Проклятье

-Изболелась вся душа у меня за тебя, - Прасковья Девятова тихонько подвывала, сидя рядом с дочерью.
Собралась ее дочь Наталья замуж за Сергея Калмыкова. Хороший парень, работящий, в армии отслужил. На ферме водителем трудился, а Наташа там же дояркой. Любовь у них приключилась. А теперь вот и свадьба на Покров назначена.
-Мам, ну хватит. Двадцатый век на дворе.
Это так, век-то двадцатый. Только недобрая молва шла про род Калмыковых. Да что молва? Факты говорили сами за себя.
Всегда у Калмыковых первыми рождались мальчики. Но недолго жили первенцы. От силы год. Однажды один малец неожиданно три года прожил. Да все едино - погиб. Утонул. Не доглядел за ним дед. Старик Калмыков мальчонку с собой на рыбалку взял. Тот и бултыхнулся в воду. Дед-то почти сразу его вытащил. Но отходить не смог. Потом и сам повесился в сарае.
-Наташа, неспокойно мне. А что если и у тебя также приключится?
-Мама, вот тебе палец в рот не клади - дай всякие страсти наболтать мне под руку.
-Одна ты у меня, Наташенька! Вот и тревожусь. Сама знаешь, как мне тяжко-то было Витьку хоронить, - Прасковья утёрла набежавшие слёзы.
Наташа обняла мать.
-Ну хватит, мама, душу рвать мне и себе. Ты думаешь, мне не страшно? Но люблю я Сергея. Понимаешь? - Наташа немного помолчала и добавила, - Все хорошо будет. Вот увидишь. Бредни все это.
-Да как же бредни? - не унималась мать, - У Светки, сестры твоего Сергея, первенец четыре года назад от воспаления лёгких в три месяца помер. У Настьки, племянницы калмыковской родной, мальчонка первый тоже заболел, и нет его. Ой, да что это я? Так и у самой Лидки, матери Сергея, тоже первый мальчишка был. Так только неделю прожил. Сердечко слабое было. И у сестры...
-Ну хватит, - перебила Наталья, - все это - совпадения, - помолчала и добавила , - и вообще, беременная я. Не хочу я таких разговоров слышать больше.
Так и села мать.
-Как это беременная? Ты что ж с ним...Да как же это, Наташа? Да как не стыдно-то тебе до свадьбы? Да когда ж вы успели? Позорище какое, - мать, забыв о своих опасениях, стала стыдить дочь, но осеклась и спросила, - Когда рожать-то тебе?
-Ой, мама, ну хватит. Какое позорище? - дочка недовольно скривилась, - Нескоро ещё рожать. Все. Ушла я, меня Серега ждёт.
Свадьбу отгуляли весёлую и богатую. Калмыковы уж постарались.
Прасковья одна дочь свою поднимала, муж вслед за сыном ушёл, откуда у неё деньги такие? Неудобно ей было, что вклад ее маленький. Но Калмыков сразу сказал:
-Да ладно тебе, Параня, все хорошо. Все сам сделаю. Не мужик я штоль, чтобы с бабы брать?
А через шесть месяцев разрешилась Наталья сыном.
Прасковья как услышала, что мальчишка родился, и ну слёзы лить.
Только ребенок рос здоровеньким, толстеньким, весёлым малышом. Развивался согласно возраста. Ничем не болел. И так продлилось до трёх лет.
А Прасковья все не унималась и всегда пристально смотрела на мальчишку. Боялась каждого его чиха. Стоило мальчику чуть присмиреть, тыкала ему градусник да в горлышко заглядывала. Но мальчишка был на редкость крепенький. Да и характером спокойный. Мог часами сидеть и играть в уголке. Наташа все дела переделает, а он и уснёт тихонько там же среди игрушек.
Только беда вдруг пришла, откуда и не ждали. Упал мальчишка как-то да синяк на ножку поставил. Никто и внимания не обратил. Но не проходил синяк. Месяц держится и второй. А потом откуда ни возьмись ещё один рядом. И ещё. Не падал ребёнок и не ударялся, а синяки на нем размножались. Потом кровь из носа стала бежать. Да по несколько раз в день. Худеть начал мальчик и таять на глазах.
Прасковья рыдала целыми днями. «Вот она расплата», - твердила она.
-Да за что расплата, мама? - не выдержала Наташа. Ей тоже было очень тревожно за сынишку.
-Сама не знаю, за что. Только слова эти идут в голову и все. Расплата.
Поехали Сергей с Натальей в город обследовать ребёнка. Сергей назад вернулся в одиночестве.
Ребёнка с матерью в клинике оставили, серьёзные анализы назначили. Подозревали какую-то редкую болезнь крови. Долго не живут с таким диагнозом.
Уж как Прасковья плакала, убивалась и все причитала.
-Знала я, знала. Порченное семейство. Не надо было Наташку за него выдавать.
А спозаранку решила она к Вале наведаться.
-Только на тебя Валечка надежда, - расплакалась с порога вмиг постаревшая женщина.
-Зря, не всесильная я, - ответила Валя, - знаю с чем пришла ты. Наслышана уже. Деревня гудит. Не лекарь я, и ты тетка Прасковья лучше других это знаешь, - исподволь напомнила Валя Прасковье, как не смогла она ей с Витей помочь. Умер парень.
Валя на всякий случай к бусинам прикоснулась, а они чуть тёплые.
-Ничего не смогу сделать и помочь не могу тебе, Прасковья.
-Да как же это, Валя? - разрыдалась бедная женщина, - неужели умрет внучек мой любимый?
-На все воля божья, - развела руками Валентина.
А ночью Онюшка пришла и говорит:
-Трудно им помочь будет, - и показала Вале страшную картину.
Женщина из рода Чеботаревых стоит посреди двора. Беременная. В длинной юбке стоит, сейчас таких не носят, давно дело было, очень давно. Казак во двор залетел на лошади, конь на дыбы встал, женщина в ужасе лицо закрыла, а казак шашку достал и разрубил ту женщину пополам , прямо посередине удар пришёлся. Мать ее выскочила из дома, сразу умом помешалась от увиденного, но крикнуть успела вслед тому казаку:
-Будь проклят ты и твой род, но не сгинете, нет. А мучиться и страдать будете. Как я сейчас страдаю, - и лишилась чувств.
Больше никто ее в здравом уме не видел. До самой смерти баба Дуня с себя невидимые нитки и волосинки снимала.
Калмыков тот казак был. На лошади-то.
-Онюшка, что же это? За что же это он ее?
-А хоть за что, нет ему прощения Валя. Только и баба та порченная была. С ним гуляла и с другим. С двумя сразу. По амбарам да сеновалам бегала, ну и понесла, незнамо от кого. Вот Калмыков Петька напился и распорол ее. От позора-то подальше. Женился он потом. Только помер его первый мальчонка, родившись. Потом жена ему много нарожала деток. И у каждого из них первенцы умирали. Так и повелось. Да ты вспомни, Валь, и на твоем веку уж умерли трое первенцев у Калмыковых, - Онюшка помолчала и добавила. - Вот и Наташин на очереди.
-Да как же это, Онюшка? Неужто не помочь ему? - обомлела Валя.
-Можно помочь. Только надо к старухе Чеботаревой идти.
-Ой, - Вскрикнула Валя, - к Чеботаревой!
Старушка та жила на краю села. Всегда в чёрном ходила, ни с кем не общалась. Затворницей жила. Никого никогда близко к дому не подпускала. Три цепных злющих пса у нее было. Так она, завидев издалека кого, спускала их с привязи.
-А почему к ней, Онюшка?
-Ох, Валя, сказала ж я тебе, баба разрубленная из рода Чеботаревых была. А Марфа Чеботарева потомок того рода. Хранится у неё сейчас в сундуке крестик той бедолаги, и передают они его из поколения в поколение, в память о проклятье, - сказала и исчезла.
На следующий день сама Валя к Прасковье пошла. Рассказала ей всю историю эту. Женщина онемела от ужаса, потом немного в себя пришла.
Так вот, Прасковья, - сказала Валя, - чтобы снять проклятье, надо у бабы Марфы прощения просить, а крест из сундука надо в церковь отнести.
-Как такое Калмыковым сказать? Поверят ли? - засомневалась Прасковья.
-Я все сказала тебе, ничего не утаила, а теперь вы сами семейно думайте. Понадобится ещё моя помощь - все, что смогу, сделаю.
Пошла Прасковья к Лидии, матери Сергея. И все ей выложила без предисловий.
Лидия выслушала.
-Подозревала я нечто подобное, Параня. Не новость для меня. Вале я верю. Ходила я к ней и не раз. Помогала она мне всегда. А дела трудные были.
Позвала мать Сергея. Он поседел за эти дни, хотя молодой совсем был. Выслушал он женщин, не перебивая.
-Да как же идти к старухе? Псов-то своих спустит, и сгрызут они нас.
-Сама пойду, - молвила Прасковья, - сказывала Валя, что нельзя Калмыковым идти, - соврала она во благо.
Ранним утром отправилась Прасковья к старухе Чеботаревой. Упала на колени метров за пятьдесят от дома ее, чтобы она ее не увидела, и так на коленях и ползла.
Собаки забрехали. Вышла Марфа во двор, подошла к калитке. Видит, там Прасковья Девятова стоит на коленях. Изумилась она и спрашивает:
-Чего поклоны бьешь? Адресом ошиблась. У меня тут не церковь. Поднимайся давай.
Прасковья ей все как на духу и выложила.
-Умоляю, давай снесем в церковь крест твой из сундука. Христом Богом прошу тебя, - и Прасковья снова упала к ногам Марфы и зарыдала больно и надрывно, как только на могилах рыдают.
Но Марфа презрительно глянула на Прасковью:
-Убирайся, ничего я тебе не дам. Слышать ничего не желаю.
-Мой внук умирает, Марфа. Дитя невинное. За что он расплачивается? Ну хватит уже веревке-то этой кровавой виться. Оторвать ее надо, Марфа. Умоляю тебя. Прошу тебя, мать, помоги! Сколько горя им за дурака того! Сколько смертей. И не понимает же никто, за что это. Марфа, останови это беззаконие. Пусть живут мальчишки. За что ж дети страдают-то?
-Беззаконие говоришь? Весь род этот, гнилой насквозь, защищаешь? Нет у меня права такого - останавливать. Не мной заведено, не мне и прекращать. Иди отсюда, пока собак не спустила. Ишь ты? Чего удумала? На карачках приползла! Разжалобить думала...- долго ещё бубнила старуха Чеботарева.
Да не слышала ничего Прасковья. Брела она в деревню, слёзы застилали глаза, в голове билась мысль: «Что делать? Как же быть? Как спасти ребёнка?»
За углом ее Калмыковы Лидия и Сергей ждут:
-Ну что, Параня?
Только по виду ее легко понять можно было, что зря она к Марфе сходила.
А мальчику тем временем все хуже и хуже становится. И решил Сергей на преступление пойти во имя жизни сына своего - выкрасть крест из дома старухи.
Со стороны леса к дому Чеботаревой тропинка вела. Правда у дома кустарник колючий рос, но это Сергея не пугало. Порубит он его. Забор там ветхий, легко перемахнуть можно. А дальше в окно чулана влезет. Чулан в доме располагался. Решил ночью лезть. Конечно понимал Сергей, что собаки брехать начнут, но с вечера цирк можно устроить.
Попросил Сергей ребят своих, чтобы они ближе к ночи песни в лесу орали. Пусть старуха думает, что молодёжь бузит. Лес общий, не посмеет выгнать. Поэтому
не станет она внимание на собак своих обращать. Сергей и влезет к ней спокойно, а там уж, как карта ляжет.
Надо будет угрожать ей, если проснётся, он был и к этому готов. На кону жизнь ребёнка. Мало Сергей верил в чудеса эти с проклятьем. Только всё возможное сделали уже, а ребёнок умирает. Ничего ему не помогает. Таял на глазах малец. Врачи месяцами уж, а не годами жизнь его меряли. Потому Сергей надумал испробовать и это тоже.
В тот вечер, когда решил Сергей к Марфе в дом через задний двор залезть , у неё , как ни странно, ни одно окошко не загорелось огоньком вечерним. Ребята добросовестно орали в лесу пьяными голосами, хотя шли на дело трезвыми как стекло. Собаки брехали неистово. И не только чеботаревские, а вообще все в округе. Удивился Сергей отсутствию света в доме вечером, а может повезёт ему, и Марфы вовсе в хате нет. К дочери или ещё куда уехала?
Пробрался он осторожно, да в заднее окошко влез. И предстала его взору ужасная картина. Баба Марфа на полу лежит бездыханная. Сергей перепугался, прикоснулся к ней, тёплая, живая, слава Богу. Трясущимися руками пульс с трудом нащупал. Бьется сердце.
Сергея разрывал выбор. Что делать? Спасать бабу Марфу или крест искать? Сынок в больнице, помогают ему, а баба Марфа - вот она на полу лежит, умирает. Если бросит он ее сейчас - убийство получится. И Сергей кинулся назад, к разбитому окошку.
Фельдшера тем же путём в дом притащили. Сердечный приступ у Чеботаревой приключился. Через задний же двор, выставив раму, вынесли её из дома и отвезли в ту же клинику, где Наташа с сынишкой лежала.
Сергей тоже поехал с бабкой. Дождался, пока откачали ее, и в себя пришла.
Врач сказал ей:
-Вовремя ваш внук успел, ещё бы пару часов полежали, и уже никогда не встали бы. А теперь все хорошо будет.
-Да что хорошего, сынок, семьдесят мне уже.
Врач махнул рукой:
-Женщина в самом соку!
Когда доктор вышел из палаты, бабка к себе Сергея подозвала:
-Присядь поближе. Не спрашиваю даже, зачем ко мне в дом влез. И так понятно. Если бы не влез , то...Вроде старая, а пожить ещё охота, - помолчала и добавила, - Спасибо тебе, что спас ты меня. Легко мог бы своё дело сделать и уйти. В долгу теперь я перед тобой. Искупить хочу. Иди домой ко мне тем же путём, собаки не пустят иначе. Возьми в большом сундуке в красной тряпке крест завернут. Отнеси его теще своей. Она знает, что делать надо.
В три часа ночи Сергей примчался к дому Марфы. Привычным путём нырнул в окно. Быстро нашёл в сундуке крест, завёрнутый в тряпку. Развернул, а крест-то красоты необыкновенной да с каменьями.
Побежал к теще, отдал крест.
Почитала Прасковья тут же молитвы все, какие знала, держа крест в руках, а утром в церковь отнесла.
Целый день отец Сергий молился, прося у Бога спасти младенца от погибели.
Сергей на следующий день поехал в город, и вместе с женой к бабе Марфе в палату зашли. Встали на колени у кровати ее. Наташа рыдает, Сергей еле сдерживается.
-Отнёс я, баба Марфа, крест. Отец Сергий молится. Прошу тебя, баба Марфа прости меня за предка моего, если можешь.
Баба Марфа посмотрела на Сергея долгим взглядом словно бы мимо него! Пошептала что-то, не разобрать, и сказала:
-Прощаю вас, Калмыковы, от всего рода Чеботаревых. Идите с Богом.
И именно в этот день мальчонке лучше стало немного. А ещё через пару дней анализы улучшились значительно. Врачи в недоумении - не бывало такого никогда.
Через две недели Наташа с сынишкой во дворе гулять стала. А ещё через две недели домой выписали ребёнка. Сказали, что наблюдаться у гематолога всю жизнь придётся. Да только Наташа на все готова была, лишь бы сын выжил.
Старуха Чеботарева тоже выздоровела. Дочка ее к себе забрала. Больше в деревню она не вернулась.
Как-то поздно вечером сидели Прасковья и Лидия на лавочке, отдыхали после рабочего дня.
-Спасибо тебе, Параня! Прервала ты эту ужасную цепочку.
-Не я, Валю надо благодарить.
На следующий день пришли все Калмыковы и Прасковья с ними к Валентине. Поклонились ей низко в пояс! Никаких даров Валентина не брала никогда, а такую благодарность людскую принимала со слезами на глазах.