Скорый из прошлого. Глава 7. 4. Банный генерал

       Школьные учителя без устали благодарили Анфису за безупречное воспитание и отличную учёбу племянницы. Ей не было равных ни в учёбе, ни в спортивных соревнованиях. Азартная физкультурница, Карина виртуозно взбиралась по спортивному канату, прыгала через коня, любые дистанции пробегала быстрее всех, ей не было равных в прыжках в длину и высоту, могла сесть на шпагат и ловко пройтись на руках.

       Карина прекрасно плавала, и речной пляж с безукоризненным жёлтым песком был излюбленным место её летнего отдыха. Впрочем, сюда она  приходила только с подругами и ни за что не появлялась одна, опасаясь какой-нибудь подростковой компании, особенно — Лёхи и Тишки.
         
       Никто не догадывался, что юная красотка с некоторых пор жила двойной жизнью и втайне презирала всех ровесниц. Одних за то, что выглядят, на её взгляд, дурнушками; других — что мечтают влюбиться и выйти замуж; третьих — что встречаются с парнями, бесперспективными на богатую и счастливую жизнь.
         
       Глупые и наивные!
         
       Всё гораздо проще. По-умному, с выгодой, следует распорядиться своей красотой, как настойчиво учила и учит тётя.
       
       С радостью принимая хвалу от учителей за воспитание племянницы, Анфиса восхищалась, как ей самой живётся хорошо и благополучно. Шишка на лбу давно исчезла и забылась, а страшных гроз, угрожавших телевизору, больше не случалось. Степан регулярно навещал Анфису и смастерил-таки баньку замечательную...

       Ни с улицы, ни с огорода никому не видать, с кем там намерена попариться полногрудая хозяйка. Парильню с моечной он пристроил к задней стене, а просторный предбанник оказался в самой избе на месте захламлённого чулана. И чулан, и соседнюю комнату, пустовавшую за ненадобностью много лет и отныне предназначенную  для полноценного отдыха после банных процедур, было не узнать. Особой гордостью и дополнительным шиком была большая опрокидывающая бадья в моечной, для чего Степан облицевал керамической плиткой специальную кабину. Во время контрольного опрокидывания бадьи над головой вся вода мигом ушла в сточное отверстие. Ахнула Анфиса от изумления, хотя и потратилась хорошо на разные материалы и всякие сопутствующие банным процедурам принадлежности. Степан похвалил хозяйку:
          
       — Хорошо, что ты не жадничала. Рубли линяют, так что вкладывать их надо быстрее в недвижимость. Изба сразу в цене выросла.
         
       Степан пообещал соорудить следом за счёт сеней утеплённый туалет — «с унитазом по-городскому», умывальником и канализацией. Можно даже ванну приладить. Анфиса притворно заволновалась:

       — Аглаида не возмутится? Ты, чай, переселился ко мне.

       — Так сказал же ей, что не только баньку строю, но и по районам на шабашки езжу.

       — Не поверит. Ты должен домой заработок привезти. Я тебя, так и быть, озолочу малость. Хотя всё равно не поверит.

       — Не переживай шибко. Я сюда по её добровольному согласию приезжаю. Да и напоминает сама: поезжай, мол, быстрей к Анфисе, баньку строить.
            
       — Стёпушка, погоди, погоди... А, может, у неё у самой-то любовник настойчивый завёлся? Вот и торопит тебя.
            
       — У неё любовник? Анфиса, не выдумывай.            
            
       — Я бы завела... Эх, как бы я обманула мужа...

       В ответ Степан призадумался, почесал затылок:
            
       — Нехай делает, что хочет... Вот женюсь на тебе...

       Любопытные сельские бабы расспрашивали Анфису, не сожителя ли нового себя выискала. Она невозмутимо отвечала, что надоело воду греть на плите да в корыте омываться, а тут давний знакомый, человек порядочный, оказался, к великому счастью, опытным строителем бань:

       — Мастер на все руки обещал сарай подправить и погреб. Не задарма, а за деньги. А что тут поделаешь, если правильного мужика в доме нет? Приходится платить да ещё на сытные обеды разоряться.

       Только Анфисе никто не верил. Как пить дать, сожительствует. Об этом уже собаки лают, и несчастный Веня тому зримое подтверждение. Не обласканный ею, как прежде. Унылый и одинокий. Отвергнутый и каждый день пьяный. Лыка не вяжет, но из придорожной канавы не раз грозился избу сжечь вместе с банной пристройкой, а квалифицированного строителя порешить. Правда, все были убеждены, что Веня несёт галиматью и никогда не решится на эти опрометчивые поступки: у него и по трезвости очи орлиные, а крылья комариные. И не про него сказано — пьяному море по колено. Разве что — лужа по уши.

       Шила в мешке не утаишь. Поэтому Карину, эффектно повзрослевшую умом и телом, благоразумная Анфиса решительно оповестила о том, что она доброму Степану за всё-всё... так благодарна.... так благодарна, что по этой причине спят они в одной постели:

       — Ты уж никому про меня и Степана случайно не сказывай.

       — Не расскажу.

       — Сама с кем попало не заводи дружбу. Жди своё счастье — с большими деньгами.

       — Мамочка, я непременно дождусь сказочного принца. Вот поступлю после школы в институт и начну усердно искать.

       — Ищи, красуля моя. Только не в институте. Не верь там всяким студентам на слово. Вечно грузчиками подрабатывают. Ни шиша в кармане, как и у нашего учителя физкультуры.

       — Спасибо, мамочка, что ты меня всему хорошему учишь. Я хочу быть богатой, но только в замужестве детей рожать не буду.  Зачем они мне в роскошной жизни?

       — Ой, доченька, ты вся в маму, сестричку мою незабвенную! Она страшно тяготилась, вынашивая тебя. Когда богатого мужа обретёшь, то на радость одного мне роди и хватит.

       — Хорошо.

       — На аборт ни за что не соглашайся, если муж будет настаивать. Лукерья по беспечной наивности, вот же ненормальная, тебя хотела в абортарий отправить, а ты видишь, какая красивая и умная получилась, подсолнухи с кукурузой завсегда стороной обходишь, а в холод и стужу по чужим избам не шляешься. Не то что подружка твоя бывшая.

       — Жалко мне Алину. Ничего не успела в жизни, глупенькая.

       — Ох, деточка, будь с мужчинами в наше смутное время осмотрительной и осторожной, не разменивайся на всяких встречных, — вспомнив про свои шашни с Арнольдом, и не только с ним, Анфиса покраснела, что наблюдательной «дочкой» не осталось незамеченным. — Готовь себя для чистой и светлой любви. Я бы сказала, для золотоносной, чтобы за тебя можно было только радоваться.

       — Не беспокойся, мамочка. С негодяями мне не по пути. Я их за версту чую и обхожу стороной.

       — Сердце-то болит, волнуется, переживает. Порой мне чудится, что это я тебя зачала, родила и воспитала, а не сестра моя Лукерья, пусть ей вонючее болото будет пухом. Ну, пойдём баньку обновлять? Или передумала?

       — Попробую. Хотя мне привычнее в корыте омываться.

       — Ох, а я молодой-то любила, как любила в нашей сельской баньке париться! С азарту шуры-муры с банщиком закрутила — приятно вспомнить. Жаль, что сгорела банька по нечаянности вместе с банщиком. А Степанушка, оказывается-то, не только опытный строитель. Несколько лет в особой бане трудился. Для всяких блатных из властных структур. Так что сейчас он нас... оздоровит профессионально.
 
       — А каким он был банщиком? — хихикнув, Карина заинтересовалась. — Мужицким или как?

       — Всяким. Говорит, мужики, в основном, солидные, а женщины — намного моложе их. Были и молоденькие совсем. Полюбовницы всякие, видать.

       Вошли в моечную, и Роза строго прикрикнула на Степана:

       — Страмоту прикрой — мы же не вдвоём! Забыл про дочку-то?!

       — Это я по рефлексу, когда банщиком был,  — мастер на все руки мгновенно сконфузился и, ни секунды не медля, опоясался длинным и широким полотенцем.

       — И никто из интеллигентных баб, вроде меня, так и не соблазнился тобой, а? Не верю!!! — Анфиса вдруг прозрела. — Признавайся, окаянный блудник, сейчас же!

       — Что ты, Анфисушка, что ты? — опешил профессиональный банщик. — Всё ведь в прошлом. Было, было. Платили не скупо. А как отказать? Враз выгнали бы с доходного места. В три шеи.

       — Несчастной Аглаиде, значит, старательно рога навешивал? — воинственно подбоченившись, Анфиса шагнула к нему. — Подрабатывал паскудным способом?!

       — Так деньги были нужны. И потом... Шибко я рассерчал на неё, что невинное дитё во чреве убила. Мстил за аборт, получается. Родила — не посмел бы куражиться. Несчастнее меня на свете не было...

       — Ладно, Степан. Не пужайся. Я к тебе шутейно привязалась. Люблю я тебя и скажу при дочке без утайки: бросай ты свою глупую Аглаиду и переселяйся насовсем к нам. Вот и дом тебе большой с перспективой выгодной перестройки — будешь в нём хозяином, и банька дивная, и дочка готовая. Глянь-ка, какая писанная красавица. Смотри, не обидь её даже намёком.

       — Мамочка, что с тобой? — Карину разбирал смех. — Успела выпить? Иди-ка ты скорей в баню.

       — Я тверёзая. Ничего, сильней веником лупить будет... и любить...

       — Уж отлуплю, уж поддам жару! — безобидно рявкнул Степан, обратив, наконец-то, внимание, на Карину.

       А она возникла рядом, счастливая от буйства в своём теле дерзкой, пьянящей молодости. «С ума сойти!» — только и смог подумать Степан, очарованный несомненными красотками, и распорядился:

       — Анфиса, поди ближе ко мне согласно банной процедуре.

       Он плеснул на «полюбовницу» несколько ковшиков воды и скомандовал:

       — Марш на нижнюю полку! Лёгкого тебе пару без угару!

       — Пар в баню — угар за баню! Ни дать, ни взять банный генерал! — Роза распахнула дверь в парилку и, восхищённо ахнув, исчезла из виду.

       — Тебе, Карина, надо малость подождать. Пусть мать слегка прогреется.

       — Я поняла. Как приятно вениками пахнет! Ты будешь ими нас беспощадно хлестать и, наверное, здорово потеть, потеть, да?

       — Не без того. Труд — физический, безо всякой халтуры. И сам всласть попарюсь.

       — А можно мы с тётей и тебя вениками всласть?

       — Можно, можно... Поворачивайся-ка спиной ко мне...

       Степан проворно выплеснул на загорелые девичьи плечи и спину несколько ковшиков тёплой воды, а Карина вдруг выгнулась к нему по-змеиному и ловким движением обеих рук откровенно обнажила себя ниже пояса:

      — И сюда ковшик...   
 
      — Ах, ты, бесстыжая! Молода ещё дерзить. Марш в парильню! Вот выдеру тебя веником, как сидорову козу. Развратное времечко наступило, совсем развратное. Если бы у меня такая дочь была, как ты, мог и застрелиться с горя.

       — Не вздумай мамочке жаловаться, — Карина резвилась на грани фола, не в силах противиться соблазну поиздеваться над любовником Анфисы.  — Скажу, что приставал, тискал темпераментно. Она поверит. Потому что я стыдливая и совестливая девушка. Умная и бесценная. А ты кто в нашем доме, скажи? Прижевалец и калымщик!

       Степан махнул досадно рукой и ушёл в предбанник, чтобы облачиться понадёжней — в семейные трусы. Он шибко осерчал на бойкую девчонку. «И не подумаешь ведь, а? Какая стерва-стервочка! Змеюке молоденькой на панели место. И ведь додумался я с глупой Аглаидой: живи, Кариночка, в нашей квартире, приезжай после школы учиться в институте. Стращать меня вздумала. Вот уж отстегаю веником «сидорову козу», мало не покажется. Будет помнить эту баньку до новых веников...».

      Продолжение: http://proza.ru/2021/05/08/923