Как я украл самолёт

               
   В жизни каждого лётчика-инструктора, кроме всяких прочих неприятностей, есть одна из самых, самых… Это то, что практически никогда ты не ходишь в отпуск летом, как все нормальные люди. Когда народ весело и счастливо жариться на солнце под музыку «на морском песочке, я Марусю встретил…» ты, как раб на галерах, весь в солёном поту, на нервах, сидишь в кабине и, как не старается ученик тебя убить на каждой посадке, ты не даёшь ему этого сделать… К сожалению, лето самое удобное время для полётов и обучения тех, кто учится летать. Но зато когда подуют пронизывающие, холодные ветра и дожди забренчат по своим унылым струнам: вот тут - «пажалте бриться», ступайте в отпуск! Как правило, в «…бре» (октябре, ноябре). Не, ну иногда в феврале-марте но, поверьте, хрен редьки не слаще! Не помню точно, в каком году, но выпала нам удача! Слушателей выпустили, по сокращённой программе и к середине августа мы были уже свободны. Начальство вдруг решило отправить всех в отпуск! О сколько счастья и радости нежданно свалилось на нас! В курилке горячо обсуждалось, кто и куда поедет отдыхать. Как это будет здорово, понежиться на горячем песочке, погулять с улыбчивыми «русалками» по пустому пляжу и под небом, усеянным яркими звёздами! Правда оказалось, что с путёвками в санатории и дома отдыха в августе просто ОЧЕНЬ напряжённо! Это вам не ноябрь, когда тебя прямо-таки уламывали съездить на море в какой-нибудь санаторий. Тогда мы не очень-то и соглашались. Пить спирт под монотонный шум дождя, ну абсолютно всё равно где! Имея уже достаточный жизненный опыт общения с различными чиновниками «при авиации», я пошёл сразу к медицинскому начальству, которое и ведало распределением путёвок. Понимая, что одним спиртом тут не обойдёшься (у них своего, ну просто куры не клюют…), я «затарился» дефицитным, в те времена, коньяком! Это сыграло свою роль и с путёвкой в кармане, счастливый донельзя, что поеду отдыхать на море в военный санаторий Чемитоквадже (это в районе Сочи), я возвратился в часть. Только радовался я зря… Как сейчас помню, что в отпуск эскадрилья уходила с двадцатого августа, а путёвка у меня была с двадцать пятого. И вот, когда я уже уложил чемодан и собирался в дорогу, в последний день перед отпуском меня вызывает командир части и сообщает, что надо срочно забрать из Евпатории самолёт из капитального ремонта. Я так и сел! Не впервой мне приходилось это делать, и я хорошо знал, во что это выльется. Получение самолёта, облёт его, оформление документов – на все это уходило МИНИМУМ десять дней! Нет, когда мы забирали самолёт во время работы - это было классно! Пару недель пожить прямо на центральной площади Евпатории, а именно там располагалась военная гостиница, кто же откажется! Мы даже специально затягивали получение самолёта, наслаждаясь отдыхом в этом прекрасном южном городе! Но только не в этот раз!!!
   Однако делать было нечего. Приказ есть приказ и полностью в «растрёпанных» чувствах мы всем экипажем отправились на завод, получать машину. Правда, техником самолёта пришлось взять молодого лейтенанта, который только недавно прибыл из училища. Мой «бортач» - борт техник, умудрился «слинять» в отпуск на один день раньше нас. Для тех, кто не связан с авиацией рассказываю. Когда я лейтенантом впервые увидел, что такое капитальный ремонт самолёта, я просто впал в ступор. Огромный цех завода, через который мы шли в сопровождении инженера, был завален какими-то авиационными запчастями. Среди них возились десятки рабочих, перенося их с место на место. Работа кипела, как в муравейнике. На мой вопрос, а где же наш самолёт, инженер сделал широкий жест рукой - да вот он перед вами… Вот после такого ремонта мы и должны были получать машину. Облёт самолёта включает в себя большой комплекс мероприятий, которые непременно надо выполнить. Буквально по пунктам. На разных высотах и скоростях. Несмотря на то, что заводские испытатели уже выполнили испытательный полёт самолёта, но при нашем облёте всегда всплывала целая куча недостатков. Мелкие недостатки, устранялись после полёта, ну а если крупные, облёт приходилось повторять заново.
   Когда мы приехали на завод, я сразу развил бурную деятельность, требуя быстрей начать процедуру приёмки. Рабочий класс смотрел на меня с недоумением, и никто даже не думал торопиться. Ах, так! И я пошёл к директору завода. Я его знал. Это был седой мужчина приятной наружности, плотный, небольшого росточка. Как любой руководитель, он был себе на уме, но хорошо зная нас, всегда шёл навстречу нашим просьбам и пожеланиям, по мере сил и возможностей. Короче, у нас были прекрасные отношения, и я рассчитывал на его помощь. Зайдя к нему в кабинет, я немедленно упал перед ним на колени и, размазывая слёзы и сопли по физиономии,  рассказал о своём горе, прося помочь мне, чем сможет! Он пожалел меня и через полчаса переговоров по телефону с различными службами сказал, что уже на послезавтра назначен вылет на девять утра. Послезавтра это было уже 24 августа. Ничего, подумал я. В санаторий допускается опоздание до пяти суток. Успею.
      В день облёта мы примчались на завод пораньше и в девять утра уже вырулили на взлётную полосу. Настроение было прекрасное! Пока всё складывалось, как нельзя лучше. Дав газы, мы начали взлёт. Обычно в это время, правый лётчик, держит руку на рычагах управления двигателями. Это один из факторов фиксации, чтобы РУДы не сдвинулись с максимального режима от тряски. Тем более, что аэродром был грунтовый, небольшой длинны (только – только хватало для взлёта и посадки) и, как его не ровняли катками, но ощущения были такие, что бежишь по стиральной доске. Разбег происходит быстро и, когда до скорости отрыва оставалось каких-то 20-30 километров,  Дима, мой правый летчик, вдруг откатился назад. Дело в том, что на Бе-12 катапультное кресло летчиков устроено так, что ты залезаешь в лаз на второй этаж, садишься в кресло и, подкатившись вперед, на полтора-два метра, закрываешь этот люк. Видимо у него сорвало стопорное устройство кресла! Естественное желание схватиться за что-нибудь, когда тебя неожиданно отбрасывает назад, привело к тому, что Дима непроизвольно убрал газ одного двигателя! Я, правда, среагировал почти мгновенно и убрал обороты второго двигателя. Но скорость была уже где-то около двухсот километров. Самолёт резво сошёл с полосы и направился на полной скорости к техническим помещениям, разбросанным вокруг аэродрома. Интенсивно отвернув (имелся опыт объезжать столбы, полученный ещё на Ан-2!) я начал тормозить изо всех сил и, не доехав до забора, метров пять – десять, остановился.
                Теперь «лирическое отступление»
   Дело в том, что откат кресла хоть и не часто, но всё же случался на этом самолёте и как пример, хочу привести рассказ одного из прекрасных пилотов с самолёта Бе-12. Он прослужил на Дальнем Востоке всю жизнь, с честью пронеся звание морского офицера в боевом полку. В нашей эскадрилье он переучивался  на должность командира корабля, и тогда-то мы с ним и познакомились. Общаемся и до сих пор в соцсетях.
 
                Итак, рассказ Анатолия Андрианова:

   8 января 1981 года, отправляясь на боевое дежурство, я начал взлёт. Всё шло как обычно, и на скорости в 140 километров я отдал штурвал от себя, чтобы поднять хвостовое колесо. Там всякие моменты действуют на самолёт, струя закрученная и много ещё чего… В общем, для сохранения прямолинейного движения на разбеге штурвал и левая педаль даются влево до упора. В этот момент я  и отъехал назад. Пришлось всё бросить. И когда я это всё потерял, самолёт свернул с ВПП вправо и весело подпрыгивая, понёсся по снегу на капониры Ил -38. Вижу, что сейчас приедем и, еле достав штурвал, поддёрнул его.  Аппарат встал на дыбы и стал типа лететь, почти касаясь земли левым поплавком и хвостом. Со стороны смотрелось, говорят, очень эффектно - за снежным вихрем было видно только правое крыло. Движки взревели - воздух попадал в воздухозаборники под  углом. На КДП все вскочили, у РП упала челюсть и «матюгальник», а одна симпатичная девушка, планшетистка, с которой у меня была большая дружба, рухнула без чувств. Я видел только небо и ждал - проскочим ли капониры?  Правак сидел, как манекен и я со страшной силой лупил ему в плечо, благо мог дотянуться. Это всё, что я мог сделать для спасения жизни. Штурман методично отсчитывал скорость, она потихоньку росла, но пока была меньше скорости отрыва. И тут в окошке промелькнули пирамидальные тополя, как будто наклонённые под углом. Мама дорогая!  Тополя возле метеостанции! Заправка полная и бомбы на борту… Но оторвались. Смотрю - правак убирает шасси. Ожил наконец-то! А крен, сука, не убирает и мы, пролетев по дуге, уже летим в скалистую сопку с другой стороны ВПП. Продолжаю набивать ему гематому на плече и - о чудо! Сигнал прошёл! Плавненько так, перевёл в набор. Когда перешли в горизонт, я наконец-то подкатился, и тут же откатился опять! Потом опять подкатился уже окончательно, смотрю - между педалей штурман протягивает мне зажжённую цигарку. «Спасибо, Юра!». На  четырёхстах метрах состоялся первый разговор с РП: «Чё там у тебя?». «Откатился…». «Да! Мог бы и не подкатиться». «Да понятно…».  «Задание по плану, набор 2400 на точку».  А девушку доктор откачал…

                Возвращаясь назад.
   Где-то, через час, когда устранили поломку, мы вторично начали взлёт. Ну, уж если не повезёт, то всё пойдёт наперекосяк! На этом взлёте, опять перед самым отрывом, у Димы аварийно отбросило верхнюю крышку люка. Она обычно откатывается только тогда, когда лётчик готовится к катапультированию из самолёта и, откатившись, выдёргивает предпоследнюю чеку. Всё! Остаётся дёрнуть за шторку и тебя выбросит из самолёта на высоту 20 метров. Короче говоря, после вновь интенсивного торможения и остановки, Дима оказался сидячим верхом на ракете, которая могла сработать в любой момент! Плавно, плавно, потихонечку мы рулили на стоянку, посматривая друг на друга и вытирая холодный пот, обильно текущий по лбу. Я показал Диме кулак, мол, сиди и не дыши! Опять сбежались технари и только после того, как была вставлена чека, мы смогли спокойно вздохнуть.
   А время шло неумолимо! Дело в том, что заявка на полёт была строго ограничена и к 12 часам дня мы должны были (кровь из носа!) освободить зону, так как через неё будет пролетать целый полк истребителей на большой скорости. Наконец, в начале двенадцатого, мы благополучно взлетели и я начал интенсивно набирать 8000 метров, чтобы на этой высоте выполнить все пункты облёта. Едва я набрал высоту, как Симферопольский диспетчер начал беспокоится. Типа, не пора ли освобождать зону, скоро «маленькие» полетят. Заговаривая ему зубы, я торопился изо всех сил выполнить всю программу облёта. Не зачтётся же полёт, если  не сделать всё, как надо! Кончилось это тем, что у диспетчера началась форменная истерика! Продержавшись ещё две минуты до конца и, выполнив все пункты облёта, я под непрерывный вой диспетчера, начал очень интенсивно снижаться, дабы освободить зону и не столкнуться с истребителями. И тут раздался ещё более дикий вой моего радиста Миши! Он, бедняга, умолчал, что у него тяжёлый насморк. Нет, это не смешно! Каждый лётчик, хоть раз, да и попадал в такую ситуацию. Когда начинаешь интенсивно снижаться, перепад давления сильно «давит» на фронтальные пазухи носа и боль возникает такая, как будто черепную коробку, без анестезии вскрывают гвоздодёром. Надо снижаться потихоньку, устраивая площадки, и тогда будет не так больно. Мы же, в силу сложившихся обстоятельств, должны были снижаться очень быстро. Бедный Миша! Он выл белугой, слезы застилали глаза и голова, прямо-таки раскалывалась. Что я мог поделать? Только посочувствовать… Под плачь и всхлипывания бедного радиста, мы приземлились на аэродром.
   Всё! Полёт выполнен, и я забрав с собой техника пошёл к директору. Душа пела: успел, успел, сейчас оформим документы, потом перелёт домой и в отпуск! Директор встретил нас с улыбкой. «Ну что, хлопцы, успели? Сейчас запрошу разрешение на перелёт, и полетите!». Я радостно закивал головой, и мы начали подписывать различные акты, документы, справки и так далее. Примерно через час, в самом конце, директор попросил у нас доверенность на получение самолёта. Эта справка давала право экипажу получить самолёт у завода, а для завода это был отчётный документ, подтверждавший, что ремонт произведён полностью и без претензий. Доверенность эту всегда брал техник самолёта в нашем строевом отделе. Я повернулся к лейтенанту и говорю: «Ну чё стоишь, доверенность давай!». «Какую доверенность?» - спрашивает меня с милой улыбочкой этот «мальчик, юный, кудрявый, влюблённый». И тут сердце мое сжалось в предчувствии неотвратимой беды…  «Доверенность на получение самолёта». «???». Немая сцена... Понятно, что он даже не знает о чём идёт речь! Я поворачиваюсь к директору… Тот молча разводит руками. Не буду описывать в красках, как в течении длительного времени я пытался «уломать» его поверить мне на слово, клятвенно обещая, немедленно переправить в самое короткое время эту злосчастную бумаженцию. Он был твёрд как скала! «Вот привезёте справку, тогда и забирайте самолёт». Я его понимал… Без этой бумаги он не мог оформить никакие финансовые документы: начислить зарплату и премию рабочим, закрыть план выполненных работ, доложить начальству об окончании и сдачи объекта. В конце – концов, как объяснить, кому он отдал самолёт? Что мне оставалось делать? Только отправлять техника в Николаев за этой проклятой бумажкой. Легко сказать! В советские времена улететь, уплыть, уехать из Крыма хоть на чём-нибудь в преддверии первого сентября, было просто невозможно. Наверное, даже местные ослы были задействованы в осуществлении перевозок. Трудно представить, сколько времени затратит молодой бестолковый лейтенант, на то, чтобы съездить туда и обратно… В полной прострации я стоял под самолётом, куда мы пришли, и просто не представлял, что делать дальше… Как было обидно! Сесть бы на самолет и привести эту справку, проклятую! За два часа можно было бы обернуться… Мечты, мечты… А жизнь шла своим чередом. На заводе наступило время обеда, и рабочий класс дружными рядами направился в столовую. На стоянке не осталось никого… Техник, уже начал было доставать чехлы, упакованные для отлёта, как вдруг к нам подлетает на полной скорости газик и руководитель полетов, высунувшись из окна «наезжает» на меня: «Вы чего тут возитесь? Заявка открыта, вылетать пора! Мне долго вас ждать?». Несколько секунд мозги у меня в голове медленно проворачивались скрипя несмазанными осями… Потом я понял, что руководитель полётов ничего не знает! Директор ему не позвонил и не отменил разрешение на вылет. Воровато оглянувшись по сторонам, и убедившись, что на стоянке никого нет, я дал команду убрать колодки. Экипаж смотрел на меня широко открытыми глазами… «По местам – прошипел я сквозь зубы – запускаемся!». Все дружно полезли в самолёт. Техник тоже было сунулся, но я показал ему кулак и сказал, что после нашего вылета пусть идёт к директору, падает на колени, кается и остаётся в заложниках. Справку мы пришлём быстро, как только сможем. Запустившись, мы скоренько вырулили и я, дрожащим голосом, запросил разрешение на вылет. «Разрешаю» - произнёс РП и, дав газы, мы понеслись на взлёт. Убрав шасси и всё ещё не веря своему счастью, я сообщил, что перехожу на связь с Симферополем. «Разрешаю. Счастливого пути» - сказал РП. «Да, да, да -  подумал я - ты ещё не знаешь, что тебя ждёт».
   Симферополь дал мне команду набирать 2400 метров и по трассе следовать на Одессу. Только я набрал эшелон, как диспетчер сказал, что Глазомер (это позывной завода) просит меня выйти с ним на связь. Связываюсь и таким елейным голоском спрашиваю, мол, что хочет Глазомер? Дальше мне во всяческих выражениях рассказали, какой я нехороший человек – редиска и потребовали НЕМЕДЛЕННО вернуться! Счас, разуюсь только! Прикинувшись совсем, совсем дурачком, типа я под руководством Симферополя, Вас не слышу, следую на Блондинку (Николаев), и быстренько отключился. Наступила тишина. Ну, думаю, теперь бы только Симферополь не вернул нас назад. Летим, задумались… Ещё никто не крал самолёт с завода… «Посодють, а ты не воруй!»… Тут ещё и радист добавляет: «Командир, тут по дальней связи Москва запрашивает, где находимся и куда следуем? Что отвечать-то?». «Что, что, отвечай как есть, координаты и что следуем на Блондинку». Это уже до Москвы дошло, что самолёт украли с завода. Беспокоятся, вдруг в Турцию угнать машину решили? Совсем плохо стало. Точно «посодють», и вместо курорта – на нары! Тут уже и Одесская зона началась. Недолго думая прошу разрешения выйти из трассы и на Николаев.  Одесса и рада стараться! Баба с возу - толще шея! «Следуйте на Блондинку».
   Прилетели домой, заруливаю на стоянку. Пусто. Все в отпуске. Потом выскакивает какой-то сверхсрочник, типа дежурный по стоянке, а за ним следом идут командир и старший инженер. Оба смеются и головой качают. «Ну, ты Воронов даёшь!» - говорит командир. «Всякое видел, но чтобы самолёты крали… Короче выговор тебе строгий и мотай в отпуск, чтобы я тебя не видел. За два месяца, глядишь, как-то всё устаканится». «Командир – говорю – справочку бы отправить на завод. Обещал…». «Успокойся, тут такой тарарам Москва подняла, что справка уже готова и с нарочным будет отравлена в ближайшие часы, так что завтра будет на месте». В санаторий я успел и отдыхал прекрасно, но это уже совсем другая история…