Российские пропагандисты от науки о прародине тюрк

 Российские пропагандисты от науки о прародине тюрков
В последние годы некоторые российские исследователи решили передвинуть прародину тюрков ещё дальше на восток, поближе к Тихому Океану. Теперь они пытаются доказать, что даже не Алтай, а именно Ордос (северо - восток современного Китая) является прародиной тюрков. В доказательство этой гипотезы они обычно ссылаются на то, что первые письменные сведения о древних тюрках появились в китайских хрониках. При этом  сведения о прошлом и языке тюркских народов, они пытаются извлечь из древнекитайских летописей.

 Между тем, большинство китаистов вот уже более 200 лет пишут о сложности и  специфичности древнекитайской фонетики и письменности. Например, известный российский востоковед В. В. Бартольд ещё 100 лет тому назад писал о трудностях, которые возникают у исследователей при прочтении древнекитайских летописей: «Главным источником для решения вопроса, на каком языке говорил тот или другой народ   (тюркский народ-Г.Г.), до сих пор считались приводившиеся китайскими историками, в транскрипции китайскими иероглифами, отдельные слова, преимущественно имена и титулы, на основании звукового произношения иероглифов решался вопрос, к какому языку принадлежит то и другое слово и как оно произносилось. Работа ученых затрудняется еще тем, что синологами, по-видимому, еще не вполне выяснено, как произносился тот или другой китайский иероглиф в то время, к которому относятся государства кочевников. При транскрипции китайцы обыкновенно опускают один из двух рядом стоящих согласных звуков в середине слова, а также те конечные согласные звуки, которые их языку несвойственны. Приведу один пример: фраза удуп кель (приходи после победы-Г.Г.)) транскрибируется китайцами у-т’-о-к’йен.    Если    китайцы    хотят    что-либо    точно транскрибировать, то они принуждены разбивать слово на столько слогов, сколько в нём согласных, например Кыргыз = Ки-ли-ки-си» (В. В. Бартольд .Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии)

  А вот что об этом писал известный советский китаист-филолог Кюнер И. В: «Китайская транскрипция названий с других языков в силу особенностей китайской фонетики и письменности искажает их до неузнаваемости и потому они не поддаются правильной расшифровке… Хорошо известно, что особенности китайской фонетики, с одной стороны, и своеобразие иероглифической пись¬менности, приспособленной к односложным звуковым сочетаниям-фонемам срав¬нительно ограниченного выбора (не более 800 фонем), с другой – затрудняют точную, тем более буквальную передачу произношения имен и слов из других языков. Эта трудность ощущается и в настоящее время, почему взятые из других языков названия в китайской транскрипции расшифровываются не сразу и только при знании точных ее приемов. Тем большая трудность встречает исследователя при расшифровке китайской транскрипции имен, принятой сотни и даже тысячи лет назад…Основную ошибку, допущенную прежними переводчиками и заключающуюся в том, что они обычно при отождествлении транскри¬бированных с других языков местных названий пользовались современным произношением иероглифов, с помощью которых в свое время передавались эти названия. Следовательно, не учитывались крупные изменения, которые произошли в произношении этих иероглифов и вообще в китайской фонетике за две тысячи лет с момента начала сношений с чужеземными народами и записи более подробных известий о них в III—II вв. до н. э. Поэтому по-современному произношению китайских иероглифов и вообще по современному состоянию китайской фонетики нельзя определить, как эти слова (иероглифы) читались когда-то».

 Кроме того  большинство исследователей, изучающих сложные  взаимоотношения древнекитайских государств со своими северными соседями, отмечают предвзятость и необъективность большинства китайских придворных историков при осве¬щении данной проблемы. Вот что пишет о достоверности китайских летописей американский исследователь Барфилд Т. Дж.: «Негативное отношение к некитайским народам со стороны конфуцианских ученых ; составителей историй ; придавало этим памятникам тенденциозный характер». А известный российский ученый Л.Н.Гумилев писал, что «не следует изучать историю народа исключительно с точки зрения его противника».

 Однако член-корреспондент Российской академии естественных наук, член Российского комитета тюркологов, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Центра компаративистики Института восточных культур РГГУ А.В.Дыбо, например, вот уже свыше 20 лет прилагает все усилия для того, чтобы обнаружить в древних и  современных тюркских языках всевоз¬можные  китаизмы, а также тохаризмы, иранизмы и другие «измы». Так в книге «Хронология тюркских языков и лингвистические контакты ранних тюрков» она  пытается убедить своих читателей в том, что общетюркские слова А.В. Дыбо * (a)la;u-k, *;ltun, *gumu;, *t;mur, *b;k, d;n, *turma и др.слова были заимствованы древними тюрками у китайцев.

          После того как  А.В. Дыбо бездоказательно утверждает,  что в основе этих тюркских слов являются исковерканные хуннами (сюнну) нижеприведенные древнекитайские слова:

 др.-кит. la-;ia; «деревенский домик»- * (a)la;u-k «хижина, маленькая юрта»;

 др.-кит. d;; «медь, латунь, бронза» -*;ltun, чув. ilt;n «золото»;

  др.-кит. k;mliw- *gumu; «серебро»;

 др.-кит. ti;t-mhwit «железная вещь»-*t;mur «железо»;

 др.-кит. t;n - d;n «одежда»;

 др.-кит. th;rhw;n «ямс» (букв. «земляное яйцо»)- *turma «редька, хрен»,

 она  вдруг задается вопросом: «насколько можно считать, что язык сюнну, отдельные факты которого засвидетельствованы в китайских текстах, — это то же самое, что пратюркский язык?».       Однако далее вместо естественного отрицательного ответа она выдает очередную заумную абракадабру: «Зафиксированная китайцами сюннуская лексика, по-видимому, по большей части принадлежала к «верхнему» функциональному стилю языка соответствующих общественных образований, который скорее всего не стал предком тюркских языков, а, как это и свойственно таким функциональным стилям, распался вместе с обществом, в котором функционировал…Исторические события, связанные с сюнну, предполагают возникновение социолингвистической ситуации, развитием которой как раз могли бы стать оживленные контакты с позднедревнекитайским языком в качестве в основном акцептора, но в небольшой степени и донора; с самодийскими, енисейскими и обско-угорскими языками в качестве прежде всего донора и в меньшей степени акцептора».

 Но это философствование не мешает А.Дыбо выдать заранее заготовленное своё умозаключение об этногенезе и прародине тюркских народов: «Предполагаемое рассмотренным материалом время и место существования тюркского праязыка достаточно хорошо укладывается на широкую территорию между нынешним Ордосом и Южным Саяно-Алтаем в конце 1-го тысячелетия до н. э. — первых веках н. э. и соответствует имеющимся сведениям о культуре и истории, в частности о передвижениях и развитии народов, входивших в образование сюнну. Все это относится именно к пратюркскому состоянию, т. е. языковому состоянию, еще не разделившемуся на булгарскую и общетюркскую ветви, но уже выделившемуся из праалтайского, отдельному от монгольского и тунгусо-маньчжурского языковых состояний. Достаточно четкое выделение именно такой стадии производится с помощью классического сравнительно-исторического метода вполне формализованным путем, т. е. относительно каждого языкового факта исследователь может построить верифицируемую гипотезу о том, принадлежал ли он к этому состоянию или нет, что соответствует общеметодологическим представлениям о научном установлении фактов».

       Другой не менее известный российский «тюрколог» О.А Мудрак в статье «Язык во времени. Классификация тюркских языков» сообщает, что он свое «исследование»  написал при помощи «чуда-вопросника». Далее О.А Мудрак пишет следующее: «В качестве базы вопросника использовались грамматические морфемы. Могу сказать, что вопросник, который придуман для тюркских языков, никогда не будет работать для каких-нибудь славянских или других языков. Этот способ работает для каждого конкретного случая конкретной языковой семьи. Принцип построения (создания) вопросника был «классическим». Не по корневым, а по значимым морфологическим и фонетическим изменениям. В графике, который похож на гиперболу, в математической формуле, описывающей изменения, существует константа лямбда, которая отвечала за количество сохранения элементов с течением времени. То есть, какой процент лексики должен выпасть за сотню или тысячу лет. Так вот, процент, который был типичен для корней, совершенно не соответствует проценту типичному для изменения морфем. Разница довольно большая между лямбдой для стословного списка и лямбдой для тюркского дерева.» (О.А.Мудрак. Язык во времени. Классификация тюркских языков 2009).

          Необходимо отметить, что   О.А.Мудрак попутно «изобретает» ранее неизвестный науке новый тюркский язык - «нухинский диалект азербайджанского языка», который, по мнению российского автора, якобы отделился от азербайджанского языка аж в 14 веке, намного раньше, чем отделились от азербайджанского гагаузский  турецкий языки. О.А.Мудрак пишет: «На территории Азербайджана есть еще город Нуха. Он находится в западной части Азербайджана, рядом с Карабахом. В нем существовало довольно долго Нухинское ханство со своим литературным языком. Это было независимое государство. Формирование этого диалекта отличного от диалекта остального Азербайджана связано с временами Тимура. В состав его Империи была включена Средняя Азия, Иран, Азербайджан как Южный так и Северный, но туда не включалась Нуха. Нуха была под османским влиянием». Свою работу О.А.Мудрак заканчивает следующим этнолингвистическим выводом: «можно сказать, что глубина тюркской семьи языков получается около 2 тысяч лет. Все миграции замечательно прослеживаются и удается определить многие события, которые приводили к изоляции языков и даже диалектов».

       Между тем  А. В. Дыбо, О.М. Мудрак и другие их соратники никак не могут объяснить, что каким образом, разгромленные китайцами и живущие, по их словам,  на относительно небольшой  локальной территории на северо-востоке Китая, предки современных тюркских народов, говорящих на различных тюркских наречиях, вдруг начинают распадаться на множество отдельных тюркских народов и молниеносно заселяют всю евразийскую степь от Днепра до Енисея.
Ю. В. Норманская данной проблеме посвятила уже две статьи: «Географическая локализация прародины тюрок по данным флористической лексики» и «Этимология названий снега в Сибирских (уральских и тюркских) языках».

В первой статье, рассмотрев названия некоторых деревьев в отдельных тюркских языках, она приходит к следующему выводу: «Анализируя материал по географии рас­простра­нения однозначно реконструируемых деревьев можно прийти к следующим выводам. Однозначно по семантике для пратюркского языка реконструируются дуб, ива, липа, лиственница, клен и виноград. Из них ива, липа, лиственница растут как на территории саяно-алтайского региона, так и на Ордосе. Анализ ареалов распространения дуба, клена и виноград приводят нас к совершенно неожиданному результату. Они однозначно  указывают на локализацию прародины тюрков на Ордосе, потому что в саяно-алтайском регионе эти деревья не растут. Таким образом, на основании того, что очень надежно для пратюркского языка реконструируются названия деревьев: дуб, клен, виноград, ясень и слива/абрикос, которые не растут в саяно-алтайском регионе, но встречаются в китайской провинции Шаньси, мы предполагаем, что какое-то весьма продолжительное время тюрки жили на Ордосе».

Я не знаю, какой смысл вкладывала госпожа Норманская в любимые ею слова «однозначно» или «очень надежно», но я «однозначно» могу только утверждать, что Ордос не мог быть прародиной древних тюрков, не только потому, что там никогда не росли  «дуб, клен, виноград, ясень и слива/абрикос», но и по многим   другим причинам.

Как известно, о хуннах (сюнну) и  других народах и племенах, входящих в хуннский союз имеются сведения только в китайских летописях. Хунны были одним из многих древнетюркских народов и поэтому не могли  быть предками всех современных тюркских народов. А Ордос мог быть прародиной только тех тюркских народов, которые в определённый период своей истории входили в хуннский союз.

Л.Н.Гумилев пишет: «О существовании народа хунну стало известно из китайских источников…Основателем “хуннологии” можно считать гениального автора “Исторических записок” Сыма Цяня, жившего во II в. до н.э.…Продолжателем Сыма Цяня был талантливый историк конфуцианского направления Бань Гу, написавший “Историю Старшей династии Хань”».

Известный российский исследователь-хуннолог С. С. Миняев пишет, что: «Несмотря на то, что Сыма Цянь и живший в 1 в. н. э. автор "Истории Хань" Бань Гу были современниками сюнну, они ничего не смогли сообщить о происхождении этого народа…Первые досто­верные сведения о сюнну датированы лишь концом III в. до н.э.…Письменные источ­ники не решают проблемы происхождения сюнну; не решили ее пока и данные археологии. Значительная трудность заключается здесь в том, что многие признаки, характеризующие общество сюнну, его материальную культуру и погребальные обычаи,- это типичный комплекс новаций, не имеющий аналогий в предшествующее время».

Российский китаевед Таскин В. С. пишет, что  «Первые достоверные упоминания о северных соседях Китая встречаются в так называемых надписях на иньских гадатель­ных костях, составленных примерно за пятнадцать веков до н. э. В тексте надписей встречается около двух десятков племен­ных названий, часть которых остается непрочитанной. Не уда­ется пока определить и район расселения всех племен, но извест­но, что некоторые, наиболее крупные, занимали следующие зем­ли: туфан – район современного города Баотоу, люйфан – рай­он Ордоса, куфан – территорию на стыке провинций Шэньси, Нинся и  Суйюань. Племена гуйфан, возможно, обитали  в се­верной части провинции Шэньси… Сыма Цянь порвал с традиционным делени­ем соседних с Китаем народов по территориальному приз­наку и по-своему решил возникшую к тому времени этническую за­гадку, связанную с перемещением различных племен, опреде­ленно высказавшись за то, что более ранние народы, населяв­шие территорию Монголии и известные в китайских летописях под названиями жун и ди, являются прямыми предками сюнну».

С. С. Миняев считает, что сюнну как народ сформировался на юге Сибири: «Несмотря на крайний недостаток данных, (вероятно, можно) наметить район, где могли первоначально обитать сюнну. Это лесостепные районы юго-западной Маньчжурии, где в долинах рек Ляохэ и Ляохахэ обнаружены в последнее время несколько особых погребальных памят­ников скифской культуры VIII-1V вв. до н. э… Во всяком случае, близких к сюнну памят­ников скифской эпохи нет в других районах Центральной Азии- эти районы были заняты племенными коллективами, которые характеризуются принципиально иными признаками, чем сюнну».

Л.А.Боровкова пишет: «Приведенные  (у Сыма Цяня) сведения позволяют довольно точно определить местонахождение родины сюннов и взаи­морасположение их в то время с соседями… Родина сюннов находилась в западной части Ордоса. Все это доказывает, что при дворе Хань до этой войны еще не знали о сюннах как особом народе, и по-прежнему называли своих северных соседей хусцами. Когда же ханьцы во время войны узнали о сюннах, которые к этому вре­мени уже подчинили себе другие северные народы, то вос­прин­яли их название как синоним названия хусцев. И, судя по материалам «Ши цзи и «Ханъ шу, во II и даже в начале I в. до н. э. в империи Хань сюннов часто называли и хусцами».

Хазанов А.М. считает, что: «Очень вероятно, что переход к кочевому скотоводству во Внутренней Азии связан с какими-то давлениями или импульсами с запада. Археологи­ческие и антропологические материалы также свидетельствуют о том, что в I тыс. до н. э. в Монголию проникают скотоводы из Казахстана, Центральной Азии и, возможно, Алтая… Неолитические обитатели Монголии и Забайкалья были не кочевниками, а охотниками и собирателями».

Барфилд Т. Дж. утверждает: «Конные кочевники-скотоводы появились на китайской границе вскоре после начала IV в. до н. э. Более ранние китайские источники по истории пограничных районов, собранные в сочинении «Цзо Чжуань», упоминают лишь слабо организованные племена жунов и ди, которые сражались небольшими пешими отрядами. Классическое произведение Сунь-цзы «Трактат о военном искусстве», датируемое серединой IV в. до н. э., уделяет значительное внимание использованию боевых колесниц, но, ни разу не упоминает о коннице. Первым признаком грядущих больших перемен стали упоминания о ху – племенах конных кочевников, которые вошли в соприкосновение с китайскими государствами вдоль северной границы. Жуны и ди, «старые варвары», быстро исчезают из китайских источников, и их место занимают эти «новые варвары» верхом на лошадях». (18)

Таскин В. С. приводит слова китайских историков о непригодном для земледелия и, следо­вательно, для китайцев, ландшафте территорий, занятых различными хуннскими на­родами: «Император Цинь послал против хусцев вой­ска во главе с Мэн Тянем, который рас­ширил территорию государства на тысячу ли и провел границу по Хуанхэ. Приобретен­ные земли состояли из озер и солончаков, не производили „пять видов злаков" (пять основных сельскохозяйственных культур, известных древним китайцам: просо, рис, ячмень, пшеница и соевые бобы - Г.Г.)».

Российские путешественники (Н.М.Пржевальский, М.В.Певцов,  В.А.Обручев,  В.И.Ребровский, П.К.Козлов, Сапожников В. В. и др.), побывавшие в конце 19 века в Китае, определили, что до того как Ордос окончательно не превратился в пустыню, здесь только ран­ней весной можно было встретить скудную пустынную растительность (полынь, копе­ечник, карагана, ковыль).

Вот как, например, описывает Ордос и её растительнось знаменитый российский путешественник  Н.М.Пржевальский: «Ордосом называется страна, лежащая в северном изгибе Хуан-хэ и ограниченная с трех сторон с запада, севера и востока названной рекой, а с юга прилегающая к провинциям Шэнь-си и Гань-су. Южная граница обозначается той же самой Великой стеной, с которой мы познакомились у Калгана. Как там, так и здесь эта стена отделяет культуру и оседлую жизнь собственно Китая от пустынь высокого нагорья, где возможно только кочевое, пастушеское состояние народа. По своему физическому характеру Ордос представляет степную равнину, прорезанную иногда по окраинам невысокими горами. Почва везде песчаная или глинисто-соленая, неудобная для возделывания… Неприятное, подавляющее впечатление производят эти оголенные желтые холмы, когда заберешься в их середину, откуда не видно ничего, кроме неба и песка, где нет ни растения, ни животного, за исключением лишь желто-серых ящериц, которые, бродя по рыхлой почве, изукрасили ее различными узорами своих следов. Тяжело становится человеку в этом, в полном смысле, песчаном море, лишенном всякой жизни: не слышно здесь никаких звуков, ни даже трещания кузнечика, кругом тишина могильная».

Известный российский учёный В.А.Обручев пишет об Ордосе следующее: «На плато Шеньси и на окраине Ордоса нигде не было снега. Летом здесь было бы хуже – сильная жара, густая пыль лёсса, а в случае дождя – глубокая липкая грязь на дорогах. Осенью и весной не так жарко, но часты пыльные ветры, сильные колебания температуры и, после ветра, дождь и грязь. На окраине Ордоса ветер дул почти ежедневно, более или менее пыльный…Хуанфын, т. е. желтый ветер, по определению китайцев; более сильный, когда от массы пыли становится темно, они называют хыйфын, т. е. черный ветер. Эти пески отвоевали уже от культуры всю площадь между речкой и городком, шириной около 7—8 км; в промежутках между барханами можно было еще различить следы борозд пашен и валики по межам. Пески были нанесены ветрами с северо-запада, где в Ордосе расположена огромная площадь их. В этот день ветер дул с юго-запада, и можно было наблюдать, как быстро он переформировывал барханы, созданные господствующими северо-западными ветрами, выдувая глубокие борозды на гребнях и перемещая рога. Справа от дороги, на большем или меньшем расстоянии, тянулись сплошные барханные пески южного Ордоса, местами подступавшие к Великой стене, местами отделенные полосой солончаков. Через стену песок переносится и в город, засыпая улицы и дома. Эти "пионеры пустыни", высланные песками Ордоса на завоевание новых пространств, ясно доказывали, что через известное время вся эта окраина будет поглощена пустыней, если не будут приняты меры для закрепления песков, что потребовало бы больших затрат, возможных только в будущем. Селения на этом пути встречались не часто, были маленькие; некоторые были брошены и представляли развалины».

После знакомства с подобными описаниями Ордоса, вызывает удивление и недоумение  голословные утверждения Норманской о том, что названия большинства деревьев и растений (дуб, ива, липа, лиственница, клен, виноград, ясень и слива/абрикос,) якобы предки современных тюркских народов включили в свой словарный фонд, именно живя на терри­тории Ордоса.  Как известно, для дуба, ивы, клёна, ясеня и многих других деревьев, за исклю­чением, березы и яблони, нет общетюркских названий. Об этом, как известно, рос­сийский тюрколог Дмитриева Л.В. написала ещё в 1971 году следующее: «Получившие общетюркские обозначения растения и их части, вероятно, входили в ту ботаническую среду, которая окружала древних тюрков на их прародине. Они жили в районах с преобладанием деревьев (а именно березы, яблони), злаковых и трав, диких-гороха и лука, где могли произрастать просо, пшеница, ячмень».

Интересно, было бы узнать как госпожа Норманская объяснит наличие в общетюрк­ском словаре таких исконно тюркских названий растений, как например, бугда-пщеница, арпа -ячмень, дары - просо, если хунны,  по словам китайских историков,  эти злаки не возделывали. Не могли эти термины древние тюрки заимствовать у самих китайцев, так как по китайски они звучат совсем по другому: ячмень - d;m;i, пшеница - xi;om;i, просо – sh;, яблоко - p;nggu;, виноград – p;tao.

Что же касается наличия виноградников в Ордосе или на какой либо другой территории древнего Китая, то китайские историки сообщают, что семена винограда были завезены в Китай  только в конце первого тысячелетия до н.э., когда китайский посол Чжан-Цянь посе­тил в 128 г. до н. э. нынешнюю Фергану и долину Зеравшана (Согдиана), где нашёл процве­тающее виноградарство и виноделие. Тогда же им здесь были взяты семена винограда и перенесены в Китай. Вот что об этом сообщает китайский историк Бань Гу: «Правитель Да­вань Чаньфэн договорился с Хань ежегодно преподносить в дар две небесные лошади, а хань­ский посол, возвра­щаясь, захватил с собой семена винограда. Сын Неба повелел рас­ши­рить до пределов ви­димости площади под виноградом рядом с загородным двор­цом».

Российский редактор книги известного американского учёного Э. Шефера  «Золотые персики Самарканда» Л.Н.Меньшиков в предисловии к книге пишет: «Севернее Индии и западнее тогдашнего Китая жили народы тюркского и иранского происхождения, которым Китай обязан коневодством, многими сельскохозяйственными культурами (джут, рами, виноград, люцерна) и множеством других полезных вещей, без которых сейчас невозможно представить китайскую цивилизацию». (21)

О том, что во время хунно-китайских войн виноград ещё не рос на территории Китая косвенно подтверждается тем, что в переписке между китайцами и хунну всегда упоми­нается только рисовое вино. Так, например, В.С.Таскин приводит из книги Бань Гу «История династии Хань» следующие сведения: «В 89 г. до н. э., т. е. через год после одержанной победы, шаньюй Хулугу отправил к У-ди посла с письмом, в котором говорилось: «На юге есть великое государство Хань, а на севе­ре могущественные хусцы; хусцы – это любимые Сыны Неба... Ныне я хочу открыть вместе с Хань большие заставы для тор­говли, взять в жены дочь из дома  Хань, хочу, чтобы мне еже­годно посылались 10 тыс. даней рисового вина, 5 тыс. ху про­са, 10 тыс. кусков различных шелковых тканей, а также все остальное согласно прежнему договору, и в этом случае на гра­ницах не будет взаимных грабежей». (19)

Известный российский хуннолог Н.Н. Крадин сообщает, что представители  высшего хуннского общества имели возможность в среднем в день потреблять полтора литров рисового вина: «Китайцы поставляли ежегодно хуннскому шаньюю 10 тыс. даней рисового вина. При ежедневной норме потребления это составляло более 550 л в день условно на каждого члена хуннской высшей военной элиты, от тысячников и выше (вряд ли такой дефицитный товар доходил до простых воинов), приходилось более полутора литров рисо­вого вина!».

Кроме рисового вина китайцы ежегодно поставляли сюнну в большом количестве солод из клейкого проса.  В.С.Таскин пишет: «Непрекращающиеся набеги тревожили Вэнь-ди, поэтому он отправил шаньюю несколько писем с предложением о восстанов­лении мира, заключенного в 162 г. до н. э. Для Китая мир был тяжелым и позорным. Вэнь-ди признавал сюнну равным по си­ле государством и обязывался ежегодно отправлять в подарок шаньюю определенное количество солода из клейкого проса». Вот что об этом написано в письме китайского императора: «Хань и сюнну – равные по силе соседние государства. [Вла­дение] сюнну расположено в северных землях, где холодно и рано наступают убийственные мо­розы, поэтому чиновникам приказано ежегодно отправлять в подарок шаньюю определен­ное количество солода из клейкого проса, золота, шелковых тканей, шелковой ваты и прочих вещей».

В статье «Этимология названий снега в Сибирских (уральских и тюркских) языках» Ю.В. Норманская приводит новые «доводы», для подтверждения своей гипотезы: «По гипотезе Сепира-Уорфа народы, живущие на севере, на территориях, где большую часть времени присутствует снежное покрытие, названия снега должны быть более разнооб­разными по сравнению с их количеством у жителей Средней полосы. Названия снега в тюркских языках Сибири (якутском, тувинском, тофаларском, шорском, хакасском) не столь разнообразны, как в уральских и являются рефлексами пратюркского слова *Kiaar 'снег'». Норманская  пишет, что насчитала в  ненецком языке 14, а в уральских языках ((финском, коми, хантыйском, мансийском, самодийских) 10 названий снега. Ю.В. Норманская из этого делает следующие выводы: «Таким образом, видно, что для прауральского языка восста­навливается более десяти названий снега. Для пратюркского языка восстанавливается одно название снега *Kiaar?... Вероятно, это связано с тем, что уральскую прародину традиционно локализуют в Западной Сибири, а тюркская прародина по последним археологическим и лингвистическим данным, предположительно, располагалась на Ордосе в гораздо более теплом климате, где средняя температура зимой едва ли достигает -10; С.»

Итак, как мы видим, госпожа Норманская, вскользь упомянув какие-то «последние археологические и лингвистические  данные», и сославшись на свою, рассмотренную нами выше статью, утверждает, что «прародина тюрков располагалась на Ордосе, в гораздо более теплом климате, где средняя температура зимой едва ли достигает -10; С.». Между тем, хочу напомнить госпоже Норманской в Восточном Закавказье, где  находится историческая прародина древних тюрков и тюркские народы живут не менее 8,0 тыс. лет,  в зимнее время температура воздуха в среднем составляет +2° С.

Что касается упомянутых Норманской последних археологических данных, связанных с хуннами, то этой проблеме  посвятил свою статью доктор исторических наук, профессор Института археологии Российской Академии наук  Кызласов И.Л.

В статье «Новые поиски в алтаистике. II. Археологические разработки» он подробно проанализировал археологический материал, связанный с хуннами. Вот некоторые выдержки из его статьи: «Несмотря на осознанные и многолетние усилия советских и российских, монгольских и китайских археологов, поныне не только актуальны, но и точны слова С.И. Руденко сорокапятилетней давности: «Мы почти ничего не знаем о хуннах до рубежа третьего и второго веков до н.э. До настоящего времени не открыто и, естественно, не исследовано ни одного хуннского археологического памятника более ранней поры. Поэтому мы не сможем проследить ни сложения, ни генезиса хуннской культуры в период ее становления». И все же говорить о главных особенностях гуннской культуры наука сегодня в состоянии. Как и в состоянии показать несходство этой культуры с бытовыми отличиями одновременных гуннам тюркоязычных народов Южной Сибири. Следует признать, что куль­тура гуннов, доступная нашему изучению по своим поселенческим памятникам, в целом принад­лежит не к центральноазиатскому, а к крайнему дальневосточному культурному кругу. В нашей литературе давно уже именуют эту самобытную историко-культурную общность приморско-маньчжурской или приамурско-маньчжурско-корейской археологичес­кой провинцией. (К ней) и принадлежит гуннская культура. Принадлежит как по системе домостроительства и отопления, так и по особенностям хозяйства, на Иволгинском городище среди прочих отраслей знавшего свиноводство и мясное собаководство. Если это так, к востоку и юго-востоку от гребней Большого Хинганского хребта, повидимому, следует искать и прародину самих гуннов. …Изложенные мною ранее некоторые аргументы  указывают на западноазиатское происхождение тюркоязычных народов».