начинаешь внимательно перебирать обстоятельства убийства «оратора-пулеметчика», «человека-газеты», расплываются в сенгилейском тумане и отношения Володарского с Парвусом, и его неосторожные высказывания по поводу Урицкого, и даже само стечение обстоятельств, потребовавших громкого убийства, чтобы отвлечь внимание от суда над капитаном Щастным…

    В этом тумане расплываются и очертания убийцы филадельфийского портного…

Документ № 38

Выдержка из протокола общего собрания рабочих Обуховского завода и моряков Минной дивизии, представленная в Исполнительный комитет Петроградской коммуны

22 июня 1918 г.

[Слушали:]
Доклад делегации относительно освобождения тов. Г. Еремеева.

[Постановили:]
1) Обратиться в Собрание Уполномоченных фабрик и заводов гор. Петрограда с требованием об объявлении политической стачки 25 июня с/г. по всем заводам и фабрикам гор. Петрограда как протест против политики насилия над рабочим классом.
2) Объявленную 21 июня на общем собрании итальянскую забастовку не прекращать, впредь до освобождения тов. Г. Еремеева.
3) Войти в соглашение с делегацией Минного дивизиона, чтобы наша рабочая делегация, совместно с матросами поставила перед Комиссарами Петроградской коммуны вопрос об освобождении тов. Еремеева, ультимативно требуя освободить его к 10 час. вечера 22-го июня с/г.
4) К этому времени на заводе собрать общезаводское собрание, для чего дать свисток на заводе.

Председатель: А. Еремеев    Секретарь: Гребенщиков
Делопроизводитель заводского комитета

Источник: ЦГАСПб. Ф. 3390, oп. 1, д. 31, л. 235. Заверенная копия. Машинопись, печать заводского рабочего комитета Обуховского завода.

Документ № 39

Ответ председателя Петроградского Совета Г.Е. Зиновьева совместной делегации рабочих Обуховского завода и моряков Минной дивизии

22 июня 1918 г.

    Я был сегодня допрошен тов. Урицким {УРИЦКИЙ Моисей Соломонович (Шлемович)(евр.) (1873-1918) - меньшевик (псевдоним «Борецкий»), в 1917 г. член ОК меньшевиков, с апреля межрайонец, с августа член ЦК большевиков, с 16 октября член Военно-революционного партийного центра по руководству восстанием, с 23 ноября комиссар по выборам в Учредительное собрание. Противник Брестского мира, в марте 1918 г. вышел из ЦК РКП(б). С марта 1918 г. председатель Петроградской ЧК и с апреля также нарком внутренних дел Северной области и кандидат в члены ЦК РКП(б). Фракция коммунистов конференции ЧК, недовольная выступлениями Урицкого против незаконных методов допросов, обратилась 12 июня в ЦК РКП(б) с просьбой заменить его «более спокойным и решительным товарищем» (Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. Т. 1. С. 30). 30 августа Урицкий застрелен (см. док. 58, коммент. 1). Г.Е. Зиновьев вспоминал: «Не было тюрьмы, в которой не сидел бы он при царе, не было ссылки, в которой он не побывал бы. Сравнительно молодой человек, он был уже в последнее время седым от испытаний. Не было человека более мягкого, гуманного и чистого, чем он» (Зиновьев Г. На пороге новой эпохи. С. 72-73). Создатель и глава Института истории искусств граф В.П. Зубов, не раз попадавший в ГубЧК, отмечал, что Урицкий, при отталкивающей «жабьей» внешности, был «человек глубоко честный, до фанатизма преданный своим идеалам и обладавший где-то в глубине души долей доброты. Но фанатизм так выковал его волю, что он умел быть жестоким. Во всяком случае он был далек от того типа садистов, что управляли чекой после него» (гр. Зубов В.П. Страдные годы России. Воспоминания о революции (1917-1925). Мюнхен, 1968. С. 51-52).} по вопросу о речи Г. Еремеева. После моего показания тов. Урицкий заявил мне, что он считает возможным освободить Г. Еремеева и сделает это сегодня же.

    Я предлагаю Вам отправиться к тов. Урицкому с этим письмом и я уверен, что уже сегодня освобождение немедленно последует {Г. Еремеев был освобожден 22 июня, однако рабочие Обуховского завода и матросы Минной дивизии в связи с этим арестом призвали рабочих города к политической стачке «в знак протеста против существующих репрессий Советской власти по отношению к пролетариату». Забастовку намечали на 25 июня, однако 23 июня Минная дивизия была разоружена, а 25 июня Обуховский завод закрыт, все 4,5 тыс. рабочих уволены (приняли назад только 2,5 тыс.), запрещены собрания и выход на улицу с 11 час. вечера до 6 час. утра}.

Председатель Петроградского Совдепа               Секретарь

Источник: ЦГА СПб. Ф. 143, on. 1, д. 31, л. 236. Копия на бланке Исполнительного комитета Петроградского Совета. Машинопись.

Документ № 40

Письмо Бюро Чрезвычайного собрания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда жене арестованного уполномоченного П. Кузьминой

25 июня 1918 г.

П. Кузьминой

25/VI Здесь
    Уважаемый товарищ, Ввиду того, что муж Ваш, член петроградской делегации, арестован в Москве {Рабочий Обуховского завода Кузьмин, член делегации ЧСУФЗП, посланной в Москву, был арестован 9 июня 1918 г. после участия в митинге на Савеловском вокзале}, считаем своим долгом запросить Вас, не нуждаетесь ли вы в материальной помощи. Просим Вас созвониться с нами по телефону (№ 32-57) или написать письмо по вышеуказанному адресу.

Председатель                Секретарь

Источник: ЦГА СПб. Ф. 339, on. 1, д. 10, л. 29. Отпуск. Машинопись, печать Чрезвычайного собрания уполномоченных.