Путешествие в обратно. Глава 8. Маршрут памяти

   Кинотеатр «Юность» находился недалеко от нашего дома. Мы вышли на улицу Ново-Вокзальную, где располагался сквер имени Калинина. Сейчас он показался мне пустым и неуютным. Четыре прямоугольных газона с круглой клумбой в центре оживляли молодые карагачи, посаженные по периметру. Два дерева, расположенные ближе к нашему дому, служили штангами для ворот, когда мы открывали весенний футбольный сезон. После растаявшего снега было приятно бегать по молодой травке, вдыхать запах свежей зелени, перемешанной с землей.
Мы дошли до улицы Победы — главной артерии города, по которой ходили трамваи. К остановке подъехал старенький трамвай под номером 11. На таком я когда-то ездил в «самоволку» на речку.
— Ну ты чё застрял? Встретил кого-то?
— Нет. Просто интересно было.
— Постой на стреме. Случай чего — свистни.
Он вытащил из кармана две пивные пробки, положил их на рельсы и вернулся ко мне.
Трамвай с громким двойным выстрелом, на который никто не обратил внимания, проехал по пробкам. Сплющенные крышки Витя засунул в карман штанов.
— Горячие, зараза. У меня с этими двумя уже штук двадцать будет, — похвастался он.

   Следующим памятным местом для меня был гастроном, где мы покупали дешевые сладости. Этого магазина давно уже нет. Может, поэтому мне захотелось зайти туда и чем-то полакомиться — но для этого надо было раскулачить Витю.
— Вить, а давай забежим в гастроном, купим немного подушечек с повидлом?
Витя поморщился:
— Чё-то я не пойму тебя, Юрок. То тебе семечки нельзя грызть — зубы испортятся, то вдруг конфет захотелось. И потом, я сладкого не ем. Мамка запрещает.
— А как же мороженое? — не сдавался я.
— Ну, мороженое... мороженое — это другое дело. Его и грызть не надо... оно мягкое. Короче, хорош болтать, пошли быстрее, а то в кино опоздаем.
Соседним зданием за гастрономом была Телефонная городская станция, а за ней — магазин «Канцтовары» — одно из моих самых любимых мест. Меня сразу потянуло туда. Я посмотрел на Витьку. Обстановка благоприятствовала: около магазина, на стихийном рынке, торговали фруктами, овощами и, конечно же, семечками. Витя, увидев старушку с мешком семечек, позабыл обо мне и поспешил к ней.
Воспользовавшись этим, я незаметно прошмыгнул в магазин.
Войдя внутрь, я остановился — меня накрыл будоражащий запах новеньких канцтоваров. У прилавка стояло несколько человек. Женщина покупала тетради, бабушка с внучкой общались с продавщицей, рядом, прижавшись друг к другу, стояли две девочки и мальчик. Они с любопытством рассматривали через стекло содержимое на прилавке.
Найдя промежуток между ними, я протиснулся к витрине. Яркие школьные канцтовары заворожили меня, как в детстве. Было ощущение, что я попал в музей «Советского школьного детства».

   От канцелярских принадлежностей разбегались глаза. Под стеклом, на зеленом сукне, лежали пеналы, точилки в форме рыбки, крокодильчика и мяча, линейки, коробочки с кнопками и скрепками, ластики, счетные палочки, краски с кисточками, разноцветные деревянные ручки и перья для них, клей, чернила синего и фиолетового цвета в пузатых бутылках — и ещё какая-то мелочь. Мне вдруг захотелось залезть под стекло, пощупать и понюхать каждую вещицу.
Слева от меня, на прилавке, в стопках стояли разноцветные тетради: синие — в клеточку, зелёные — в линейку, и жёлтые — косые для первоклашек. Я вспомнил, что в тетрадях в клеточку надо было прочерчивать поля красным карандашом.
Когда продавщица отвлеклась, я взял несколько тетрадей и с придыханием стал рассматривать их. На обложке одной — таблица умножения, на другой — правила пионеров. Полистав, обнаружил синюю промокашку. Погладив мягкий листочек бумаги, я вернул его на место.

   На трехъярусных полках расположились товары покрупнее: глобусы, карты, бумага для рисования и черчения, счёты, чучела птиц, пионерские горны, галстуки, плакаты и прочая школьная дребедень.
От рассматривания канцелярских принадлежностей меня отвлекла музыка, доносящаяся из дальнего помещения магазина. Я вспомнил, что в угловой части отдела находился крохотный музыкальный уголок, где собралась основная масса покупателей и просто зевак, желающих послушать музыку. Я направился туда. Мне тоже захотелось послушать, но было и что-то ещё — неуловимое, что тянуло меня туда. Что именно — я пока не знал, но надеялся, что память подскажет.

   Музыкальный отдел отделялся от основного помещения двумя узкими колоннами в старом стиле. В это время дня покупателей было немного.
Входя, я обратил внимание на галерею цветных фотографий звёзд эстрады, висящих на стене над верхним стеллажом. Из всех снимков меня привлекла крайняя справа. Я сразу понял — именно она была причиной моего частого посещения этого места. Объяснить, что именно меня в ней притягивало, я не мог ни тогда, ни сейчас. Но это было ТО, к чему меня страшно тянуло.
Я внимательно рассматривал фотографию, пытаясь найти ответ. Во-первых, она была самой яркой и сразу бросалась в глаза. На ней был запечатлен стоящий вполоборота красавец-певец. Он был одет в белый костюм, театрально вытянутая рука указывала на сине-зеленую полоску безбрежного моря или океана.
Во-вторых, меня поразила его причёска и одежда. Длинные волнистые волосы развевались на ветру, а желтая рубашка с отложным воротником гармонировала с коричневыми ботинками. Молодой человек разительно отличался от всего, что я видел в нашей бесцветной жизни. Даже стиляги с их яркими пиджаками, галстуками-шнурками и обувью на высоких подошвах не удивляли меня так, как эта фотография. Тогда он казался мне инопланетянином, на которого я хотел бы походить. Он был моим кумиром и несбыточной мечтой — потому что представить себя в белом костюме и желтой рубашке было невозможно. Таких вещей просто не существовало в нашей жизни. Их можно было увидеть только на обложках журналов или в кино — и то в редких случаях.

   Теперь я знал, почему меня так тянуло в музыкальный отдел.
Молоденькая продавщица в сером приталенном халатике с короткими рукавами разговаривала с пожилой женщиной. Я не прислушивался к их разговору — меня заинтересовал лист картона, лежащий на стеклянной поверхности прилавка. Это был список ежемесячных поступлений пластинок. Я подвинул его к себе поближе и стал читать.
В разделе «Классика» значились: П. Чайковский — «Щелкунчик», дирижёр Г. Рождественский, Яша Хейфец — скрипка, «Выдающиеся пианисты прошлого» — комплект из семи пластинок.
Советскую эстраду возглавлял О. Анофриев с песней «Девчата». Далее — Великанова с «Два берега», Н. Рыбников — «Татьяна», М. Магомаев — «Итальянские песни» и «Песня самогонщиков» из к/ф «Пёс Барбос и необычайный кросс».
В списке зарубежной эстрады значились: «Дикий ветер», «Мамбо», «Стюардесса», «Лунная серенада» и «До свидания, Рим». Имена исполнителей не были указаны.
Увлеченный чтением, я не заметил, как ко мне подошла продавщица.
— Что вас интересует, молодой человек? — спросила она с улыбкой.
Я растерялся, не сразу поняв, что обращаются ко мне. Но тут же вспомнил, в каком статусе я теперь нахожусь. Не долго думая, спросил:
— Скажите, а как зовут певца в белом костюме на крайней фотографии справа? — я указал пальцем на галерею.

   Продавщица повернулась к стеллажам, закинула голову и стала искать указанную фотографию. Постояв немного, наклонила голову сначала влево, потом вправо. Отошла назад, как это делают посетители музея, чтобы лучше рассмотреть картину. Повернулась ко мне, пожала плечами и развела руки:
— Не знаю, мальчик. Я работаю здесь недавно, поэтому помочь тебе не смогу, — она виновато улыбнулась. — Это всё?
— Нет! — твёрдо сказал я. Мне хотелось спросить её ещё о чём-нибудь. И вдруг из памяти всплыл кумир нашего детства — Робертино Лоретти с его голосящей песней «Ямайка». Песня пришлась по душе всей нашей детворе. Помню, как жарким июльским летом мы бегали по двору и орали во всю глотку: «Чья майка! Чья майка!!!»
Тогда Робертино Лоретти был страшно популярен. Каждый, у кого был проигрыватель, не отказывал себе в удовольствии открыть окно, поставить пластинку Лоретти и включить звук на всю мощь. Какой же это был год? Шестьдесят первый? Или позже? Ладно. «Спрос — не бьет в нос», как говорила мама. От меня не убудет, если я спрошу.
— У вас есть в продаже пластинка Робертино Лоретти? — как можно спокойнее спросил я.
Девушка непонимающе уставилась на меня.
  - Ло- ррр- етти? Ммм...Первый раз слышу. Может, не Ло...Лоретти, а ... Ланца... Марио Ланца итальянского оперного певца!?
  - Нет. Я спрашиваю про юного итальянского певца из Рима. Лучшие его песни "Ямайка" и Санта лючия". О нем еще говорила Валентина Терешкова. Помните?
   
    Мои слова сильно озадачили продавщицу. Она еще больше смутилась и не знала что ответить мне. Девушка подозрительно смотрела на меня. В глазах у нее появился страх.
   
   Продавщицу выручил пожилой человек в шляпе с папкой под мышкой. На пиджаке у него красовался круглый значок с изображением Юрия Гагарина. Он спросил:
  - Девушка, у вас есть "Песня о Тбилиси" в исполнении Рашида Бейбутова?
  - Минуточку сейчас посмотрю, - сказала продавщица и направилась к стеллажам.
 
   От увиденного изображения на значке меня прошиб пот. Я вдруг осознал, что слова Валентины Терешковой о том, что ей не хватает в непривычной космической тишине голоса "Робертино Лоретти" были произнесены в 1963 году! Сейчас же на дворе только сентябрь 61-го! Юрий Гагарин летал в космос в апреле. Всего...пять месяцев назад!!! Вторым в космос полетел Титов. Точно, если память мне не изменяет это было совсем недавно...кажется в августе. Терешкова же полетела в космос гораздо позднее. Теперь стало понятно почему продавщица посмотрела на меня как на сумасшедшего.