Нарцисс Араратской Долины. Глава 67

Леди улетела в Сан-Франциско, если память моя меня не подводит, в пятницу, 13 июля. Прямого рейса туда не было, как его нет и сейчас. Пересадка была на нашем Дальнем Востоке, во Владивостоке или в Хабаровске. А там тоже где-то опять была пересадка. Лететь в Сан-Франциско это нелёгкое занятие. Это же на другой стороне нашего круглого земного шара. Сам я там тоже когда-то окажусь, но это будет спустя двадцать один год, когда я уже буду совсем другим человеком. И должен вам сказать, лететь в Сан-Франциско - крайне утомительно и даже, можно сказать, тревожно. А тогда я думал, что это ерунда. Что там такого особенного? Сидишь себе в самолёте и летишь в прекрасный Сан-Франциско. Самолёты иногда, но крайне редко, куда-то там падают и исчезают с радаров диспетчеров. Опять же, это происходит так редко, что шансов у тебя оказаться в таком несчастливом самолёте практически равны нулю. Особенно, если ты никуда не летаешь. Всё равно, летать намного безопасней, чем кушать уху. Единственное но, эта неприятная турбулентность, когда лайнер попадет в какие-то там воздушные ямы и всё начинает трястись. Опять же, в такие моменты надо закрыть глаза и читать какую-нибудь молитву. Это немного помогает. Господи Иисусе Христе помилуй мя грешного. И вспоминать свои грехи и нехорошие поступки. Хотя, это тоже не очень успокаивает, и надо просто меньше летать туда-сюда, и жить там, где на Свет появился. К такой мудрой мысли приходят очень немногие и поэтому мы такие суетливые и несчастливые. Прыгаем, бегаем, и нервничаем по пустякам; думая, что наша жизнь имеет какое-то там большое значение. Что является сильным заблуждением. И это особенно чувствуешь летя через Атлантический океан…

                Я проводил её до самого самолёта. Тогда у нас в стране порядка было мало, и я сумел (каким-то странным и мистическим образом!) пройти через паспортный контроль и посадить Леди с трёхлетним сыном в самолёт, который уже был наполнен пассажирами. Там стояло рядом два самолёта и, как она мне потом сообщила, я её посадил не в тот самолёт. В общем, она потом чуть-чуть не улетела в совсем другой город. А как я прошёл через паспортный контроль, - это вообще очень странно. У меня на руках был ребёнок, у которого был отдельный билет, хотя ребёнок мог лететь без билета. Ну и, видать, в суматохе контролёрша проглядела или о чём-то задумалась. К тому же, мы уже опаздывали. Это был внутренний рейс, и тогда не было такой строгой проверки. Тем более, у меня вообще не было паспорта. Это я потом, через два с небольшим года, полечу в Ереван по паспорту моего друга художника Валеры. На похороны своего папы. И, опять же, никто не заметит, что я на Валеру очень мало похож. Разве что лица у нас славянские, да и то, видно, что мы далеко не из одной деревни. Это вообще какое-то чудо. И я думаю, здесь точно мне помогли ангелы. В нашей жизни много мистики, но мы этого не замечаем и думаем, что всё мы решаем сами и разные там глупые обстоятельства. Возможно, помогают не ангелы, а бесы и черти. Чтобы человека полностью подчинить себе. Чтобы человек окончательно возгордился и утратил спасительную скромность и осторожность.

                Потом мне надо было встретиться с хозяином этой трёхкомнатной квартиры и отдать ему ключи. Я вернулся в эту пустую квартиру, и немного там ещё прибрался. Сказать, что мне было грустно, это ничего не сказать. Мне было крайне печально и было ощущение каких-то похорон. Совсем недавно здесь бегал маленький ребёнок, суматошно собирались вещи, приходили разные люди. А тут тишина и только тикают часы и капает кран на кухне. От этого мне совсем стало тошно. Ключи я отдал и потом отправился продолжать жить и существовать. Слава Богу, у меня были друзья художники и жизнь продолжалась. И жить потом я стал у своего друга «бабочника» Юры Махаона на «Автозаводской». У него жена с ребёнком отдыхала в Крыму, и квартира пустовала. Юра тоже собирался в Крым, и надо было кому-то гулять с собакой. Там была ещё одна девушка, которая тоже оставалась на его квартире жить; подруга их семьи, помогавшая им с бебиситтингом. Звали её Таня. Девушка свободная во всех отношениях. Ну и я с ней там и жил какое-то время. Половой близости у нас с ней не было. Хотя, ей явно этого хотелось. После Леди я надолго ушёл в некое монашество. Внутри меня произошли необратимые изменения, и я стал на какое-то время пуританином. Да и Таня мне была не очень симпатична. Она была крупная и немного полноватая. Грудь у неё была большая. Блондинка с хипповатыми манерами. Она явно покуривала травку, и у неё не всё было в порядке с головой. У меня тоже голова была не в порядке, и в этом смысле мы мало с ней друг от друга отличались. С собакой мы гуляли по очереди. И я возвращался поздно вечером, так как ходил смотреть итальянские фильмы, билеты на которые мне подарила Леди. Это продолжалось две недели, и я этими фильмами заполнял образовавшуюся внутри тоску…

                Фестиваль итальянского кино имел место быть в кинотеатре «Октябрь». В Москву привезли лучшие фильмы итальянских мастеров. На каждый сеанс у меня было два билета, и иногда кто-то из моих друзей со мной тоже ходил. Помню на фильм «Большая жратва» со мной пошёл художник Валера, и его потом тошнило, и больше он со мной не стал ходить. Так что обычно я смотрел один. Зрительный зал не был особо наполнен. Времена были тревожные и полуголодные, и людям было не до высокого искусства и итальянского кино. Все думали о том, где бы денег заработать и где бы еды достать.  Я же о хлебе насущном думал мало, и жил, как птицы небесные. Лишь бы были сигареты и место, где можно голову на ночь склонить. Кроме квартиры у Махаона была ещё гостеприимная квартира на проспекте Будённого у художника Миши По. Ещё была квартира моей тётушки на улице Дмитрова, где я потом надолго поселюсь в комнате моей уехавшей в Америку кузины Юли. Больших проблем с ночёвкой у меня тогда не было. Я был мобильным и не страдал от ожирения. Пространства много не занимал, и вещей у меня было немного. Конечно же, отъезд Леди, к которой я так сильно привязался, меня выбил из обычного ритма и внёс внутрь меня меланхолию. Хорошо, что я тогда не начал злоупотреблять спиртными напитками, с которыми тоже наблюдались в стране большие проблемы. И если мы и пили, то обычно какую-то гадость, с набором сивушных масел и других, вредных для организма, веществ.

                А мне и не надо было много выпивать. Мне после небольшой дозы спиртного уже становилось хорошо. И я совершенно не понимал моих друзей художников, которым надо было добавить дозу, чтобы потом терять самоконтроль и оказываться в беспамятстве. Меня можно было назвать культурно умеренно выпивающим. Просто особо выпивать в то время было нечего, и выбирать не приходилось. Что Бог послал то и выпивали. Мой дружок график Лёша очень любил коньяк, и средства ему позволяли его употреблять, и даже меня угощать. Так что, можно сказать, именно коньяк и был моим любимым напитком. Лёша на коньяке не экономил и мы с ним выпивали частенько армянский, где-нибудь в красивом и задумчивом месте. Про это я уже писал. А художник-викинг Пётр любил разного рода портвейны и, в особенности, херес «Аштарак». Остальные же довольствовались пивом и водкой. Пиво часто разносили по Арбату разного рода продавцы, бравшие его из ресторана-бара «Жигули», который тогда назывался, по-моему, слегка по-другому, то ли «Жигулёвский», то ли, как-то ещё. Продавали они это пиво в бутылках по тройной цене. Пустые бутылки же забирали бабушки-старушки, для которых это была своего рода охота. «Пей, пей сынок, я подожду». Что-то в этом роде. Открыто употреблять пиво было можно, а другие алкогольные напитки прятались и выпивались где-нибудь за забором. Коньяк мы с Лёшей пили по-братски из горла, и никаких рюмочек у нас с собой не было. Лёша тоже был культурно выпивающим и никогда не напивался. Во всяком случае, в те времена, когда он любил коньяк. Потом он станет пивоманом, и только пиво будет его расслаблять и успокаивать его нервы. И без бутылочки пива в руке его будет трудно даже представить.

                Просмотр итальянских фильмов сильно облегчил мне тяжесть разлуки, и как-то примирил с суровой действительностью, которая меня тогда окружала. Времена были нервные, и только моя молодость не позволяла мне сильно переживать по поводу того, что там дальше будет с нашей многонациональной державой, и куда всё это катится. У многих людей были «чемоданные» настроения, и довольно многие мечтали куда-нибудь свалить из этого нарастающего хаоса. Во всяком случае, я с таким настроением часто сталкивался и слышал такие разговоры. У Юры Махаона был дружок плотник, Ваня Васильев, который иногда делал ему рамочки, и он был крайне начитанным и интеллигентным молодым человеком. «Серёжа, а вы читали Мамлеева?». Ваня был худым и высоким, с тёмной бородкой и в очках. И у него была жена и даже маленькие дети. К тому же он был сильно верующий и работал при церкви. Ваня чем-то внешне напоминал писателя Чехова. И он был очень сдержанный и глаза у него были с хитринкой. И вот этот Ваня уже паковал свои вещи и собирался эмигрировать в Канаду, которая к людям семейным и образованным относилась благосклонно и доброжелательно. Возможно, у него жена была с еврейскими корнями. Тот Ваня и в самом деле вскоре уехал и больше я его не видел. Ваня Васильев исчез. Что с ним Там стало? Кем он Там стал? Комфортно ли ему Там жить? Стал ли он Там своим и не вспоминает ли иногда Москву, с её летними пьяными ночами начала девяностых! Про это я никогда уже не узнаю…

Люди, конечно же, исчезали из моей жизни и просто так, никуда не уехав, кто навсегда, а кто на какое-то время. И это для меня большая загадка. По каким таким законам всё это происходит? Или нет тут никаких законов и всё это дело случая. Броуновское движение и турбулентный хаос. С одними людьми ты постоянно связан, несмотря на то, что отношения эти малоприятны и скучны; а другие – быстро пролетают мимо, и ты их потом, почему-то вспоминаешь, хотя общался несколько раз. Примерно в то же время, незадолго до отъезда Леди в Сан-Франциско, меня нашла одна барышня, которую звал Лилия. Она была из карельского города Петрозаводска. Я с ней познакомился в Пушкинском музее, когда гулял там со своим другом архитектором Колей. Оставил ей телефон своей тётушки. И она, спустя где-то полгода, туда позвонила. Была опять, проездом, в Москве. Мне моя тётушка сообщила телефон этой барышни, и я ей перезвонил. Потом мы встретились в какой-то гостинице, где-то на краю Москвы. И я к ней туда заехал и даже переночевал. Она была со своей маленькой пятилетней дочуркой. Мужа у ней не было. Мы проболтали до утра. И, в общем-то, всё. Никакого эроса. Она приглашала меня приехать к ней в гости, и у ней там был свой художественный салон и своя собственная квартира. И была она девушкой симпатичной, и даже красивой и романтичной. Высокой, худенькой и остроумной. И потом я её проводил в аэропорт Быково, и больше я с ней не пересекался. Телефон её куда-то затерялся… А в аэропорт со мной за компанию поехал художник Витя, который квадратики и домики рисовал. Как он с нами оказался я не помню. Возможно, я эту Лилию по Арбату напоследок провёл, и там его встретили. И умный Витя мне тогда говорил, – какая хорошая девушка, и не будь дураком, и я бы за ней приударил. Я же был именно дураком. И в этот северный город, в Карельской АССР так и не съездил. Я был слишком увлечён своей Леди, которая меня вскоре бросила, умотав в свою Америку. Видимо, ангелы меня пытались в то время спасти, но мои черти этому воспротивились…