Подарок с неба

«Это же просто... праздник какой-то» -прошептал кто-то в два захода, хорошенько сглотнув, в душе Иван Иваныча. Исподлобья он, как бы желая еще раз убедится в напечатанном, взглянул на мелкий обрывок бумажки, вылезшей из банкомата.
«Целых 3 тыщщи к зарплате!» - немного громче шепнуло нутро на одном выдохе, уже явно не сдерживаясь. Видимо, Иван Иванычу это на сей раз показалось настолько явным, что он безумным и неаккуратным взглядом обвёл все вокруг, даже запрокинул голову наверх, глянув на небо.

Скептически относившийся ко всему религиозному, он, бывало, зевал, простаивая службу в храме зимой, куда его постоянно тащила несносная жена. «Куда ты меня вечно тащишь?» - кривя губами, огрызался Иван Иваныч на супругу, тянувшую его, как кобыла тяжкую ношу, то на рынок, где кажись привезли свежих кур, то к дочери на сольфеджио, то в эти пресловутые златоглавые здания. А зимой уж стоять в храме разомлевшему с мороза Иван Иванычу было совсем трудно. «Выпить бы»- мягко позевывая под монотонные речи служителя, мечтательно думал он.

Но здесь, подняв голову и устремив глаза в небо, он вовсе и не подумал бы зевнуть. В этот момент, связь с Богом была для Иван Иваныча неопровержима. Зевать, чихать и даже дышать как-то неправильно, слишком быстро или, напротив, слишком медленно, было явным богохульством. Такую оплошность он бы себе простить не смог. Ведь кто же, если не сам Всевышний, выражаясь грубо, «подкинул средствов». Уж точно не начальник Иван Иваныча, этот старейший жмот и хмырь. Так крепко засел он на своей должности, что походил на дубок, смолоду попавший в плодородную почву, ставший толстеньким и, впоследствии, необратимо старым. «Желуди» у начальства Иван Иваныча были редкими, а когда были, «ратозеям-свиньям» подчиняющимся было горько их есть-больно терпкими от древности и скупердяйства они были. А кто и «ел», расплачивался потом такими неприятностями, что сослуживцы отворачивались и в душе, сплюнув, называли едока наивным и потому беднягой. Нет, три тыщщи рублей, свалившиеся с неба на одну из этих «свиней», были явно не начальничьи. Иначе бы сразу полезли бы со всех сторон черти, сразу. Это Иван Иваныч знал наверняка. И потому радость лезла из него в удвоенном размере - рот приоткрылся в загадочной полуусмешке Джоконды, глаза засияли, как драгоценные камни.

«Мужчина, вы будете уже отходить или нет? Или что у вас там? Сколько ждать-то уже можно, пока насмотритесь как следует?» - позади ликующей сущности Иван Иваныча оказывается уже собралась приличная очередь, наблюдавшая, впрочем, не очень долгие, но выразительные гримассы и ужимки. Но, как известно, очередь ждать не может. Для очереди один закон - сделал дело, гуляй смело. Другие вещи очередь не интересуют - она потому и стоит, что быстро, быстро, быстро... и по делу. А практических дел у возрадовавшегося мужчины в возрасте, увы, не наблюдалось.

«Идите-ка вы в жопу» - опомнившись, заголосил Иван Иваныч, и сделал совсем что-то несуразное движение руками, ринувшись в людской поток, скопившийся у банкомата, отгрёб, как пловец, всех руками, и вынырнул на чистую, залитую солнцем и весенним воздухом улицу.
Не помня себя, пронесся он сквозь двенадцатичасовой день, сквозь циньканье синицы, и, пробежав несколько переулков и улиц, взлетел в маленький скверик с бюстиком Ленина во главе, как бы приглашавшего отдохнуть у него в гостях от суеты и предаться мечтам о всемирной революции.

«Здесь, у меня в скверике, тут все равны» - вел молчаливый диалог с посетителями облупленный и загаженный мелкими пташками Владимир Ильич - «Неважно, есть у вас классная баба или нет, или может быть вы нищие духом, пьяные, мерзкие... Присядьте здесь и отдохните, чтобы потом вперед, нацелясь на великие дела! Нет, нет, я не о покорении и не о накоплении... Я о посадке овощей, например, для народа...» Надо сказать, иногда Владимира Ильича изрядно заносило в этих разговорах, но это совершенно не отпугивало разнообразных посетителей скверика - бедный вождь для них представал молчаливым и жутко грязным от уличных условий. Иван Иваныч же всегда чувствовал родство с этим памятником, особенно с жуткого похмелья, когда еле притаскивался сюда, гонимый мученичеством и собственной женой. Под крики «Уходи и не возвращайся», звенящие в ушах, он катился кубарем, как какой-нибудь хорек, в свое укрытие.

Вот и сейчас, влетев в гости к своему давнему знакомому, и, порой, единомышленнику, он уселся горделиво на одну из чистеньких лавочек и тяжко вздохнул. «Летать в таком возрасте уже не полагается» - решил он и стал опоминаться. Деньги, капнувшие с неба небольшой капелькой, казались началом дождя в засушливой саванне, где все ходят, высунув языки и жуют листья от нечего делать. «Это же можно... и жене не говорить. Все равно бы не поверила.» И Иван Иваныч подпёр подбородок кулаком, нахмурился и крепко задумался о том, что же он сможет на эти деньги приобрести...

Через вечер сосед по многоэтажке, сидя на лавочке у подъезда с местными бабками и поплевывая семечками, коих у него было в достатке, пропел тонким голоском «Оооо, опяяяять Иван Ваныч того... этого....»
Бабки жадно завертелись по сторонам, как заведенные волчки, сверля глазами пространство.
В конце дома, нежно обнимая поллитра сухого красного, медленно плыл в пространстве самый счастливый человек. Глаза его были туманны, когда он глядел вокруг, но, поднимаясь в небо, они становились ясными и ласковыми.

09.11.2015