Попутчица

Общаясь с незнакомыми людьми, я заметила, что они гораздо охотнее откровенничают со случайными попутчиками, соседями по больничной палате, гостиничному номеру или даже в очереди к врачу. Может быть, я ошибаюсь, но со мной было именно так. Я готова была поведать то, что не рассказывала близким людям, совсем чужому человеку, готовому меня выслушать. И даже догадываюсь- почему.
       Ведь близкие люди знают нас хорошо, знают наши недостатки, помнят ошибки, а перед «новым» человеком ты можешь предстать таким, каким сам себя считаешь, то есть, почти идеальным.

          Но вернусь к тем событиям.

       Я вошла в купе поезда дальнего следования. Путь мне предстоял неблизкий. За столиком у окна сидела женщина, красивая, ухоженная, но, несмотря на модную прическу, свежий маникюр и дорогую косметику, было видно, что ей лет пятьдесят.    На столе, в банке, переливаясь многоцветием, стоял букет гладиолусов. Букет был очень красивый. Цветы крупные, самых разных цветов и самых неожиданных оттенков.
          Я поздоровалась и стала убирать вещи.
      - Вам не помешают цветы? - спросила попутчица. В голосе ее я услышала тревогу
      -Нет, нет, что вы, - поторопилась я ответить, - они только украсят
 нашу походную обстановку.
       Я устала, так как перед отъездом нужно было сделать много всяких неотложных дел, и прилегла ненадолго.   А соседка так и сидела неподвижно,
    глядя в окно, и изредка переводя взгляд на цветы. Несколько раз она тяжело и прерывисто вздохнула.
        Отдыхать мне пришлось недолго, потому что заглянула проводница и предложила чаю. Я не хотела ни есть, ни пить, но согласилась, чтобы как-то разрядить обстановку. Неподвижная поза женщины, ее грустный взгляд, как-то удручающе действовали на меня. Попутчица кивнула проводнице, давая понять, что тоже не возражает против чая.
         Я встала, достала из сумки конфеты и пирожки с капустой. Все это выложила на столик и пошутила, что за качество пирожков не ручаюсь и за последствия не отвечаю, так как купила их на вокзале. Тень улыбки промелькнула на ее лице. Но это было лишь мгновение. Она вновь погрустнела и принялась выкладывать на стол бутерброды и зефир.
        Моя соседка взяла пирожок, а я протянула руку за зефиром, который обожаю с детства.
        Поезд качнуло, и немного воды пролилось на стол. Женщина стала торопливо вытирать воду салфетками. Я предложила ей поставить банку на полотенце. Она так и сделала, а я подумала, что контакт налажен, можно уже познакомиться поближе и представилась. Попутчица тоже назвала свое имя- Ольга.
           Я не сторонница пустой болтовни, но ехать нам предстояло еще долго, и молчать почти двое суток было бы некомфортно.
           - Какие красивые цветы, - заметила я, - наверно, вы их везете на юбилей или на свадьбу?
         Спросила просто так, подумав при этом, что проще было бы купить свежие цветы на месте, чем тащить их в такую даль.
          Соседка посмотрела на меня внимательно, как бы оценивая, стоит ли мне открыться. Глаза ее были печальны.
          - Нет, - наконец, ответила она после затянувшейся паузы, - не на свадьбу.  Цветы я везу на кладбище своему старому другу.
         - Так вы едете на похороны?
         - Нет, не на похороны. Он умер давно, а я этого не знала. Узнала только совсем недавно. -  И она вдруг заплакала, закрыв лицо руками.
          - Что вы, что вы, успокойтесь! – Я налила ей минеральной воды и присела рядом, обняв за плечи, но она заплакала еще сильнее.
           - Я, я виновата в том, что он умер, только я, - приговаривала она между рыданиями
    Я уже торопливо искала валериановые капли, которые всегда беру в дорогу, но женщина вдруг перестала плакать и только всхлипывала изредка, как маленький ребенок.

         - Мы познакомились в военном училище, где он учился, а я с подружками ходила туда на танцы, - без всякого предисловия начала она. -  Нового знакомого звали Анатолий Воронин. Он учился в авиационном училище, но для него это была только ступенька к настоящей цели. Толя мечтал стать космонавтом.
       Признаюсь, он понравился мне сразу. Знаете, Анатолий чем-то отличался от своих друзей. Мало того, что он был красавец: высокий, стройный, но он еще был очень интересным человеком- воспитанным, с высоким интеллектом.  Его друзья говорили только о самолетах и о девушках, иногда о футбольных матчах. А он… Он знал и читал наизусть поэтов «серебряного века!», мы не раз бывали с ним на художественных выставках, в театре, в филармонии, а еще, довольно прилично играл на фортепиано. К тому же, Толя прекрасно танцевал и виртуозно рассказывал всякие смешные истории. Узнав, что мои любимые цветы- гладиолусы, он непременно являлся на свидание с букетом. Все девчонки завидовали мне. Нам так хорошо было вместе, и я поняла, что это тот, единственный, которого я ждала.
         Все его друзья, получив лейтенантские погоны, сразу женились на своих избранницах и отбыли по назначению в разные концы страны. Я тоже ждала предложения, но он сказал мне: «Оля, я люблю тебя, очень люблю. Но сейчас мне предстоит важный и нелегкий выбор. Я ведь говорил тебе, что послал рапорт, чтобы меня зачислили в отряд космонавтов. Мне ответили, что вызовут в ближайшее время»
          Сказать, что я была обижена, значит, не сказать ничего. Я испытывала горечь разочарования, я считала, что меня предали, что мною пренебрегли. Чувство было такое, как будто он ушел к другой женщине.
              - Значит ты выбрал профессию?
             - Не совсем так. Я просто хочу тебя попросить подождать. Ты можешь подождать? В ближайшие полгода все станет известно, а, может быть и раньше. Подождешь?
                -Нет! - Крикнула я, бросила на землю букет гладиолусов, с которыми он пришел, заплакала и убежала. Он пытался меня остановить. Звонил, приходил, но я не желала его видеть.
             Я перевелась в такой же институт в другом городе и продолжала учиться, а он служил и ждал ответа из центра по подготовке космонавтов.  Больше мы не виделись, но от подружек, которые стали женами его друзей, я, время от времени, что-то узнавала о нем.
              Он не женился, я тоже долго не выходила замуж, хотя претендентов на мою руку и сердце было предостаточно, а Толю перевели в Московский военный округ, и он стал еще ближе к своей мечте, но еще дальше от меня.
               А за мной в то время ухаживал молодой человек, «прекрасная партия», как говорила моя мама. Я долго колебалась. Думаю, что я ждала от Анатолия какой-то весточки: письма, звонка… Но ничего не было, и я дала согласие.   Накануне свадьбы я была сама не своя. Меня мучили сомнения
              - Не мог, не мог он вот так, сразу, забыть меня. Ведь говорил, что любит, а теперь ни слова, ни строчки… Снова и снова мучила маму: «Неужели не было ни одного письма? Может быть затерялось, или перепутали адрес?»
               Позже я вспоминала, что мама отводила глаза, но я так верила ей. Предсвадебная суета, сама свадьба отвлекли меня на время от грустных мыслей.
             Мы переехали в город, где жили родители супруга, я уже ждала ребенка. Но очень скоро поняла, что это абсолютно не мой человек. Он не обижал меня. Был внимателен и заботлив. Эта забота иногда доходила до приторности, а, может быть, мне только казалось это.
               Сына я назвала Анатолием. Может, поэтому все чаще и чаще вспоминала свою первую и, как оказалось, единственную, любовь. С мужем мы расстались, и мне показалось, что оба почувствовали облегчение.
               В городе своего детства и юности я бывала нечасто. Мне все время казалось, что между мамой и мной появилась какая-то недосказанность. А потом она серьезно заболела. Было ясно, что она не справится с болезнью, я взяла на работе бессрочный отпуск и приехала, чтобы ухаживать за ней. С каждым днем она становилась все слабее и слабее. Я сидела рядом с ней и пыталась ее отвлечь, вспоминая какие-то забавные случаи из своего детства, но она не слушала меня. Она плакала и повторяла: «Прости, прости меня, доченька!»
             - Что ты говоришь, мамочка! Это ты меня прости! - Но она сжимала мои пальцы своими слабыми руками и шептала: «Что я наделала?! Что натворила!»
            После похорон я долго не могла прийти в себя, но мне надо было что-то делать, и я начала разбирать вещи, чтобы какие-то, дорогие сердцу, вещички взять с собой, что-то раздарить соседям и маминым подругам. Я пролистала альбомы, конечно, поплакала, вспоминая свое безмятежное детство, когда и мама, и папа были молодые и полные сил, отложила вещи, которые нужно было отдать соседкам и потихоньку добралась до антресолей. Все было в пыли, видно, мама давно не заглядывала туда. Сколько самых неожиданных вещей я нашла там! Оказывается, мама хранила там мои игрушки. Плюшевый мишка, без которого я не засыпала в детстве. Он был такой затертый, облезлый, но так знакомо таращился на меня своими глупыми глазами- пуговицами, что я на секунду почувствовала себя маленькой девочкой и прижалась лицом к его замурзанной мордашке. Кукла Катя, которую мне купили, когда мы гостили у бабушки. Она была моей любимицей, и я, даже когда была старшеклассницей, шила ей бальные платья из обрезков шелка и бархата. «Пачка», в которой я танцевала танец снежинок на новогоднем празднике. Стопка каких-то бумаг, перевязанных ленточкой. Это мои похвальные грамоты, а это открытки, что я рисовала маме на Восьмое Марта, потом связка писем. Я развернула первое…   
     Голос рассказчицы дрогнул, и она замолчала ненадолго, видимо, пытаясь справиться с чувствами, вызванными воспоминаниями. Я тоже молчала, понимая, что ей непросто дается этот разговор.
          - Это были Толины письма. Их было немало. И каждое было наполнено любовью и нежностью. - Тяжело вздохнув, она открыла сумочку и извлекла несколько пожелтевших листочков.
          - Вот, послушайте.
     Я хотела сказать, что не должна, не могу читать чужие письма, что это неправильно, но женщина, не обращая внимания на мой протестующий жест, прочла: «Оленька, любимая моя! Я, наверно, ужасный болван. Почему я решил, что надо выбирать что-то одно. Оказалось, что мне этого мало. Мне ты нужна, потому что без тебя счастье будет неполным. Я теперь думаю, что и космонавтом решил стать, чтобы ты могла гордиться мной, чтобы была рядом всегда. Оленька, я сейчас не могу приехать за тобой, поэтому прошу тебя- приезжай ты. Только сообщи, и я встречу тебя. Прости меня, и знай, что с тобой я буду самым счастливым человеком на земле!»
      Моя соседка помолчала, а потом тихо проговорила: «Мама, мама… Она все решила за меня. Я не проклинаю ее и не виню… Что уж теперь… Только тогда я подумала, что она заболела и умерла от угрызений совести. Кстати, некоторые письма были вскрыты. Значит, она читала все это. Неужели ничего не дрогнуло в ее сердце? Даже после этого?»
        Она развернула еще один листочек: «Оля, Оленька! Так много времени прошло. Не верю, не верю, что ты могла меня разлюбить! Я приезжал уже не раз, но мне никто не открыл. Ты не хочешь видеть меня? Где ты, счастье мое, отзовись! Даже если ты полюбила кого-то и вышла замуж, все равно ответь. Мне важно знать, что ты где-то здесь, на этой планете, ходишь, дышишь, смеешься, что ты счастлива и, может быть, хоть изредка вспоминаешь обо мне. А я буду любить тебя до последнего вздоха. Поверь, это не просто слова. О т з о в и с ь!!!»
         По ее щекам опять покатились слезы. Я протянула стакан с водой, но рассказчица отвела мою руку и продолжала: «Как положено, я провела «сороковины» и поехала на кладбище. Там зашла в часовенку, где продавали свечи, венки и корзины с цветами, и вдруг буквально столкнулась со своей однокурсницей, которая вышла замуж за Толиного друга. Времени прошло немало, мы едва узнали друг друга. Она засыпала меня вопросами: Где ты? Как ты? Замужем ли? Есть ли дети?
        Я, честно говоря, не очень обрадовалась встрече. Она напомнила мне прошлое, а вспоминать было больно.   В двух словах я постаралась осветить почти тридцатилетний отрезок своей жизни, рассказала, что похоронила маму.
           - Ой! Воскликнула она, - тебе и так плохо, но уж я все равно расскажу, Толика Воронина помнишь, с которым ты встречалась?
           -Да, конечно, - как можно суше ответила я, собираясь прервать разговор и уйти. Мне совсем не хотелось обсуждать с чужими людьми самое сокровенное.
            У меня мелькнула мысль, что она именно это делает сейчас, но остановить ее было уже невозможно.
          - Так вот, -рассказывала давняя приятельница, - взволнованно продолжала моя попутчица, -Толя так и не женился. Он писал тебе, искал тебя, несколько раз приезжал к твоей маме. У них даже произошел какой-то неприятный разговор, после которого, как говорили ребята, он сник, как-то изменился. Это был уже не тот Воронин, в которого мы все были тайно влюблены. Из него как будто душу вынули. Космонавтом он так и не стал, а стал летчиком-испытателем. И вот однажды, когда он летел на новой машине, что-то пошло не так. Ему приказали катапультироваться, но он решил сохранить машину. Каким-то чудом сел на заброшенный аэродром сельхозназначения.  Машину спас, а вот себя… Не выдержало сердце. Обширный инфаркт… и все.
           - Он умер? –прошептала я.
           - Ну, мы не ездили на похороны. Знаю только, что его отвезли умирать к сестре, в Сызрань. Наверно, там и похоронили.
        Увидев, что я побледнела, бывшая подружка, пробормотав: «Прости, прости…»,
   - поспешила уйти, а я, едва живая, доползла до стоянки такси. В той же связке старых писем я нашла адрес сестры Анатолия. В одном из писем он написал его как контактный. Толя все еще надеялся, что мы найдем друг друга. С этой минуты я действовала как автомат. Завершив все дела, я поехала домой, договорилась чтобы мне дали еще две недели неоплачиваемого отпуска, сыну сказала только, что у меня важное дело и спрашивать ничего не нужно. На работе меня отпустили легко, ведь сейчас каникулы в школе. Сын тоже не мучил меня вопросами. Парень он взрослый и, к счастью, не любопытный. И вот, еду…
           Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось.
          - Я думаю, что вам надо отдохнуть, - решительно заявила я и почти насильно уложила ее.
           Мне кажется, она так и не заснула, а я ненадолго задремала. Проснулась, услышав, что Ольга собирает вещи. Поезд приходил в Сызрань рано утром.
           Я вышла, чтобы проводить ее. Утро было прохладное. Мы говорили о каких-то пустяках, я советовала ей надеть кофточку, напомнила, чтобы не убирала зонтик далеко, а она выглядела смущенной, может быть, уже пожалела о своей откровенности.
      Проводница крикнула мне, что поезд отправляется. Моя попутчица вдруг порывисто обняла меня: «Спасибо вам! Спасибо, что выслушали меня. И хотя самое страшное впереди, мне все равно стало чуточку легче, что я вам все рассказала. Прощайте!»
        Наша проводница буквально за руку втащила меня в вагон и еще долго ворчала о людях, которые нарушают правила безопасности.
             А я смотрела, как по платформе, прижимая к груди цветы, идет моя новая знакомая. Казалось, что каждый шаг дается ей с трудом. Платформа закончилась, замелькали пригородные дачи, а потом озерцо и березки, березки…
             А я все еще стояла у окна, и под стук колес пришли на память строчки:

        С любимыми не расставайтесь!
         Всей кровью прорастайте в них, -
        И каждый раз навек прощайтесь,
        И каждый раз навек прощайтесь!
        Когда уходите на миг!
      
            Ольгина история вывела меня из равновесия.  Я вспоминала свои грехи, когда обидела кого-то, с кем-то рассталась, кого-то не простила…
           Подумала, что только сон может спасти от неожиданного приступа депрессии и… заснула. Пронзительный звонок вырвал меня из уютного сна. Взглянув в окно, я поняла, что проспала очень долго. День уже клонился к вечеру.   
  -Слушаю, - сказала я.
          Что происходило там, у моего абонента, понять было невозможно. Там слышно было какое-то повизгивание, хлюпанье или всхлипывание, смех или плачь, вскрики…
            - Алло! Алло! - недовольно сказала я, готовая отключиться.
            -Рита! Рита! Он жив! Жив! – кричал, совершенно обезумев, мой телефон.
           - Кто это? – Спросила я, забыв, что мы с Ольгой обменялись телефонами.
           - Это я! Оля! Рита! Он жив!
          - Как жив!  Значит ваша знакомая солгала?
          - Нет! Она тоже не знала! Его привезли к сестре умирать, а она его выходила! Рита! Рита! Вы должны к нам приехать обязательно! Записывайте адрес!
           - Хорошо. Я попробую, - неожиданно для себя, пообещала я. Конечно, это было безумием, но мне так хотелось взглянуть хоть одним глазком на человека, который так любил и был достоин такой любви.

           С любимыми не расставайтесь!

            С каждым днем моя уверенность, что я хочу знать продолжение этой истории стремительно таяла. Я поняла, что под влиянием чувств напрасно пообещала Ольге заехать. Мало ли мне встречалось в жизни разных людей и разных историй!
         Две недели моего отпуска пролетели незаметно, и, когда Ольга позвонила в очередной раз, я отправила ей сообщение, в котором написала только дату, номер поезда и номер вагона.
           Наш поезд стоял в Сызрани десять минут. Придет- хорошо. Этого времени вполне хватит, чтобы рассказать мне о том, как они встретились. Не придет- тоже хорошо, потому что я стала ловить себя на мысли, что уж слишком втянулась в эту историю, стала ее участницей, и Ольга уже не чужая мне…
            Я увидела их издалека. Они шли тихонько. Он, несмотря на то, что опирался на трость, сохранил военную выправку. Ольга не преувеличивала- ее избранник действительно был красавцем. Только голова его была совсем седой. Что заставило побелеть его голову? Неудачный полет или несчастная любовь? Я никогда не узнаю ответа. Анатолий протянул мне цветы. Это были розы.
            Ну, что ж, понятно, - подумала я, - гладиолусы только для любимой.
     Ольга обняла меня, и я увидела ее глаза. Они, как и тогда, в купе, были наполнены слезами, но они… сияли! Никогда, даже у влюбленных двадцатилетних девушек, я не видела таких глаз! Десять минут пролетели, как одно мгновение. Конечно, ничего рассказать она мне не успела, да и не нужно было. Как и в прошлый раз, проводница втаскивала меня в вагон, давая мне и, мне подобным, самые нелестные характеристики. Ольга и Анатолий долго махали мне вслед, кричали, что будут ждать меня в гости, а меня переполняла тихая радость, как будто они поделились со мной своим огромным счастьем.