Третий с Юга - во втором ряду

Предисловие
В последнее время в обществе много рассуждают о це-не Победы в Великой Отечественной войне, мол, досталась она нам слишком высокой ценой, можно было не сопротивляться так ожесточенно и не терять миллионы наших соотечественников, жили бы сейчас так, как в Германии…
Так рассуждают те, кто забыл историю России, забыл, какие испытания пришлось преодолеть нашему народу для сохранения своей независимости, самой возможности существования. Захватнические войны на протяжении многих веков – одна за другой – выбивали нашу страну из нормального ритма развития, уносили миллионы жизней наших соотечественников, несли горе и разруху. Но каждый раз наш народ находил в себе силы к сопротивлению и побеждал…. При этом защищал не только себя, но и оказывал помощь другим народам.
История последних лет показывает, что некоторые го-сударства, да и народы, стали забывать о том, что сделал для них простой русский солдат. Но это они, а для нас жизненно необходимо помнить об этом и помнить не только самим, но и не дать забыть этого тем, кого спасала Россия на протяжении всей своей истории.
«Третий с юга – во втором ряду» – повесть о простом человеке, солдате, основанная на реальных событиях из жизни моего деда – Гайдай Мефодия Афанасьевича.
Его трагическая судьба – яркий пример готовности че-ловека терпеть, переносить невзгоды и лишения и, наконец, жертвовать собой ради жизни родных и близких.
 
Корни
Юго-западная часть современной правобережной Ук-раины - на границе Кировоградской и Черкасской областей — край бескрайних степей, изрезанный небольшими речушками и оврагами. В доисторические времена эта территория была частью так называемого «Дикого поля» — не тронутого человеком мира трав и разнообразных животных, практически безлюдной, за исключением временных стоянок кочевых племён, занимавшихся скотоводством. Очень эмоционально и красочно описал эту местность Н.В. Гоголь в романе «Тарас Бульба»: «Степь, чем дальше, становилась прекрасней... никогда плуг не проходил по не измеренным волнам диких растений. Одни только кони скрывались в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялась зелёно-золотым океаном, по которому брызнули миллионами разных цветов... Черт вас возьми, степи, как вы хороши!».
В Средние века эти земли были буфером между поль-ско-литовскими, турецкими и российскими владениями. В середине ХVIII века эта территория отошла Речи Посполи-той, большая часть земель принадлежала семейству поль-ских помещиков Потоцких. Населяли эти земли редкие ко-чевники да гайдамаки.*
У слова «гайдамак» турецкие корни. Гайдамак – чело-век гонимый и способный гнать кого-либо сам, смутьян, разбойник. Тем не менее, «гайдамачество» с самого начала его зарождения воспринималось не только, как разбойничье движение – чаще всего это были массовые выступления казаков Малороссии против польского влады-чества.
________________
*Гайдама;ки - участники вооружённых отрядов народно-освободительного движения в XVIII веке на территории Правобережной Украины.

В конце XVIII века эти земли стали частью Херсонской губернии Российской империи – части Новороссии – обширного историко-культурного региона в Северном При-черноморье, присоединённого к Российской империи в ре-зультате русско-турецких войн.
Постоянные набеги со стороны степных кочевников, Крымского ханства, а также непрекращающиеся многие го-ды войны между противоборствующими странами: Речью Посполитой, Российской, Османской, Австрийской империями за владение этими территориями, наложили определённый отпечаток на жизнь проживающих на этих землях людей, в результате чего сформировался особый тип наро-да, который пытался приспособиться к жизни в условиях постоянной опасности. Главным для этих людей было вы-жить, спрятаться от врагов, скрыть свои чувства и научить-ся жить под властью захватчиков. Именно отсюда берет на-чало извечная попытка малороссов приспособиться к существующей власти по принципу «ничего, потерплю, могло быть и хуже».
Постоянное население (русские и украинцы) появилось на этих землях только после вхождения региона в состав Российской империи в конце XVIII века.
С появлением на этих землях русского населения, сравнительно за короткий отрезок истории, регион превратился из неосвоенной степи с редкими кочевьями в развитый район Российской империи.
В эти годы шло бурное освоение пустовавших земель, на них создавались новые славянские поселения. Одним из 
таких поселений стало небольшое село Крутенькое, осно-ванное в 1764 году. Название села закрепилось за ним из-за крутых холмов и оврагов, находящихся в окрестностях села.

Детство и юность
В этом селе в бедной многодетной семье летом 1897 года родился наш герой – Гайдай Мефодий Афанасьевич. В семье росли пятеро детей – четыре девочки и мальчик. Се-мья жила в традиционной украинской хате-мазанке с четырёхскатной соломенной крышей и толстыми, турлучными стенами и земляным полом. Внутри хата состояла из двух частей: жилой и хозяйственной, разделённых между собой печью.
Своё название фамилия Гайдай, скорее всего, получила от однокоренного слова «гайдамак». Учитывая, что термин «гайдамаки» перешёл в современные славянские фамилии жителей Украины, можно с большой долей вероятности ут-верждать, что предки нашего героя были гайдамаками. Тра-диционным занятием местного населения всегда было зем-леделие.
Детство Мефодия, так же как и у его сверстников, было тяжёлым – с ранних лет их приучали к напряжённому крестьянскому труду. Это было одновременно и главным вопросом воспитания, и залогом выживания. Со стороны родителей подход к своим наследникам был не просто строгим, а очень строгим. Авторитет матери с отцом в семье был непререкаем. Обычно родители были едины во взглядах на воспитание и обязанности детей, а если даже в чём-то и не было между ними согласия, то никогда не демонстрировали этого публично. Ни девочек, ни мальчика не было принято баловать зазря. Обычно поручения 
между домочадцами распределялись главой семейства в приказном тоне, и никто не перечил ему в ответ. В то же время за успешно выполненное задание ребёнка всегда хва-лили и поощряли, всячески подчёркивая, что он принёс пользу всей семье.
Было у детей и время для развлечений – подвижных игр на свежем воздухе. Большой популярностью пользовались старинные украинские народные игры: Хлебец (Хлибчик), Колдун, Квадраты, Вышибалы.
Мефодий был единственным мальчиком и младшим ребёнком в семье, его все любили и ласково называли Мефодей. Тем не менее, это не освобождало его от каких-либо семейных обязанностей. Конечно, его воспитание отличалось от воспитания сестер. Требования к мальчикам были строже, чем к девочкам – из сыновей должны были вырасти будущие «кормильцы», «заботники» и защитники – настоящие мужья и отцы.
Возрастные критерии для детей были очень чётко разграничены, и, соответственно, так же чётко разделялись их трудовые обязанности. Возраст измеряли семилетиями.
В первые семь лет жизни мальчик постигал многие азы крестьянского труда: его учили ухаживать за скотиной, ездить верхом, помогать в поле, а также – основам мужского мастерства – забивать гвозди, пилить, строгать.
Во вторую семилетку жизни за Мефодием окончательно закрепились устойчивые и разнообразные хозяйственные обязанности: он удобрял землю, обрабатывал почву бороной или мотыгой, водил под уздцы запряжённую лошадь или ездил на ней верхом, когда отец «вёл борозду», научился пахать и молотить, обращаться с лошадью и быками. 
К четырнадцати годам Мефодий сам мог уверенно вспахать землю, и умел много из того, чему учил его отец.
Весенние работы начинались в середине марта. Быстро таял снег, земля прогревалась и начиналась пахота. В тяже-лый плуг нужно было запрягать три-четыре пары волов. В хозяйстве столько волов не было, поэтому семья кооперировалась с соседями – объединяли в одну упряжь всех волов и совместно пахали землю.
В середине июня начинались работы по заготовке сена для скота на зиму. Это были едва ли не самые тяжёлые из всех полевых работ, но, несмотря на тяжелый труд, сенокос всегда проходил с хорошим настроением – косари шутили, пели украинские народные песни. Через день-два после на-чала сенокоса лагерь косарей пополнялся «гребцами» – де-вушками и парнями, которые сушили сено, вязали перевёс-лами* его в связки, составляли в стога. В степи звучали песни, а вечерами молодежь танцевала под мелодии свирелей и скрипок. Вместе с парнями в сенокосе участвовал и Мефодий. Не успевала закончиться заготовка сена, как уже начиналась жатва. Все взрослые выходили трудиться в по-ле, в селе оставались только старики и дети.
После жатвы хлеб свозили на ток для обмолота. Для хранения не обмолоченных снопов возводили постройка для сушки снопов (риги). Эту пору очень точно описал Н.А. Некрасов в стихотворении «Крестьянские дети»:
«Готовую жатву подрежут серпами,
В снопы перевяжут, на ригу свезут,
Просушат, колотят-колотят цепами,
На мельнице смелют и хлеб испекут».
___________
*Перевёсло – жгут из скрученной соломы (травы) для перевязывания снопов
 
Эти строки очень точно передают атмосферу сбора урожая, так важного для каждой крестьянской семьи.
Молотьба, обработка зерна и заготовка кормов продолжалась всю осень, а иногда затягивались и на зиму.
Взрослым хватало повседневных хозяйственных забот и в периоды между обязательными сезонными работами. Мать и старшие сёстры пряли, ткали, шили и вышивали, стирали одежду и белье, держали в чистоте и украшали жи-лье, работали в огороде.
У отца было множество дел в хозяйстве. Он ухаживал за скотом, чинил инвентарь, ремонтировал дом и хозяйственные постройки. Во всех хозяйственных делах отцу помогал Мефодий. Рос он здоровым, стройным и крепким парнем. От отца ему достался спокойный, обстоятельный и уравновешенный характер. Был он трудолюбивым юношей, любую работу старался делать качественно, а если сразу у него что-то не получалось – терпеливо переделывал работу несколько раз, до тех пор, пока не добивался нужного результата.
Семья жила дружно. Со старшими сёстрами: Теклей, Натальей, Екатериной и Мариной у Мефодия сложились очень хорошие отношения. Сёстры любили своего младшего брата, относились к нему с нежностью и во всём стара-лись его поддержать, помочь, а он отвечал им взаимностью.
После замужества сестёр часть домашних работ, которые исполняли сестры, легла на плечи младшего брата. В основном это были работы по уходу за животными, помощь матери в огороде. Он любил свою мать и, несмотря на то, что это были «женские работы», без стыда выполнял их, стараясь облегчить труд матери.
 
Смутные времена
Наступил 1914 год, Мефодию исполнилось шестнадцать лет – время для романтических свиданий и гуляний под луной. Но не суждено было ему испытать эту прекрасную пору – в конце лета началась одна из самых кровопролитных войн в истории человечества – Первая мировая вой-на. Отца мобилизовали на фронт, а Мефодий остался дома на хозяйстве.
Хотя боевые действия проходили далеко на западе, её дыхание ощущалось во всём. Военные действия привели к упадку экономики всех украинских земель. Войска воюю-щих стран уничтожали посевы, реквизировали скот, прежде всего лошадей. Из-за мобилизации мужчин на фронт рабочей силы не хватало, сократилось производство продуктов питания, росли цены, повсюду возникали вспышки болезней и эпидемий.
Неудачи на фронте привели к тому, что в феврале 1917 года в Петрограде пало самодержавие, к власти пришло Временное правительство. На Украине начались революционные процессы, значительно активизировались украинские националисты. Они были настроены враждебно в отношении новой российской власти, активно проводили политику за самостийность Украины. С этой целью националисты создавали национальные органы управления, которые целенаправленно дезорганизовывали ситуацию на фронте: не пропускали российские войска, блокировали и разоружали воинские части. Кроме того, были установлены прямые отношения со странами Антанты, Румынией, Польшей, Германией в обход центральных российских властей, сформированы украинские национальные воинские части для  войны с Россией.
Но не всем на Украине нравилась политика националистов – если в Правобережной части преобладали националистические настроения, то население Левобережья под-держивало курс на пребывание в составе России. К концу 1917 года Украина оказалась разделенной на две противоборствующие части. В стране было два правительства: одно в Киеве – националистическое, другое — в Харькове – большевистское. Правительства делили между собой территорию страны…. Всё это происходило во время войны, и Германия этим воспользовалась – впоследствии, захватив большую часть территории Украины. Не обошли стороной эти события и село Крутенькое.
Установившееся в Правобережной Украине националистическое правление массовым порядком проводило мо-билизацию мужского населения в создаваемые воинские части самостийной Украины. Попал под мобилизацию и Мефодий, к этому времени ему уже исполнилось двадцать лет. Особого желания воевать неизвестно за что и за кого у него не было, но деваться было некуда – в противном случае можно было оказаться в тюрьме, или того хуже – быть расстрелянным. Служить Мефодия направили на западную границу туда, где проходила линия фронта с австро-венгерскими войсками. Участвовать в боевых действиях не пришлось, спасло то, что с осени 1917 года на фронте с не-мецкими, австро-венгерскими и болгарскими войсками ак-тивных боевых действий не велось.
После завершения войны Мефодия демобилизовали, и он вернулся домой. Дома его ждала безрадостная картина – разрушенное хозяйство, голод, постоянная смена властей.
 
Началась Гражданская война, кого только не было в то время на украинской земле: партизанские отряды – так на-зываемая армия «червонных казаков», Красная армия, «сечевые стрельцы» (петлюровцы), армия гетмана Скоропад-ского, махновцы, а также многочисленные банды под пред-водительством местных атаманов. Атаманы правили по сво-ему усмотрению, вершили суд, расправу, гражданское и во-енное правление и спокойно разгоняли любые выборные органы. В некоторых городах власть за время Гражданской войны успела смениться по пятнадцать-двадцать раз.
Мефодия каким-то чудом судьба уберегла от вступления в одну из таких банд, хотя многие его односельчане оказались там сразу же по возвращению с фронта. Вступить в отряд очередного «батьки» у его земляков считалось отличной перспективой – винтовка давала единственный шанс почувствовать себя человеком. Однажды в своём селе Мефодий стал свидетелем такой сцены – пожилая крестьянка срамит парня, своего сына: «Ви не робите прокляття річ, і немає нічого спільного на фермі прямо зараз. Я б пішов до Махно. Подивіться на хлопців з нашого села. Ось Микола, тут Петро три місяці зупинявся в Махно, приносив три шуби, водив пару коней». По-русски это означало следующее: «Ты же ни черта не делаешь, да и делать сейчас по хозяйству нечего. Шел бы к Махно. Глянь на ребят из нашего села. Вот Мыкола, вот Петро пробыли у Махно три месяца, привезли по три шубы, пригнали по паре лошадей».
Мефодию такая перспектива казалась неприемлемой. Он, как верующий человек, считал грабежи и убийства лю-дей страшным грехом. Для него было легче самому пере-жить голод и невзгоды, нежели умышленно причинить  такие страдания другим людям.
Осенью 1919 года жители села стали свидетелями крупного сражения повстанческой армии под командованием батьки Махно с частями Добровольческой армии белых.
После долгого отступления под давлением белых войск под Уманью махновцы оказались в окружении. Начались ожесточенные встречные бои. Первоначально махновцы от-ступили под натиском офицерских полков, но в решающий момент в бой вступил сам Махно с отрядом личной охраны и в сражении наступил перелом. Махновская конница гнала офицеров двадцать пять вёрст, а догнав, порубила их и уто-пила в реке. По итогам сражения три офицерских полка бы-ли практически уничтожены, потеряв несколько тысяч че-ловек. В плен офицеров не брали, но часть раненых оста-лись живыми.
Эти кровавые события происходили практически на глазах жителей села. Увиденная собственными глазами страшная, бесчеловечная жестокость православных людей друг против друга оставила очень тяжёлый отпечаток в сознании Мефодия. Огромное количество убитых и искалечен-ных молодых мужчин вызывали у него страх и безмерное сочувствие. Вместе с односельчанами он помогал раненым, хоронил погибших. После всего увиденного и пережитого война для него стала самым страшным событием, которое может случиться в его жизни.
Закончилась Гражданская война. На Украине, в том числе и в селе Крутенькое, установилась Советская власть. Началась новая жизнь. Мефодий спокойно принял перемены в жизни села. Собственно говоря, в его мирной жизни особых перемен не произошло – также как и до войны, он  пахал, сеял, выращивал хлеб. Трудился на совесть – нужно было поднимать хозяйство, да и о своей семье подумать уже было пора. Была у него на примете высокая стройная, чернобровая девушка по имени Лукерья. Она давно ему нравилась, да и он замечал на себе её приветливый взгляд. Жили они по соседству, Мефодий знал родителей Луши, как честных и порядочных людей. Семья жила небогато, но не бедствовала. Лукерья была старшей дочерью в семье, помогала родителям по хозяйству, на ней лежали заботы о младших сестрах и малолетнем братишке Савелии, родившемся в дни Октябрьской революции.
По характеру Мефодий был скромным, замкнутым парнем, на молодёжные посиделки ходил редко – до войны был ещё мал, а потом уже было не до посиделок.
Набравшись смелости, Мефодий объявил родителям, что хочет жениться на Лукерье Цымбал. Родители хорошо знали эту девушку и её семью, поэтому возражений у них не возникло. Мать со слезами обняла сына и сказала: «Доб-ре, сынку!».
Через некоторое время невесту засватали. Молодые об-венчались и сыграли свадьбу по всем правилам. Украинские традиции на свадьбе всегда славились своей красотой. Свадьба в украинском селе – событие красочное, яркое и роскошное. Традиции передаются испокон веков. Народные приметы гласят, что если отпраздновать свадьбу так, как некогда это делали предки, молодую семью ждёт счастье, мир и согласие, а следствие этого – долгая и радостная супружеская жизнь.
В начале у молодожёнов всё так и складывалось – жили вместе с родителями одной семьёй.
 
Мефодий вместе с отцом много работал в поле – пахал, сеял, растил хлеб. Жизнь постепенно налаживалась, хозяйство их крепло, была своя земля, скот, птица, обзавелись лошадью, своим сельхоз инструментом.
Женщины управлялись по дому – готовили пищу, кор-мили скотину, работали в огороде. Невестка была работящей, доброй, поэтому отношения со свекровью складывались хорошо. Через три года в семье родился первенец, на-звали Эрастом.
Все шло хорошо, пока не настал 1928 год – год начала коллективизации. Суть этой политики заключалась в переходе от раздробленных мелких крестьянских хозяйств к колхозам. Идея создания колхозов сама по себе была достаточно позитивной. Мелкие единоличные крестьянские хозяйства не могли быть эффективными – невозможно было применять современную технику и технологии, у единоличников на это не было средств. Рассчитывали заинтересовать крестьян возможностью производить в колхозах больше продукции и получать от её реализации больший доход. На практике получилось не так гладко, как хотелось. Перегибы в проведении коллективизации вызывали у крестьян непонимание, а часто и противодействие.
Посовещавшись, отец и Мефодий решили пока не вступать в колхоз, сначала присмотреться, как получится у других. Всё-таки жаль было расставаться со своим добром, нажитым тяжким трудом. В таких рассуждениях они были не одиноки – многие крестьяне, даже те, кто жил небогато, не были готовы отдать своё кровное просто так, а те, кто жил по богаче, заняли враждебную позицию в отношении коллективизации, и её агитаторов. Ответной реакцией  властей на такое явление стало принятие в 1929 году реше-ния о сплошной коллективизации. Зажиточные крестьяне ответили на это массовым неповиновением, саботажем, забоем скота, уничтожением и укрыванием продуктов, а также убийствами партийных активистов.
Видя, что дальнейшее промедление со вступлением в колхоз рискованно и может довести до беды, Мефодий с от-цом решили не испытывать судьбу и добровольно вступили в колхоз. Дело было сделано, а там «будь что будет» реши-ли они. В колхозе Мефодий работал усердно – так же, как и в своем единоличном хозяйстве – для него это было естественным состоянием.
В семье все было в порядке – Мефодий с Лушей жили «душа в душу». В 1929 году у них родился второй сын, на-звали Дмитрием, а в 1931 – и третий, имя ему дали Степан.
Тяжёлые времена настали в 1932 году, когда из-за засухи случился неурожай, а зерно из колхоза забрали по хлебозаготовкам. В личных огородах тоже почти ничего не выросло. Опасаясь голода, люди вынуждены были скрывать часть скудного урожая. Невыполнение плана по сдаче зерна властями расценивалось как саботаж. Для изъятия зерна были созданы специальные продотряды. Часто «продотрядовцы» заходили в семьи, где все были пухлые от голода, искали везде, забирали всё, даже баночку зерна, не обращая внимания на слезы и мольбы матерей оставить это детям.
В семье труднее всего было Лукерье – помимо постоянного собственного чувства голода она страдала ещё и от осознания собственного бессилия – от того, что не могла накормить своих голодающих детей. Это доставляло ей нестерпимую душевную боль. Состояние матерей в то время  очень точно описал неизвестный поэт такими строками:
На небе, отразившем чернозём,
Пшеницей прорастают звёзды,
И в тишине, подмявшей всё кругом,
Я кожей ощущаю слёзы.
В траве змеёй шуршащий ветерок
Мне шепчет очень тихо, но упрямо,
Забытый слабый детский голосок
Я есть хочу, я умираю, мама…
Люди голодали, а для того, чтобы выжить в пищу принимали всё, что только можно было есть – лебеду, мелких животных, речных ракушек, кору деревьев, коренья и семе-на трав. В селе были съедены все собаки, кошки, крысы. Так продолжалось почти два года, от голода умер отец Мефодия – Афанасий, тяжело заболела мать, которая вскоре тоже умерла. Молодым родителям стоило больших усилий, чтобы сохранить жизни своих детей. Конечно, голодное время в последствие дало о себе знать – у всех детей появились тяжелые хронические заболевания.
В 1934 году благоприятные погодные условия и принятые властями меры позволили получить неплохой урожай. Постепенно жизнь наладилась, Мефодия назначили завхо-зом. Это была хоть и невысокая должность в колхозном та-беле о рангах, но все же… Она не требовала таких тяжёлых физических усилий, как работа в поле, да и была более престижной. Однако новая должность накладывала огромную ответственность за сохранность и правильное расходование колхозного имущества. В те годы за малейшую провинность можно было лишиться не только должности, но и свободы. К чести нашего героя он ни разу не дал повода  колхозникам усомниться в правильности их выбора.
Дети росли, в 1935 году в семье родилась дочь, назвали Ганной, а 1938 году – четвёртый сын, ему дали имя Абрам. Наконец-то семья зажила нормальной жизнью – было и чем накормить детей, и во что их одеть. Конечно, доставалось это благодаря упорному труду Мефодия и Лукерьи в колхозе и на личном приусадебном подворье.
К сожалению, так продолжалось недолго – осенью 1939 года началась война между Германией и Польшей. Советский Союз не смог оказаться в стороне, поэтому в сентябре 1939 года советское руководство решило провести частичную мобилизацию Красной армии. Мобилизация проводилась скрытно, в документах её именовали «большими учебными сборами». Пополнившиеся в ходе «сборов» запасниками части участвовали в Польском походе Красной армии, во вводе советских войск на территорию Прибалтики и в боевых действиях против Фин-ляндии.
Незнаменитая война Попал под мобилизацию и Мефодий, несмотря на то, что у него на иждивении находились пятеро малолетних де-тей. Его воинская часть в Польском походе участия не при-нимала – пока она находилась на формировании, поход за-кончился. Зато к этому времени обострилась напряжён-ность на советско-финляндской границе. Ещё летом 1939 года Финляндия начала скрытую мобилизацию, а в октябре 1939 года она уже не скрывала подготовки к войне с СССР. Советское руководство приняло решение о переброске час-ти вновь сформированных воинских соединений с Украинского фронта в Ленинградский военный округ. Так Мефодий оказался участником советско-финской войны.
Советско-финляндский конфликт во многом возник из-за крайне враждебной, агрессивной позиции правительства Финляндии в отношении СССР. Понимая, что большая вой-на неизбежна, Сталин стремился защитить Ленинград, ко-торый с территории Финляндии мог обстреливаться артил-лерией. Он предлагал финнам отодвинуть границу подальше от Ленинграда, а взамен взять земли на севере Карелии. Финны отказались, договариваться они не захотели.
Война началась 30 ноября 1939 года. Поводом к войне стал артобстрел с финской стороны, в результате которого погибли несколько красноармейцев.
Руководство СССР всерьез не воспринимало армию Финляндии и полагало, что война будет завершена в не-сколько недель. На деле всё оказалось совсем иначе – быстро провести войну Красной Армии не удалось.
Мефодий испытал на себе весь кошмар, тяготы и ли-шения этой зимней войны. Полк, где служил Мефодий, вое-вал в районе Выборга, штурмовал острова в Финском зали-ве, участвовал в прорыве линии Маннергейма. Бои были жестокими. Финны очень умело использовали особенности местности, часто  применяли  непривычную для наших войск тактику. При продвижении наших подразделений, внезапно, на пути колонны появлялся завал, устроенный финнами. Как только сапёры начинали разбирать его – финские снайперы (кукушки) с разных сторон открывали огонь по нашим бойцам. Кукушки действовали с тыла. Обычно их было несколько человек, стреляли выборочно – били по тем, кто шел впереди, считая, очевидно, что это командный состав. Если видели идущих пулеметчиков с Максимами, их тоже убивали, затем убивали, сильно 
нагруженных, с волокушами. Еще финны практиковали стремительные наскоки из леса групп лыжников на расположение наших подразделений одновременно с нескольких сторон. Открывали интенсивный огонь из-за деревьев по нашим позициям. Постреляв несколько минут, они незаметно уходили обратно в лес. В первую очередь они стремились вывести из строя командиров, чтобы внести неразбериху и панику среди красноармейцев. К сожалению это им часто удавалось. Видя, как гибнут их товарищи от невидимого врага, у многих бойцов на душе возникала тревога, сумятица и страх. Появились самострелы и дезертиры.        Но самое страшное было ещё впереди. С наступлением нового 1940 года, наступили и сорокаградусные морозы, а наши войска к ним не были готовы.  Много было обмороженных, хотя гусиный жир против обморожения бойцам выдавали. С продуктами особых проблем не было – были мясные консервы, галеты, сухари, сгущенка. Воду добывали из снега – растапливали в котелках. Ночевали по-разному – старались использовать остатки пожарищ, погреба, частично лапник. Иногда, в ветреную погоду, рыли себе котлованы. Плащ-палатки не ставили, огонь не разводили – это было запрещено делать.
С оружием были проблемы. Бойцы предпочитали кара-бины, а о винтовках СВТ были не высокого мнения – да, ле-том это было хорошее оружие, довольно весомое, а в фин-скую войну, в эти морозы – её не смазать. В сильный мороз что-то примерзало, и ни туда и ни сюда….
Советско-финская война завершилась 12 марта 1940 года подписанием Финляндией капитуляции, но Победой СССР назвать это трудно из-за кошмара первых месяцев 
войны и огромного количества жертв.
Последний день войны Мефодий встретил непосредственно под Выборгом. Ранним утром 12 марта по подразделениям, по цепочкам, передали личному составу команду: «В 12 часов 12 марта прекратить огонь!» А потом началась несмолкаемая канонада – как с нашей, так и с финской сто-роны! В 12 часов всё смолкло – муха пролети, слышно было бы. Ни одного выстрела. Мертвая тишина. Бойцы сначала даже не поверили, что такое может быть, а потом стали приходить в себя, начали, кто, что мог бросать кверху.
  У Мефодия было какое-то странное состояние. Вроде всё оборвалось, вроде всё кончилось. Но была какая-то не-удовлетворенность, а война ведь закончилась. Вроде радо-ваться надо бы…. Что больше всего запомнилось ему в этой войне? Что беспокоило душу? Больше всего запомнилась несостоятельность нашей армии: «С такой горсточкой, как враждебная страна мы не смогли разделаться, как следует и вовремя. А что будет, если враг будет другой – более мощный?».
Непосредственно столкнувшись с таким бедственным положением дел в армии и, испытав на себе все его послед-ствия, Мефодий всерьёз задумался о том, как ему быть после возвращения домой. Наряду с ужасом текущей войны перед глазами опять вставали картины беспощадной кровопролитной бойни махновцев с белогвардейскими полками в 1919 году у его родного села. Он прекрасно понимал, что большая война будет, и она начнётся очень скоро. Его по-стоянно мучил вопрос – что будет с его семьёй, с его деть-ми, когда война придёт на его Родину. О том, что она при-дёт, он не сомневался, не сомневался он и в том,  что его мобилизуют в числе первых. «Поэтому надо торо-питься» – решил он. Мысленно прокручивал различные ва-рианты, но все они сводились к одному – нужно как можно дальше увозить семью от Западной границы…
В поисках лучшей доли Среди его сослуживцев были выходцы с Кубани. Из их рассказов о доме он усвоил одно – надо ехать на Кубань – туда, где тепло и сытно. Ещё одним аргументом в пользу переезда на Кубань было то, что там жило много выходцев с Украины.
К моменту демобилизации из армии Мефодий уже при-нял решение о переезде. По возвращению домой, он други-ми глазами увидел свою жизнь. Несмотря на радость встречи с женой и детьми, картина в семье выглядела безрадостной. Чувствовалось, что в доме нет лишнего куска хлеба, что жена разрывается между домом и работой в колхозе. Видно было, что она не раз и не два по ночам обливала по-душку горькими слезами. Хотя жена и пыталась скрыть от него смертельную усталость, он увидел всё это на лице сво-ей любимой, в её тёмных, как ночь глазах. А ещё он почув-ствовал в её взгляде какую-то обречённость и безысходность. В его душе от этого взгляда всё перевернулось. Скрипя зубами, он мысленно со злостью спросил себя: «Почему так получается? Ведь ты здоровый мужик, руки, ноги целы, голова на месте. Так почему же твоя семья стра-дает? Ты что, не способен дать жене и своим детям большего? Чего ты ждёшь? На что надеешься?»
После такого разговора с самим собой Мефодий объявил жене о своём решении и сразу же засобирался в дорогу. Лукерья с пониманием встретила решение мужа и 
поддержала его, сказав: «Роби, як знаєш. Бог бажає – ми не загубимося на новому місці», что по-русски означало: «Де-лай, как знаешь. Бог даст – не пропадём на новом месте». Дались ей эти слова совсем непросто – у нее в селе оставались престарелые родители, сёстры и брат.
Ещё находясь в армии, Мефодий поделился своими мыслями с сослуживцами – односельчанами Манчуком и Криштопенко. Они разделяли опасения Мефодия, видимо такие же тревожные мысли не давали покоя и им. По дороге домой они условились, что сразу по возвращению уедут на поиски лучшей жизни на Кубань. Куда именно поедут они пока не представляли, решили, что определятся в пути по обстановке.
Сборы и прощание были недолгими. Взяв с собой не-много продуктов и денег на дорогу, они отправились в путь. Ехать пришлось долго, со многими пересадками, ехали в товарных вагонах, и без билетов, и на открытых платформах. От Ростова решили ехать на Армавир, а по пути всё время спрашивали: «Де люди живуть багатими?» Попутчики их язык хорошо понимали и по-русски отвечали: «Да кто ж его знает? Где хорошо работают, там хорошо и живут». Один попутчик всё же посоветовал сойти в Кавказской, а оттуда идти в станицу Казанскую. Они так и сделали.
До станицы Казанской добирались пешком. Шли вдоль железной дороги. Время было весеннее, снег уже растаял, и природа просыпалась на глазах – чернели поля, сверкала на солнце свежевспаханная земля, в лесопосадках поднималась свежая зеленая трава, наполняя пьянящим ароматом теплый кубанский воздух. Вдоль железнодорожного полотна на солнечной стороне насыпи распускались первые полевые 
цветы, а на деревьях и кустарниках щебетали птицы.
Гостям с Украины такая картина была знакома – их Ро-дина была очень похожа на кубанские просторы и это их порадовало. Путь до станицы Казанской они преодолели быстро, видимо сказалось нетерпеливое желание поскорее добраться до заветной цели. Подходя к станице, ещё издали, увидели красивые купола церкви. Решив, что у церкви уж точно кого-нибудь встретят, они направились к храму. Церковь оказалась действующей, что также обрадовало путников. Поскольку все трое были верующими людьми, то восприняли это как добрый знак. Войдя в храм, они помолились, после чего, найдя священника, обратились к нему с просьбой благословить их на благое дело – поиск достойного места для жизни своих семей.
Священник преклонного возраста оказался настоятелем Свято-Троицкого храма. Внимательно выслушав их просьбу на украинском языке, сказал, что хорошо понимает их. Объяснил, что станица Казанская – старинная казачья станица, где очень сильны традиции казаков. Так уж повелось, что казаки не жаловали иногородних, особенно из числа украинцев, называя их «хохлами». Он также предупредил путников о том, что обосноваться здесь им будет непросто и лучше поискать место для дальнейшей жизни на каком-нибудь хуторе, или в другой станице неподалёку, например в Ловлинской. Там проживает много выходцев из Украины, поэтому обживаться им там будет намного легче.
        Поблагодарив священника за обстоятельный рас-сказ, путники двинулись дальше. В Ловлинскую шли вдоль речки, как подсказал священник. До станицы добрались за-светло. Станица Ловлинская располагалась вдоль берега 
реки, причём дома на улице стояли только со стороны реки. Пройдя километра полтора, они увидели одинокую женщину. «Де я можу спати?» – обратились к ней с вопросом пут-ники. Женщина оказалась общительной, звали её Анной, она жила одна, в колхозе работала учётчицей, поэтому бы-ла в курсе всех событий. Услышав украинскую речь, стала расспрашивать: «Кто Вы? Откуда? Что привело в станицу?» Она же подсказала им, где можно остановиться на ночлег и к кому следует обратиться по поводу трудоустройства.
Ночлег нашли в соседней хате – в ней жила семья сестры Анны. Хозяева оказались приветливыми людьми, на-кормили путников ужином. После ужина мужчины вышли во двор покурить и хозяин дома рассказал, что работает на колхозной ферме скотником и что в колхозе требуется ра-бочая сила. Договорились, что утром они все вместе пойдут на ферму и там он познакомит их с начальством.
Так закончился первый день на кубанской земле. Мефодий долго не мог уснуть – было очень много впечатлений, и все они были положительными. Ему здесь всё нравилось, во-первых – кубанская природа была очень похожа на его родные места, во-вторых – понравились люди, с которыми они встречались в течение всего дня, понравилось их радушное отношение и готовность прийти на помощь со-вершенно незнакомым людям. Такие человеческие качества импонировали и были понятны ему, потому что он сам был таким же. Засыпая, он сам себе сказал: «Это то место, которое я искал».
Наутро, как и договаривались, Мефодий и его товари-щи пошли в контору. Там их встретили с интересом – рас-спросили: «Кто, откуда, зачем приехали в эти места?» 
В колхозе рабочей силы не хватало, поэтому Мефодию по-обещали работу, жилья сразу не дали, но заверили, что по приезду семьи «угол» предоставят. Видимо, местным на-чальникам он приглянулся – помимо обещаний принять в колхоз и предоставить жильё, ещё выделили земельный участок под огород. Участок находился между двумя подворьями, на которых жили семьи уже знакомых ему сестёр – Дарьи и Анны. Эти женщины помогли Мефодию посадить в огороде самое необходимое, после чего он уехал на Украину за семьей.
Переезд на новое место жительства оказался очень хлопотным – долгая дальняя дорога, маленькие дети, баулы с нехитрыми пожитками, постоянное недоедание и недосыпание измотали Мефодия и Лукерью до предела. Но они стойко перенесли все тяготы и лишения – настолько сильным было их желание добраться до заветной цели.
По приезду в станицу, Мефодий стал работать коню-хом на колхозной конюшне. Семью поселили здесь же – в подсобном помещении. Через некоторое время, с наступлением холодов, семье предоставили деревянную хату, расположенную неподалеку – рядом с кирпичным домом, в котором находилась начальная школа. В этой хате семья прожила полтора года, здесь родилась младшая дочь – Мария, здесь встретили войну и отсюда же проводили его на фронт.
Священная война…
Как и предполагал Мефодий, он оказался в числе пер-вых мобилизованных из станицы Ловлинской. Уже утром 24 июня 1941 года, он прибыл на призывной пункт в Кав-казский РВК, оставив дома жену с шестью малолетними детьми, включая младшую Марию, которой только что исполнилось семь месяцев. С тяжёлым сердцем уходил на фронт солдат – не давали покоя мысли о том, что будет с его женой и детьми, как и где они будут жить без него. Од-на надежда была на доброту людей, с которыми они познакомились на новом месте.

Поскольку Мефодий был бывалым солдатом – участвовал в двух войнах, то его сразу направили в действующую армию на Южный фронт. Служить попал он в знаменитую 25 стрелковую (Чапаевскую) дивизию, оборонявшую под-ступы к Одессе.
25-я стрелковая Чапаевская ордена Ленина Краснознамённая дивизия была сформирована в начале Гражданской войны и находилась тогда под командованием легендарного В.И. Чапаева. Она участвовала в освобождении Урала от белогвардейцев, в 1920 году принимала участие в наступлении на Варшаву.
В сентябре 1939 года дивизия участвовала в польском походе, а летом 1940 года — в бессарабском.
К началу Великой Отечественной войны дивизия дислоцировалась в городе Болграде на границе с Румынией по реке Прут. В войну дивизия вступила 22 июня 1941 года. Уже в этот день солдаты и офицеры встретились с врагом. В этот первый день войны части дивизии пришли на помощь отбивающимся от неприятеля пограничникам.
В середине августа 1941 года дивизия была включена в состав Одесского оборонительного района, а затем – в со-став Приморской армии. 25-я Чапаевская стрелковая дивизия была полностью укомплектована (около 10000 человек). Вообще это было элитное соединение РККА. Чего стоили только одни названия полков: 54-й стрелковый полк — имени Степана Разина,  или просто Разинский, 31-й стрелковый полк — Пугачевский имени Фурманова, 263-й стрелковый полк — Домашкинский имени Фрунзе (только 287 сп почетного наименования не имел).
Оборона Одессы с суши не была подготовлена в мирное время. К возведению оборонительных рубежей приступили лишь с началом отхода советских войск из Бессарабии за Днестр, тем не менее, в начале августа 1941 года врагу не удалось с ходу прорваться к Одессе, но удалось обойти город и выйти к морю восточнее. На подступах к окруженной с суши Одессе начались бои за город. Основные силы «чапаевцев» оказались в Южном секторе обороны.
Шли тяжёлые ожесточённые бои. Сосредоточив на узком участке войска, численностью не менее пехотной дивизии, усиленной 70 танками, противник яростно атаковал части 25-й стрелковой дивизии и прорвал нашу оборону. Неся большие потери, тем не менее, враг всё настойчивее стремился взять Одессу.
Наступавшая на Одессу 4-я румынская армия числом превосходила защитников Одессы более чем в три раза —  к началу осады в ней насчитывалось более 160 тысяч чело-век. Численное превосходство, а также почти полное от-сутствие в городе долговременных оборонительных со-оружений вселило в румынское командование убеждён-ность – быстрого взятия Одессы. Командование 4-й румынской армии рассчитывало вступить в город уже 10 ав-густа, однако, все расчёты румынской армии были опрокинуты стойкостью наших бойцов. Части Приморской армии, несмотря на остервенелые атаки румынских войск, силившихся прорвать фронт и дезорганизовать советское сопротивление, организованно отходили на подготовленные по-зиции, нанося тяжёлые потери врагу.
Ставка Верховного Главнокомандования и Командующий фронтом требовали не сдавать Одессу ни при ка-ких обстоятельствах, оборонять город до последней возможности. Выполняя приказ командования, наши части пере-шли в наступление. Однако уже с первых шагов темп его начал ослабевать. Большое удаление района боев от морской базы и отсутствие в войсках достаточного количества полевой артиллерии не дали возможности поддержать пехоту артиллерийским огнем.
Кроме того, важным фактором, мешающим организовать эффективную оборону, был рельеф местности. Причернорморская степь ровная, открытая, ни холмов, ни оврагов. Даже лесо-посадок нет, где можно было бы укрыть бойцов и орудия. Вокруг арбузные поля, виноградники, фруктовые сады полны спелых арбузов, яблок, груш и винограда. Но это никого не ра-довало – от генерала до рядового, в мыслях было только одно – как выстоять, как продержаться хотя бы ещё один день.
Ситуация была очень тяжёлой, и она с каждым днём становилась ещё тяжелее. Получив подкрепление, фашисты с новой силой бомбили и обстреливали город. Одесса была истерзана бомбами и снарядами, город горел. Ночью от пожаров было светло, как днём, никакая светомаскировка уже была не нужна.
Вскоре на этом же участке немецко-румынские войска перешли в наступление, а нашим частям, вместо продвижения вперед, пришлось отражать вражеские атаки. Враг не только наращивал силы, но и применял новые формы боя. Стараясь избежать прицельного обстрела со стороны нашей артиллерии, противник стал применять ночные атаки, и добился некоторых успехов.
В конце августа – начале сентября перед фронтом 25 стрелковой дивизии враг сосредоточил до восьми полков пехоты и много артиллерии. Удар фашистов, нанесенный шестью пехотными полками на трех километровом фронте, был сокрушительным, подразделения дивизии начали отходить. Положение создалось угрожающее. Враг приблизился к городу ещё на несколько километров.
Чапаевская дивизия под командованием генерала Пет-рова Ивана Ефимовича пыталась с помощью соседей контратаковать вклинившегося врага. При численном превосходстве противника, дерзкая ночная контратака «чапаевцев» застала врага врасплох – было захвачено много оружия и боеприпасов, взято 600 фашистов пленными. Подразделения дивизии вернулись на позиции, которые вынуждены были перед этим оставить.
Но вражеские атаки не прекращались. В ночь на 3 сен-тября румынские войска вновь перешли в наступление. Это была массированная ночная атака — главный удар противника пришёлся на стык 25 и 95 стрелковых дивизий.
Румыны бросили четыре пехотные, Гвардейскую, по-граничную и 1-ю танковую дивизию. Расшатавшаяся в предыдущих боях оборона 287-го стрелкового полка 25-й дивизии была прорвана мощными напористыми атаками румынской Гвардии, поддерживаемой танками. 25-я стрел-ковая была уже не в состоянии своими силами закрыть ши-рившуюся брешь в своей обороне, возникла угроза окру-жения. К вечеру румынские части уже продвинулись вглубь занимаемой советскими частями территории до трёх километров.
Чапаевцы оказывали упорное сопротивление, подпуская румын на дистанцию ста метров, они расстреливали их в упор, переходили в штыковые контратаки. Подразделения дивизии понесли огромные потери в людях и технике, были уже со-всем малочисленны, в ротах оставалось по двадцать пять – тридцать бойцов, поэтому контратаки успеха не имели, и оборона дивизии опять оказалась прорванной. Из-за сильно-го напора со стороны противника, а также по причине недостаточно твердого управления, части 25-й стрелковой дивизии не смогли удержаться на занятом рубеже. Создавалась реальная угроза городу, а отвратить её было нечем. Сил у защитников Одессы не оставалось. Остатки чапаевской дивизии бы-ли вынуждены отступить.
В ходе отступления часть разрозненных подразделений дивизии оказалась в окружении. Вызволять их уже было некому, да и нечем, а для сопротивления у окружённых не осталось боеприпасов. В одном из таких подразделений на-ходился и Мефодий. 4 сентября 1941 года, в результате ок-ружения подразделения, он был захвачен в плен.
 
Война без плена не бывает, что бы там ни говорили. Понятие «плен» в Красной Армии не существовало – бой-цам постоянно прививали мысль, что пленных не бывает, а есть только дезертиры – предатели Родины. Слово это в солдатской среде вслух никогда и никем не произносилось. Солдаты и офицеры не думали о пленении врагом, потому что знали из газет о зверствах фашистов на временно оккупированной территории, знали, как обращаются они с военнопленными. Не думал об этом и Мефодий. В минуты за-тишья он размышлял о разных путях своей судьбы: «…могу остаться живым, могут тяжело или легко ранить, могут и убить. Но попасть в плен? Нет! Этого не может быть!» Это не укладывалось в сознании не только Мефодия, но и его товарищей. Но судьба распорядилась иначе…
Впервые Мефодий задумался о своём новом статусе лишь тогда, когда оказался вместе со своими товарищами за колючей проволокой под охраной надзирателей на выш-ках.
Ощущения при пленении трудно передать словами. Некоторые его товарищи считали, что всем им, конечно же, повезло – они остались живы. Однако, оказавшись в плену, наши бойцы ещё не представляли того ужаса, который ждал их впереди. Многие в дальнейшем пожалели о том, что остались живы.
Захваченных в плен красноармейцев построили и по-гнали на сборный пункт. Он находился недалеко от района боев. Сборный пункт представлял собой пустырь, огороженный колючей проволокой, охраняли его румынские сол-даты. Здесь проводился первоначальный учёт и сортировка пленных. Никаких, даже самых элементарных условий для размещения людей не было. Пленные не сразу привыкли к своему полному бесправию. Им теперь никто не мог ни по-мочь, ни защитить.
Мефодий, и не только он один, быстро поняли, что их ждёт впереди. От осознания этого у одних наступили пол-ная апатия и депрессия, у других — неприкрытое отчаяние, а третьи метались в бессильной злобе на всех и вся. Все, что случилось с ними, для большинства солдат и командиров было полным крушением всех жизненных планов. Каждый из них опасался, как бы дома, на родине, не узнали о том, что он находится в немецком плену. К сожалению, для таких опасений у бойцов были реальные основания. В одном из Приказов Верховного главнокомандования были такие слова: «…и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в 
плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи».
Грустно было на душе у Мефодия. Вспоминая недавнее прошлое, снова и снова ему не давала покоя мысль: «Почему так случилось? Почему ты попал в плен? Сам-то ты понимаешь свою вину? Если ты не виноват, то кто тогда? Так сложилась судьба? И моя, и тысяч таких же, как я? Где искать виноватого…. Да и поздно….». Мозг сверлила мысль:
«Бежать! Но как? Кругом охрана, собаки. Броситься на конвоира и погибнуть? Нелепо, глупо. Что этим докажешь! Но и впереди голодная, мученическая смерть, о которой никогда не узнают ни родственники, ни товарищи по ору-жию…»
На третий день к воротам лагеря подогнали крытые брезентом автомашины. Пленных погрузили и в сопровождении усиленной охраны повезли в полевой сборный лагерь на окраине Кишинева. Путь оказался долгим — около двух-сот километров. Лагерь представлял собой участок земли, огороженный колючей проволокой, по периметру стояли сторожевые вышки с пулеметами. Охрану несли солдаты вермахта. В пересыльном лагере военнопленные содержа-лись под открытым небом в условиях чудовищной скученности, смертность на этапах пересылки достигала пятидесяти процентов.
В лагере под Кишиневом пленных держали недолго — недели две. Здесь их разделили на рядовой и командный со-став. Рядовых, в том числе и Мефодия, отправили в румын-ский лагерь Kgf. Lager 7 в городе Бельцы (с началом войны Молдавия вошла в состав Румынии). Этот лагерь был соз-дан специально для советских военнопленных.
На громадной территории лагеря располагались полу-подвальные, большие бараки. Их было несколько десятков. Вся территория лагеря обнесена в несколько рядов колючей проволокой. По углам – вышки, на которых стоят, расставив ноги, автоматчики, вдоль колючей проволоки снаружи охранники-полицейские.
Рядовой состав  военнопленных содержали в деревянных бараках, а частично и просто на земле – под открытым небом. Внутри лагерь охранялся русскими и украинскими по-лицейскими.    Полицаев легко было узнать по белой повязке на правом рукаве с надписью на немецком языке: «Polizei» и дубинке в руке. Дубинки были резиновые с ме-таллическим наконечником.
   Для советских военнопленных, как оказалось потом, самым страшным в лагере были не румыны, не немцы, не комендант, а свои. Хуже голода и болезней в лагере дони-мали полицаи из военнопленных. Как правило, полиция формировалась из людей физически сильных, аморальных, не знавших ни жалости, ни сострадания к своим товарищам.
Мефодия и его товарищей по плену сначала никто не избивал и не допрашивал: «Кто твой командир, и какой но-мер части?» Ему не приходилось стоять в строю при отборе «комиссаров, коммунистов и евреев». Происходило это из-за того, что советские солдаты и офицеры, попадавшие в плен на Южном фронте в июле-сентябре 1941 года в огромном количестве, были из уже разгромленных противником полков и дивизий. Никакого интереса к информации разведывательного характера немцы не проявляли и фамилиями командиров частей не интересовались: командиры были в плену вместе с солдатами, а номера разбитых частей, участвовавших в приграничных сражениях, немцы знали еще до войны. А главным было то, что они тогда слепо верили фюреру в отношении реальности «блицкрига» и считали, что еще до зимы СССР будет побежден.
Военнопленные замечали, что немцы более благо-склонно относились к военнопленным украинцам, нежели к русским, видимо считали, что в затянувшейся войне, так не похожей на молниеносную, виноваты именно русские сво-им бессмысленным сопротивлением. Некоторые военно-пленные специально изменяли свои фамилии на украинский лад, чтобы хоть как-то облегчить свою участь.
По прибытии в лагерь у многих сразу же возникала мысль о побеге. Очень скоро она овладела умами практически всех военнопленных, несмотря на то, что репрессивные меры ужесточались и по отношению к бежавшим, и в отношении оставшихся в лагере. В назидание другим расстреливали каждого пятого, четвертого. Но пленные продолжали убегать, причем необязательно на восток, до которого становилось все дальше, а и на запад, и на юг.
 Первое время, около месяца, пленных держали в «карантине» в огромном высоком бараке без окон и дверей.. Наступил ноябрь, а с ним пришли холода. Барак насквозь продувался – ворот не было. Внутри барака сначала образовались ледяные сосульки, а затем и настоящие айсберги. Холод стал вторым врагом после голода. Согреться можно было только прыганьем, но на это не хватало сил – узники  постепенно превращались в дистрофиков. Рацион ухудшал-ся и уменьшался с каждым днем. У многих появились же-лудочно-кишечные заболевания. Другим грозил конец от воспаления легких. Развились фурункулез, сыпь, различные флегмоны, кровавый понос, чахотка. С наступлением моро-зов начались обморожения конечностей. Как ни странно, но косившую всех смерть большинство встретило спокойно, как должное: не надо было попадать сюда!
В середине ноября, когда из-за наступивших морозов жить стало совсем невозможно, пленных перевели в основ-ной лагерь, посчитав, что карантин свое дело сделал…
Бараки в основном лагере были деревянными, одно-этажными, небольшими. В них размещалось не более двух-сот человек. С каждым днем живых становилось все мень-ше и меньше. На дощатом полу были насыпаны стружки и опилки, на которых пленные спали. На день полагалось эти стружки сгребать в угол, чтобы не ходить ногами «по кровати». Температура воздуха в бараках — уличная. Люди погибали от холода. В лагере начался сыпной тиф. Уже мета-лись люди в горячке, а пленные не понимали, что это за бо-лезнь — раньше не встречались с ней. Спали они на полу, 
на стружках, вповалку рядами, тесно прижавшись, друг к другу для тепла. Каждую ночь смерть забирала чьи-нибудь жизни. Утром тела умерших выносили и складывали в водосточной канаве, идущей вдоль барака. Там трупы копи-лись в течение недели, высота таких «могил» достигала окон барака. Трупы обычно раздевали — одежда нужна жи-вым…. Раз в неделю, накопившиеся вдоль бараков тела, пленные относили метров за сто в сторону и укладывали рядами друг на друга — в специально вырытые траншеи. Каждый ряд посыпался хлорной известью, а затем клали следующий ряд, и так продолжалось всю зиму….
Подавленные происходящим, узники вначале пассивно существовали: болтались взад-вперед без дела, валялись на полу, прикрывшись от холода всем, чем только можно, без конца делились воспоминаниями об утраченной жизни, грустили о приближающемся ее бесславном завершении. Сильно страдали те, кто не находил в себе силы воли отказаться от пагубной привычки к курению. Они вынуждены были менять пайку хлеба на табак.
Условия жизни в лагере ухудшались с каждым днем. Настроение фашистов резко упало когда «блицкриг» не со-стоялся под Москвой. Эти события прямо или косвенно по-влияли на условия существования военнопленных в лагере и на ухудшение рациона их питания. Смертность среди уз-ников всё возрастала, угроза схватить неизлечимые болезни висела над каждым из тех, кто еще оставался в живых. Все были доведены до отчаяния, но многие продолжали бороться сами с собой — с желанием «плюнуть» на все и помереть, раз все равно этого не избе-жать.
Очень часто нацисты ставили своих узников перед  выбором: расстрел или сотрудничество? Под страхом смерти некоторые солдаты и офицеры выбирали второй вариант. Большинство пленных, согласившихся сотрудничать с фашистами, выполняли функции охранников в тех же концлагерях, сражались с партизанскими соединениями, участвовали в многочисленных карательных операциях против мирного населения. Кроме того в лагерях для военнопленных от-бирались тысячи наших соотечественников, которых после обучения забрасывали на парашютах вглубь советской территории. Их основной задачей, наряду с передачей текущей информации, было политическое разложение населения и диверсии. Другие группы предназначались для борьбы с партизанами, для чего их забрасывали в качестве агентов к партизанам. В большинстве случаев сотрудничество с фашистами было единственной возможностью вы-жить для советского военнопленного. Таких пленных было меньшинство. Подавляющее большинство выживших советских военнопленных, несмотря на ужасные условия со-держания в плену, сумело сохранить достоинство, не зама-рать свою честь сотрудничеством с фашистами.
Большая часть советских военнопленных, сознательно отказывалась от какого-либо сотрудничества с врагом, что в тех условиях фактически было равносильно самоубийству. Главное, чему научились советские военнопленные, находясь у немцев, так это выживать. Каким-то чудом около трети узников удалось преодолеть все тяготы и лишения фашистского плена. Притом, что рациональные фашисты часто кормили только тех обитателей концлагерей, которых использовали на различных производствах. Хлеб для пленных готовили из отрубей, целлюлозы и соломы, а похлебка  и напиток представляли собой небольшие порции дурно пахнущей жидкости, часто вызывающей рвоту. Если учесть холод, эпидемии, непосильный труд, то стоит только пора-зиться редкостному умению выживать, выработавшемуся у советских военнопленных.
Долгих два с половиной года продолжался для Мефо-дия лагерный кошмар. Пленных заставляли выполнять каторжную работу. Военнопленные из лагеря активно привле-кались к принудительному труду в рабочих командах. Они работали в сельском хозяйстве, в строительстве и на желез-ной дороге. За малейшую провинность заключенных под-вергали пыткам, избиениям, издевательствам, часто приводившим к смертельному исходу. Заключенные умирали от непосильного труда, голода, болезней и других лишений.
Мефодий выжил в плену, не замарав своей чести и не потеряв достоинства. Он сумел сохранить жизнь в нечеловеческих условиях, чего это ему стоило, мы уже не узнаем. В плену Мефодий очень тяжело переживал своё положение пленного. Его угнетали не столько нечеловеческие условия содержания, а больше сознание беспомощности и безысходности своего положения. Ему не давали покоя мысли о жене и детях. «Живы ли они? Как они живут в условиях войны? Что стало с ними, если власти узнали, что он в пле-ну?» — эти и другие мысли не давали ему покоя ни днём, ни ночью. Именно эти мысли удерживали его от отчаяния, побега и согласия сотрудничать с фашистами. Несмотря на своё безнадёжное положение, он не терял надежду на воз-вращение на Родину – к своей семье.
Зимой 1944 года война приблизилась к границам Мол-давии, уже были освобождены Николаев, Одесса. В конце марта начались упорные кровопролитные бои за Бельцы. Немецкое командование планировало любой ценой удержать город, как важный узел железных и шоссейных дорог на севере Молдавии. Боясь окружения, в ночь на 26 марта, противник, спасаясь бегством, оставил город, лежавший в руинах. В боях за Бельцы участвовали части 2-го Украинского фронта, которым командовал маршал Иван Конев.
Утром 26 марта 1944 года в Бельцы вошли наши войска и освободили советских военнопленных.
После освобождения из концлагеря в марте 1944 года, Мефодий был направлен в фильтрационный лагерь для про-верки органами военной контрразведки СМЕРШ. Такая проверка бывших военнопленных была обычным делом, поскольку немцы активно использовали военнопленных для вербовки и засылки своих агентов в советский тыл.
Проверку в фильтрационных лагерях проходили не только бывшие военнопленные, были там и полицаи, ста-росты, лица призывного возраста, проживавшие на терри-тории, занятой противником. Режим в лагере был довольно свободным. Трижды в день – столовая, питание не обильное, но вполне достаточное (по крайней мере – не такое как в плену). В конце дня – час политинформации, которую проводил замполит начальника лагеря. По очереди (один-два раза в неделю) – наряды – на кухню, дневальство в бараках, уборка территории. Мефодий понимал, что пребывание в лагере («фильтрация») должно завершиться каким-то результатом. Каким он может быть? Предугадать результат было невозможно – при фильтрации следователи СМЕРШа работали довольно-таки топорно и грубо, самое большое недоверие у них вызывали не только офицеры, но  и выжившие концлагерники. За собой Мефодий не чувствовал особых «грехов» – в плен добровольно не сдавался, в лагере на сотрудничество с фашистами не пошёл, но тре-вожные мысли всё равно постоянно роились в голове. На результате проверки могли сказаться показания кого-то из военнопленных, у кого с ним отношения не сложились, или чья либо клевета, чего тоже исключать было нельзя.  Но всё-таки Мефодий надеялся, что проверка для него за-кончится нормально.
В апреле 1944 года, после завершения проверки, которая длилась в течение нескольких недель, Мефодий был направлен в Слободзейский РВК Молдавской ССР, где его повторно призвали в ряды Красной Армии и направили в 108-ю гвардейскую стрелковую дивизию 46 Армии.
В это время дивизия обстоятельно готовилась к Ясско-Кишиневской операции. Дивизии было предписано прорывать оборону противника в первом эшелоне. За время уча-стия в операции подразделениями дивизии было истреблено более трёх тысяч и взято в плен более семи тысяч солдат и офицеров противника. В дальнейшем дивизия успешно вела бои на территории Румынии, Болгарии, Югославии и Венгрии. В ноябре 1944 года 108 гвардейская стрелковая дивизия действовала в первом эшелоне 46-й армии по окружению будапештской группировки врага. В конце декабря кольцо вокруг венгерской столицы сомкнулось, наглухо закрыв будапештскую группировку противника. Дивизия, действуя в составе 37-го стрелкового корпуса, с ходу ворвалась с запада в городские кварталы Буды. Начались жаркие уличные бои.
Фашистское командование предприняло отчаянную  попытку выручить свои окружённые в городе войска. Сильная танковая группировка, имевшая свыше пятисот танков и штурмовых орудий, нанесла внезапный удар из района Секешфехервара. Через два дня танки противника вышли к Дунаю и повернули к Буде, оказавшись в тылу 108-й диви-зии. Ситуация усугубилась тем, что незадолго до появления противника снялись и ушли из дивизии все приданные артиллерийские и зенитные полки. Бои на участке дивизии вскоре продолжились. Штурмовые группы настойчиво про-двигались вперед, оставляя за собой небольшие подразделения прикрытия. Противник сумел создать против этих подразделений сильную группировку и нанести удар. Одна-ко, благодаря ожесточённому сопротивлению гвардейцев и вовремя подоспевшему подкреплению, противник не проскочил через этот последний рубеж обороны и вынужден был снова откатиться назад.
В этом бою Мефодий получил сквозное пулевое ране-ние в плечо и был отправлен в госпиталь.
Находясь на излечении в госпитале, он встретил землячку из Ловлинской – Грибанову Марию, служившую в 394 стрелковой дивизии 46 армии фельдшером в звании «младшего лейтенанта». Она поведала ему о том, что ста-ница Ловлинская в течение полугода была под фашистской оккупацией, но о судьбе родных Мефодия она ничего не знала.
Из госпиталя Мефодий написал домой письмо, в котором сообщил, что жив, воюет, сейчас находится в госпитале после ранения, но скоро его выпишут и опять пошлют на фронт. Писал, что очень скучает о жене, детях. Просил написать, как они живут, как дети – живы ли, здоровы?

 На его счастье, ответ из дома пришёл достаточно быстро – буквально за несколько дней до его выписки и отправки на фронт. Письмо было очень трогательным – ведь род-ные ничего о нём не знали. Ещё осенью 1941 года им при-шло извещение о том, что он пропал без вести. Отношение к семьям пропавших без вести было крайне негативным – их считали членами семьи изменника Родины и никакой помощи от государства им не полагалось. Более того, жена сообщила, что осенью 1941 года, ещё до немецкой оккупации, она не смогла выйти на работу из-за тяжело заболев-шей младшей дочери – Марии. За вынужденный прогул председатель колхоза выселил семью из колхозного дома. Нашлись добрые люди – подсказали, что как раз в это время 
репрессировали немецкую семью, жившую в землянке на окраине станицы. Лукерья с детьми быстро перебралась в освободившуюся землянку. Землянка была очень тесной, в ней была одна комнатка и кладовка. С помощью беглого солдата в землянке перестроили печку, под печью вырыли яму, в этой яме спали старшие дети – Эраст, Дмитрий и Степан. Младшие – Ганна и Абрам спали на печи, а жена с маленькой Марией – на лавке.
В оккупации дети в школу не ходили – на улицу выходили по очереди, так как в холодное время одеть было нечего. Питались очень скудно – варили пшеничное зерно и за-правляли её конопляным маслом. Ещё откапывали в поле неубранную мёрзлую свёклу. Спасала корова – основная кормилица, за счёт этого и выжили.
Читая эти строки, в душе у Мефодия творилось что-то невообразимое – было смятение, обида и злость, а сердце обливалось кровью…. Он не понимал, как такое могло быть, зачем нужна такая жестокость к беззащитной женщине и её детям. Умом он понимал, что всем тяжело, но сердце разрывалось от обиды: «Зачем же так? В чём виновата жена и его дети? Что же это за власть такая, которая воюет с беззащитными женщинами и детьми?» Обо всём этом он думал, молча, скрипя зубами, уткнувшись в госпитальную подушку. Мефодий мысленно винил себя за то, что оказался в плену, а не погиб там, в одесской степи. Возможно, тогда бы семья не так страдала из-за его пленения – хоть какую-то помощь получала от государства.
Написать ответ он не успел, да и не знал, куда его от-правят воевать. Уже через несколько дней – в середине марта 1945 года его выписали и, выдав документы, направили в 235 армейский запасный стрелковый полк, располагавший-ся в районе венгерского города Секешфекешвар. Армейские запасные полки выполняли роль распределителей солдат и сержантов, прибывающих на пополнение действующей армии из госпиталей, сборно-пересыльных пунктов и штрафных рот.
23 марта 1945 года, в составе роты автоматчиков в ко-личестве сорока человек, Мефодий был направлен в 223 стрелковую дивизию 46 армии. Воевал пулеметчиком в со-ставе 1037 стрелкового полка. Воевал недолго – после вы-писки из госпиталя всего пять дней – с 23 по 28 марта 1945 года. Очень ожесточённые бои шли на западе Венгрии в районе города Комаром по ликвидации Эстергомско-Товарошской группировки противника. В ликвидации группировки участвовали части 46 армии совместно с Дунай-ской военной флотилией. За время операции группировка врага в количестве семнадцати тысяч человек была ликви-дирована. 28 марта соединения 46 армии очистили от про-тивника южный берег Дуная на участке Эстергом, устье ре-ки Раба, овладели городами Комаром, Дьёр и 2 апреля вы-шли на австро-венгерскую границу между Дунаем и озером НёйзидлерЗе».

Последний бой
Последним для Мефодия стал наступательный бой за деревню Деглер в районе города Комаром. Фашисты ожесточенно сопротивлялись, сражались, не щадя своих солдат. Не жалели они снарядов и пуль и для наших бойцов…
В этом бою Мефодий воевал первым номером пулемётного расчёта. Насколько был велик шанс у пулеметчика уцелеть на передовой? Обычно все расчеты погибали или выходили из строя по ранению в первые три дня наступления.
Шквал автоматного и пулемётного огня не давал на-ступавшим поднять голову, а подниматься в атаку надо бы-ло – до окопов фашистов было совсем недалеко – метров сто – сто двадцать и это пространство хорошо просматривалось. Вопрос нескольких минут, и немцы расстреляют наших бойцов, как в тире. Мефодий понимал, что от него и его пулемёта зависит очень многое. Изловчившись, он ползком быстро добрался до ближайшей воронки. Кажется, его манёвр остался незамеченным фашистами, Из своего укрытия он осмотрелся – впереди увидел замаскированную в кустах позицию немецкого пулемётчика, который себя пока ничем не обнаружил, видимо, ждал, когда наши бойцы вновь пойдут в атаку. И они не заставили себя долго ждать – прозвучала команда ротного: «Вперёд! За мной! Ура-а-а!».
Как только наши бойцы поднялись в атаку, сразу же заработал фашистский пулемёт. Мефодий уже держал его на мушке, поэтому первой же очередью заставил замолчать огневую точку врага. Эти выстрелы оказались очень свое-временными и позволили нашим бойцам совершить ре-шающий бросок до фашистской траншеи. Мефодий про-должал стрелять, прикрывая своих товарищей от огня вражеских автоматчиков. Но его стрельба не осталась незамеченной фашистами. Не успел он покинуть свою удобную позицию, как вокруг него начали рваться мины. Он понял, что его позицию засекли, и будут бить,  пока не уничтожат. «Нужно срочно выбираться отсюда» – решил Мефодий. Мины ложились плотно, всё ближе и ближе к воронке, ка-залось, что следующая попадёт точно в цель. Решившись на бросок, Мефодий выполз из воронки и, поднявшись, сделал первый шаг.  В этот момент прямо перед ним прогремел взрыв. Столб огня и грязи ударил в лицо, всё его тело обожгла нестерпимая боль. Тело обмякло, он упал навзничь и провалился во мглу. Через какое-то время к нему на мгновение вернулось сознание, он понял, что ещё жив, но от-крыть глаза и пошевелиться не мог. Всё тело пронизывала адская боль, а грудь сдавило так, что вздохнуть не было ни-какой возможности. Мефодий почувствовал, что умирает, перед его глазами промелькнула вся его жизнь. Всё это бы-ло в каком-то тумане, и постепенно туман становился плот-нее и плотнее.
 В последний момент жизни перед глазами Мефодия встал образ его любимой жены – Луши, его детей: Эраста, Дмитрия, Степана, Ганны, Абрама и маленькой Марии… Он успел лишь подумать: «Вот и всё… Прощайте мои дорогие…».
 Силы окончательно оставили его и он опять провалил-ся во тьму. Теперь навсегда…
Похоронили его вместе с его однополчанами – такими же бойцами из их роты, на окраине села Моча, на правом берегу чужой реки Дунай, в чужой стране под названием Венгрия. Похоронили их восьмерых –  в Братской могиле.
 Мефодия положили третьим с юга – во втором ряду…
 
Вместо эпилога
Ни суровые испытания в боях при обороне Одессы, ни ужасные условия вражеского плена, ни унижение в фильтрационном лагере, ни ожесточённые бои в самом конце войны не сломили волю и характер Мефодия – он остался верен Военной Присяге и исполнил свой воинский долг до конца.
А ещё он воевал за свою семью, за своих детей. Его смерть не была напрасной – его дети выжили, выросли, по-лучили образование, обзавелись семьями, продолжили род, вырастив достойных его потомков.
Им есть кем гордиться, и эту память о Мефодии Афанасьевиче Гайдай нужно сохранить и передавать в роду из поколения в поколение.
Иначе нельзя…