Дым над пекином

Интервью с сутенером с улицы Ябаолу

Ресторан «Элефант»

Встреча, положившая начало этой повести, случилась летом 2008 года, в преддверии Пекинской олимпиады. Какой российский турист в те годы, приехав в столицу Китая, не заворачивал на торговую улицу Ябаолу — в этот русский анклав, где можно было обходиться без знания китайского и английского языков. Поскольку по-русски здесь понимали даже малограмотные рикши.
С Маней я познакомился в ресторане «Элефант», что рядом с башней Вань Бан. Маня, как вы понимаете, кличка. В нулевые годы этого человека знали все обитатели Ябаолу. А сейчас узнаете и вы.
Итак, перенесемся в то время и в то место.
Я сижу за столиком, пью пиво «Цинтао» под варёные креветки и делаю записи в блокноте. 
На Ябаолу я оказался впервые. Нескольких дней мне было достаточно, чтобы понять главное: эта легендарная русскоязычная улица и прилегающий к ней одноименный район — самый большой оптовый рынок Китая.
На Ябаолу ведется продажа одежды, обуви, сумок и тканей; мебели, светильников, игрушек и бижутерии; спортивных товаров и строительных материалов; бытовой электроники и светильников. Здесь крутятся миллиарды юаней, проходящие через руки нескольких тысяч посредников между легкой промышленностью провинции Гуандун и иностранными потребителями.
Время Ябаолу, бесспорно, отмеряно. Как только лаоваи (презрительное прозвище иностранцев китайцами) проторят прямые дорожки к оптовым рынкам в Гуанчжоу, Шеньчжене, Дунгане и Фошане, падет и этот Вавилон. Но пока, паразитируя на дешевом труде рабочих дельты Жемчужной реки (Чжуцзян), Ябаолу купается в деньгах.
Когда я уже допивал свое пиво и собирался уйти, к моему столику подошел мужчина славянской внешности, на вид — лет тридцати. Без приглашения сев напротив меня, он спросил:
— Говорят, вы писатель?
— Точнее будет сказать — описатель нравов и быта, — ответил я. — У вас ко мне какое-то дело?
— Поговорить хочется за жизнь. А то ведь здесь у всех одна тема: гроши, гроши, гроши.
— Что ж, давайте поговорим не про деньги, — согласился я и протянул ему руку для знакомства: — Георгий Самолетов.
— Яков Маневич, — представился он, крепко пожимая мою ладонь. — Здесь я известен как Маня.
— Вы украинец?
— С чего вы взяли?
— Фамилия говорящая.
Мы попросили у официанта еще пива и креветок, и Маня начал свой рассказ.
— По матери я украинец, а по отцу — еврей.
— А сами себя кем считаете — половина на половину? — поинтересовался я.
— Я — одессит, — ответил он. — Родился я в Одессе, там прошли мои детство и юность. Вы были в Одессе? Там разговаривают на причудливой смеси русского, украинского и еврейского языков. А если добавить еще греческую и румынскую кровь, текущую в одесситах, так кто же они по национальности?
Пришел срок, и призвали меня в Советскую армию. Отслужил два года в Уссурийске — разведрота 83-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады ВДВ — и остался там после дембеля на сверхсрочную службу прапорщиком. Через пять лет контракт закончился, и я переехал в Благовещенск.
— Значит, мы земляки — я тоже из Благовещенска, — говорю я и пожимаю ему руку. И продолжаю интервью:
— Почему же вы не вернулись в Одессу?
— А что там было ловить в начале 1990-х. Ездил я туда в отпуск к родителям. Все знакомые в Штаты эмигрировали. В Одессе-маме стало, как после революции: бандиты, налёты, маклеры, афёры. Да и российского гражданства терять не захотел. Была и ещё одна причина оставаться в Благовещенске.
— Любовь-морковь? — догадался я.
— Она самая. В Благовещенске я женился, родилась дочка. Жена тоже не хотела менять место жительства в столь нестабильное время. Прожили десять лет, а потом развелись. Так я и застрял я там.
— А как вы в Китай попали?
— Работал тренером по кунг фу. Решил повысить квалификацию в Шаолиньском монастыре. Вот и поехал искать приключений на свою задницу.
— И как — нашли?
— По полной программе. Что ни день — какое-нибудь приключение.
— Чем вы занимаетесь? — спросил я напрямую.
— Хм-м-м... Ну что ж, будем называть вещи своими именами. Я — сутенёр.
— Вот и поделитесь особенностями своей профессии.
— А вам это надо?
— Честно говоря, любопытно. Закрытая все-таки сфера.
— Но, согласитесь, не про все можно рассказывать первому встречному.
— На нет и суда нет.
— Значит, тебе интересны судьбы здешних Сонечек Мармеладовых? — вдруг перешёл он на «ты». — Что ж, одну из таких историй я расскажу. Только обещай мне, что не напишешь про это раньше чем через десять лет. И диктофон не включай.
— Обещаю. Не включаю. Рассказывай.

Знакомство в поезде

— Всё началось с моего увлечения кунг фу, — начал свой рассказ Маня. — Помнишь конец 1980-х: пиратское видео, боевики с Брюсом Ли и Джеки Чаном в главных ролях? Тогда все советские мальчишки мечтали попасть в монастырь Шаолинь.
Я ходил на тренировки в заброшенном подвале, где овладевал приемами кунг фу под руководством полусумасшедшего мастера, который, впрочем, брал с нас немалую плату за посещения и снаряжение.
Потом у меня появились другие учителя рукопашного боя. Знаете девиз десантников: «Попал в ВДВ - гордись! Не попал - радуйся!» Я — попал.
Правда, на войне, в горах, десантникам не приходилось сбивать противника ударом ноги с развороту по голове. Но пригодились физическая выносливость и сила духа, приобретённые на тренировках по боевому самбо.
Описать тебе состояние при переходе через горный перевал? От напряжения сердце чуть не выпрыгивает через глотку, руки трясутся, как после работы с перфоратором. Мечтаешь лишь об одном: напиться холодной воды, упасть на спину, раскинуть руки и лежать недвижимо. А тут приходится сходу вступать в бой с «чехами» (чеченцами), засевшими на вершинах. Молодому бойцу хочется стрелять из автомата очередями — так ему кажется надёжней. Но скоро закончатся патроны, и противник подойдет и расстреляет тебя в упор. А если переключить оружие на одиночный огонь, хладнокровно прицеливаться и мягко спускать курок, наверняка попадая в цель, можно выстоять.
Я выжил на той войне, и считаю, что боевые единоборства помогли мне в этом. И кланяюсь в ноги даже тому сдвинутому по фазе тренеру.
В Шаолинь, как уже говорил, я решил поехать после развода. Хотелось перемены мест и острых ощущений, в общем — начать новый этап жизни. Я выучил по самоучителю самые необходимые китайские слова, прошёл разговорную практику с китайцами на центральном рынке Уссурийска. Получил заграничный паспорт и купил полугодовую визу. За это время поднакопил денег и отправился в путь.
В приграничном городке Хэйхэ мне приходилось бывать и раньше, когда ездил туда за тряпками. В тот раз, приехав с Хэйхэ, я сразу купил китайскую сим-карту, потом добрался до вокзала, купил билет на поезд до Харбина и, ту-ту.
Пройдя на своё место в вагоне, я обнаружил в шестиместном отсеке своих попутчиков — четырёх китайцев. Уже перед самым отправлением появилась и пятая попутчица — русская девушка Марина, как она представилась.
При ближайшем рассмотрении Марина оказалась лет этак под двадцать пять. «В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и фигура, и одежда», — как будто про неё это сказал Чехов. Всё у Марины было на месте.
«Про фигуру Антон Павлович там умолчал, но ещё говорил о душе и мыслях», — хотел я поправить Маню, но промолчал.
А он продолжал:
— Поезд «Хэйхэ – Харбин» удобный — вечером сели, ночь поспали, утром на месте. Мы с Мариной всю ночь просидели за боковым столиком. Я ей свою душу излил, она мне — свою. Я узнал, что она родом из города Алдана в Якутии, там живут ее родители. Оставила на деда с бабкой свою трёхлетнюю дочь и подалась в Харбин на заработки. Сейчас возвращается из краткосрочного отпуска — новую полугодовую визу в России делала.
В китайских поездах, сам знаешь, туалеты стерильные — дезодорантом пахнут. Мы за ночь три раза вдвоём сходили. Я тогда думал, так, дорожное приключение. Но судьба рассудила иначе.
Приехали в Харбин, на выходе из вокзала расстались, обменявшись номерами телефонов.
В Харбинском аэропорту я хотел купить билет и сесть на самолет до города Чжэнчжоу провинции Хэнань, под которым и находится монастырь Шаолинь. Но этому моему намерению, как и всем дальнейшим жизненным планам, было не суждено осуществиться.
Расставшись с Мариной, перед тем как сесть в автобус до аэропорта, я зашел в супермаркет, купить на дорогу чего-нибудь съестного.
Пред кассой образовалась длинная очередь. Прямо впереди меня стояли молодые китайцы — парень и девушка. У китайцев не принято ласкаться прилюдно, а эти вдруг начали целоваться в губы. И не просто чмок-чмок, а взасос. Поскольку эта порнография творилась прямо у меня перед носом, возникло ощущение, что я подглядываю за чужой интимной жизнью. И я отвел взгляд в сторону — всего на несколько секунд.
Когда эти пылкие влюбленные рассчитались за одну маленькую бутылочку воды, я краешком мозга удивился: «И не жаль им было времени, чтобы отстоять такую длинную очередь!».
Уже потом я понял, что именно в тот момент, когда я стыдливо отворачивался от целующейся парочки, кто-то из них аккуратно, чтобы не побеспокоить меня, расстегнул молнию моей барсетки, и затем нежно, двумя пальчиками, вынул из нее денежки.
Не исключено, что третий подельник стоял где-то рядом — на случай, если щипачам понадобится прикрытие. 
Эти народные китайские артисты разыграли для меня одного целый спектакль. Ведь им надо было не только безошибочно вычислить транзитного пассажира с большой суммой денег, но и оказаться в очереди прямо перед ним
У меня украли все деньги — 5 000 юаней, до последнего фэня (китайская копейка).
Барсетка с документами и деньгами была у меня на поясе. Паспорт вор оставил, а деньги взял. Я набрал по телефону Марину.
— Марина! Это я, Яша. Ты где сейчас?
— Подъезжаю в такси к мосту через Сунгари.
— Слушай, у меня тут большая неприятность — все деньги украли.
— Все-все?
— До копейки.
— Ты ещё на вокзале?
— Да.
— Вывеску отеля «Шангрила» видишь?
— Вижу.
— Иди туда и жди меня у входа.
Она подъехала через полчаса.
— Как же ты так лоханулся?
— Мне все говорили, что китайцы не воруют!
— Правду тебе говорили, китайцы не воруют. Они просто тырят всё, что под руку попадётся! Где тебя обезжирили?
— В продуктовом магазине на привокзальной площади.
И что же ты сейчас будешь делать? Нищих здесь и своих полно, на милостыню не надейся. В клуб к китайским голубым пойдёшь на обратный билет заработать? Гляди, как бы не затянуло.
— Как же мне быть? — грустно спросил я.
— Видно, сам Будда решил, что тебе надо пожить у нас в деревне, — ответила Марина.

«Русская деревня»

Скоро мы были в «Русской деревне». Так называется фольклорный парк в стиле аля-рюс на Солнечном острове — районе на другом берегу Сунгари.
На входе в «Русскую деревню» продаются входные билеты — за 20 юаней, похожие на паспорт. В этот паспорт посетителю ставят пограничный штамп. Рядом тусуется русская девушка в советской военной форме. На пилотке — красная звезда, в руке — муляж маузера. С ней можно сфотографироваться за 10 юаней.
Идем дальше. «Русская деревня» — это реставрированный дачный поселок служащих КВЖД, в котором два десятка одноэтажных домиков. Железные крыши, резные наличники, ставни, палисадники. На подворьях русские харбинцы сажали огороды и сады, держали домашнюю птицу. Судя по печному отоплению домов, кто-то жил здесь круглый год.
На домиках вывески: «Колхоз», «Сельпо», «Булочная», «Дом дяди Егора», «Дом тёти Лизы», «Дом двоюродного брата Антона», «Дом сестрёнки Наташи». 
Входим в дом под вывеской: «Русский дом 1950 года».  Кровать с шарами на спинках, лоскутное одеяло, клеёнчатый коврик с озером и лебедями, комод, белые нитяные салфетки, фарфоровые статуэтки, швейная машинка «Зингер», настенные часы с кукушкой, часы-будильник с пружинным заводом, чугунный утюг на углях, керосиновая лампа, лыковые лапти, резиновые калоши, брезентовый плащ с капюшоном, кожаные сапоги-бродни. Да, экспозиция собрана по принципу «вали кулем, потом разберем».
По улице бродят две русские тетки в сарафанах и кокошниках — китайские туристы фотографируются рядом с ними за деньги. Там и тут стоят ростовые скульптуры русских мужиков и баб в стиле дымковской игрушки. Самая выдающаяся скульптура — баба с огромным носом-картошкой, держащая на блюде каравай. Шарж на русский женский образ. Китайцы, фотографируясь, непременно держат эту бабу за ее карикатурный нос.
Над всем этим великолепием звучит песня группы ДДТ:
«Родина.
Еду я на родину,
Пусть кричат — уродина,
А она нам нравится...»
Марина устроила мне прием у хозяина деревни — китайца Сюя. 
Сюй сразу взял быка за рога:
— Что ты умеешь?
Я достал из сумки полароидные фотографии и показал ему. На фотках было запечатлено, как я разбиваю о свою голову пивные бутылки и ребром ладони крушу пополам пачку красных кирпичей.
— Это китайцам не интересно, — махнул он рукой. Сними рубашку.
Я оголил торс. Он пощупал меня за бицепс, погладил по плоскому животу. И неожиданно предложил, подав мне балалайку:
— Сыграй.
Нотной грамоты я не знаю, но музыкальный слух у меня от природы. Гитару я освоил самоучкой, а балалайку до того ни разу в руках не держал. Взял инструмент, попробовал строй и протренькал на одной струне «Камаринскую». Потом подобрал аккорды и сбряцал это же, припевая: «Ох, ты, су-кин сын, ка-ма-рин-ский му-жик».
— Хорошо! — оценил мои музыкальные способности Сюй. — Беру тебя на работу.
Он встал и одобрительно похлопал меня ладонью по плечу.
— Иди в дом охранников и скажи дежурному, чтобы он определил тебя на квартиру.
Марина ждала меня у входа в офис Сюя.
— Ну как? — спросила она.
— Все нормально, — ответил я. — Проводи меня к охраннику.
По пути к дому охраны Марина сказала:
— Ты уж не обижайся, но у меня здесь сожитель есть — как-то не с руки его менять.
— У меня и мысли такой не было.
—  Хочешь сказать, что я тебе не нравлюсь?
— Очень нравишься.
— То-то же. Знаю я вас, кобелей.
Возле дома охраны мы с ней расстались.
На смене был охранник Миша — бывший мент из Читы. Он повел меня к дому дяди Фёдора.
Дом дяди Фёдора был обставлен в том же ретро-стиле: шифоньер, комод, круглый стол и пара венских стульев, железная кровать.
— Располагайся, — сказал охранник, показав на матрац с подушкой без наволочки на панцирной сетке. — За постельным бельем зайдёшь в «Колхоз» к кастелянше. Там же наша столовая — трёхразовое питание. Кормят не очень — всё овощное, зато бесплатно.
И он ушёл.
Мне впервые предстояло жить в музее и спать на антикварной кровати. На комоде стояли в ряд семь слоников — от самого большого до самого маленького. Говорят, приносят в дом удачу.
Я взял и повертел в руках одну из фигурок — она была вырезана из бивня слона.
«Сколько же стоит сейчас такой раритет?» — подумал я, удивляясь безалаберности китайцев, доверивших мне, непонятно кому, столь дорогие экспонаты.
Затем мое внимание привлёк граммофон с трубой. Я покрутил заводную рукоятку и опустил иголку на пластинку с лейблом POLYDOR и надписью:
«Харбин — папа. Фокстрот»
Сквозь треск старой пластинки раздались бравурные звуки мелодии и бодрое пение:
«Харбин — прелестный город,
Харбин — весёлый город
В далеком Маньчжу-го,
Теперь Маньчжу-ди го.
Жиётся здесь привольно:
Все сыты, все довольны,
Хоть и за рубежом,
Но с золотым рублем!
Живут Эс-Эм-Же-Де-ки,
Фашисты и Эс-Де-ки,
Свободно и легко,
Хотя и далеко…»
«В старину живали деды веселей своих внучат, — подумалось мне. — Такой диск в антикварном магазине стоил бы тысячу долларов».

«Русский Золотой театр»

На обеде в столовой я встретил Марину с её бойфрендом.
— Знакомьтесь, — сказала она.
Мы представились друг другу:
— Яша.
— Валера.
— Приходи вечером в «Русский золотой театр» на наше выступление, — пригласила Марина.
Большой зал, в котором проводятся выступления русских артистов, вмещает около сотни посетителей, сидящих за четырёхместными столиками. Столики обслуживают русские официанты, одетые под трактирных половых. В меню — блюда русской кухни: борщ с майонезом, мясная котлета с толчёной картошкой, селёдка под шубой, пиво «Жигулёвское»  и водка «Московская». Хлеба в меню нет. 
Гости осторожно пробуют экзотические блюда, в основном налегают на пиво. Не закусывая быстро пьянеют, но держат себя прилично.
Начинается культурная программа.
Оперная дива, в длинном платье синего бархата с необъятным бюстом в глубоком декольте и с грустными глазами недоенной коровы, пронзительным сопрано исполняет арии на итальянском языке.
Поддатый Валера в казачьей форме поет под гитару «Поручик Голицин», «Есаул» и прочий белогвардейский репертуар, перемежая его блатным шансоном типа «Владимирский централ» и «Чубчик кучерявый».
Девушки из кардебалета отплясывают кан-кан, задирая юбки с оборками, синхронно поднимая стройные ножки в сетчатых чулках и показывая при этом кружевные трусики.
Одно слово — артисты!
Но где же Марина?
В зале гаснет освещение, раздвигается занавес и на сцене в круге света от прожектора появляется регулировщица дорожного движения на цилиндрическом постаменте с шестом — в милицейской форме и с черно-белым полосатым жезлом. Я узнаю Марину.
Под музыку в стиле диско Марина пританцовывает и сбрасывает с себя одежду. На пол летят китель, юбка, гимнастерка, лифчик. Регулировщица остается в одной лишь фуражке и в сапогах выше колен. Ее киска прикрыта маленьким чёрным треугольником. Наконец, Марина развязывает на крестце узел бантиком, и треугольничек тоже летит на пол. Марина крутится на шесте. Что она вытворяет с жезлом!
Наигравшись с палкой, Марина снимает с причёски заколку, и ее белокурые локоны водопадом спадают на плечи. Он спускается в зал, подбегает к столикам и своими большими раскрепощёнными персями бьет китайцев по носам.
На следующее утро мы встретились на завтраке в столовой.
— Ну как, понравился мой номер? — спросила Марина.
— Номер как номер, — ответил я уклончиво.
— Ты считаешь стриптиз постыдным?
— Не больше, чем работа официанта.
— Поглядим, кем здесь будешь ты, — пророчески сказала Марина.
И она как в воду смотрела.
Моя работа заключалась в том, что я ходил по деревне и играл на балалайке. Я изображал русского деревенского парня — картуз с лаковым козырьком, украшенный розой; вышитая рубаха на выпуск, подпоясанная шнурком с кистями; шаровары и лапти с онучами.
Помаленьку знакомлюсь с обитателями деревни.
Под вывеской: «Армянский шашлык» скучает русский парень. Это Петя из Хабаровска. Он жалуется мне:
— Пригласили работать поваром, а поставили на мангал. А китайцам этот армянский шашлык на фиг сдался — у них свой. Уйгурский, на деревянных шпажках — пародия на шашлык.
— А что тебе дома не сиделось?
— В Хабаровске у поваров безработица. Ни одного русского ресторана уже не осталось — одни чифаньки.
— А почему ты здесь не на кухне?
— Там повара китайцы, и готовят русские блюда на свой манер, добавляя китайские приправы и специи. 
— ?! — молча удивился я.
— Сюй говорит, иначе китайские гости вообще есть не станут.
— Тебе здесь нравится?
— А что, крыша над головой и жрачка есть. Дальше видно будет. Подучу китайский язык и подамся на юга. Говорят, в Гуанчжоу есть русские рестораны. Я все-таки торгово-кулинарный техникум закончил — технолог общественного питания.   
Дом «Русский художественный салон» имеет летнюю мансарду. В самом доме находится салон-магазин с картинами современных российских художников, а в мансарде живет Володя. С ним я познакомился в колхозной столовой. Володя — художник из Иркутска.
— Мой дед Афанасий Бобров был известным в Харбине галерейщиком и меценатом. Помогал русским художникам, сбежавшим сюда от большевиков. Снимал им квартиры, заказывал у них картины. Художники Бобровского кружка, как их называли, выезжали на Солнечный остров на пленэр. Перед тем, как в 1956 году вернуться в Россию, он передал картинную галерею в дар правительству КНР. В годы культурной революции хунвейбины топили этими картинами печки, — рассказал он. А дед еще раньше помер на поселении в Казахстане.
Я живо вообразил, как жарко горели в Харбине поломанные деревянные рамы и холсты со слоем масляных красок. И как меценат и галерейщик Бобров в саманном бараке под Джезказганом топил печку верблюжьим помётом.
— А что, разве нельзя было эмигрировать, к примеру, в Австралию?
— Поверил советскому консулу, пригласившему харбинскую интеллигенцию в СССР строить коммунизм.
— А ты что здесь делаешь?
— Работаю по договору. Сюй дал мне бесплатно жилье и питание, холсты, кисти и краски. За месяц я должен нарисовать три картины, он выставляет их на продажу, а выручку мы делим пополам. Заодно я изучаю китайскую живопись гохуа.
— И много картин уже продал?
— Пока ни одной. Я здесь всего неделю.
Я посмотрел картины в салоне. В основном были изображены исторические места Харбина: Софийский собор, железнодорожный виадук, гостиница «Модерн».
Гримаса судьбы. Внук мецената работает за тарелку борща, приправленного маласянем.
В домике тети Алены живет Михалыч из… откуда он не говорит.  Он — правая рука Сюя, администратор деревни. Держит целое натуральное хозяйство — посадил огород, завёл курей, откармливает поросенка. У Михалыча есть идея-фикс — он хочет наладить поставку в харбинские рестораны солёных огурцов и помидоров.
— А китайцам это надо? — подвергаю сомнению его начинание.
— Китайцам нет, а русским туристам к водочке такая закусь очень даже нужна.
— И много продаёшь?
— Пока по ведру в день. Но есть тенденция к росту.
Да, какого только народу ни забросило сюда из России.

Борьба в грязи

Сюй ищет новые пути привлечения китайских туристов. Он приглашает меня к себе и показывает цветные фотки с эпизодами борьбы в грязевой ванне. Кроме нас, в офисе сидит на диванчике незнакомая девушка монголоидного типа.
— Сможешь такой аттракцион сделать?
— А кто будет моим партнёром?
Сюй указал на монголку.
— Она.
Монголку звали Анжилма. Вообще-то она была не монголка, а бурятка из Улан-Удэ. Но монголы и буряты — две ветви одной нации.  Буряты убеждены в том, что основатель Великой Монгольской империи Чингизхан был бурятского происхождения.
Анжилма, девушка из интеллигентной бурятской семьи, была виолончелисткой. В составе Улан-Удэнского симфонического оркестра она приехала в Харбин на августовский музыкальный фестиваль. Качество жизни в Китае так поразило ее, что после гастролей она вернулась туда по полугодовой визе. Поскольку в Харбине хватало своих виолончелисток, ей пришлось переквалифицироваться в борчиху в грязевой ванне.
На следующее утро, когда все обитатели деревни ещё сладко спят и досматривают сны, мы с Анжелой —  так её в деревне стали звать для удобства, и она не возражала —  встречаемся в огороженном дворике, где уже готова грязевая ванна — квадрат с бортиком со стороной 6 м, заполненный жидкой глиной.
— Перво-наперво, заруби себе на носу главное: «Наша безопасность — прежде всего!». Борьба только в центре ванны и никакой самодеятельности, — начинаю я обучение.
— А почему? — спрашивает она.
— Чтобы не травмироваться о бортик. Ты же не хочешь сломать себе позвоночник и провести остаток жизни в инвалидной коляске? Переломы, вывихи и растяжения нам тоже не нужны. У нас все будет понарошку — игра на публику. Мы не борцы, а каскадеры.
И мы с Анжелой начали готовить свой аттракцион. Я научил ее двум эффектным приемам дзюдо, которыми она бросает меня на татами. Извиняюсь, в грязь. Я ее бросаю тоже двумя приемами. К моему удивлению, студентка консерватории оказывается способной дзюдоисткой, и на реактивной скорости проходит степени от белого ученического до чёрного мастерского пояса. Броски и падения мы отрабатываем до автоматизма. Через две недели изнурительных трехчасовых тренировок мы можем провести схватку с завязанными глазами.
Наконец, мы сдаем аттракцион приёмной комиссии в лице Сюя. На следующий день назначено наше первое выступление на публике. 
На голове Анжелы надета резиновая шапочка белого цвета с красным флагом КНР, в каких выступают на международных соревнованиях китайские пловцы. На моей голове такая же шапочка, но черная и с российским триколором. Анжела одета в купальник-бикини белого цвета, я — в чёрных обтягивающих плавках. Прям белая лебедь и чёрный коршун из «Лебединого озера». Только покажем мы не балетные па, а приёмы дзюдо.
Мою соперницу представляют как молодую спортсменку из автономного района Внутренняя Монголия. Меня — как чемпиона России. 
Рефери дает отмашку, и мы начинаем схватку.
Мы встаем в стойку и делаем обманные движения руками. Сначала я сбиваю Анжелу с ног подсечкой — простой, но красивый прием. Потом обхватываю её за шею и бросаю через бедро. Я оставляю соперницу лежащей в грязи, поворачиваюсь к трибуне и победно поднимаю вверх руки.
Зрители угрюмо молчат. Китай повержен Россией.
Но рано я праздную победу. Анжела, встав на четвереньки, хватает меня за ступню и с вывертом роняет на живот. Мы одновременно вскакиваем на ноги. Я опять хочу обхватить её за шею. Но Анжела ловко подныривает, захватывает мою руку и делает бросок через спину. Описав ногами в воздухе большую дугу, я со всего маха, расплескивая грязь, шлёпаюсь на спину. Анжела подходит и картинно ставит ногу мне на грудь. Чистая победа!
Публика ревет от восторга. Китай победил Россию!
Днем я, как и прежде, в образе сельского дурачка брожу по деревне с балалайкой, а после обеда переодеваюсь и на полчаса преображаюсь в чёрного коршуна. 50 юаней за балалайку плюс 100 юаней за борьбу в грязи — по уровню оплаты за день я вплотную приближаюсь к стриптизу.
Марина сообщает мне новость:
— Валера вчера нажрался как свинья, с охранником подрался. Сюй разрывает с ним контракт.
— И как же он теперь? — спросил я, имея в виду Валеру.
— Поедет со своим белогвардейским репертуаром в Пекин на улицу Ябалу, там новый ночной клуб открывается. Как-нибудь не пропадет.
— А ты с ним?
— С какого перепугу! Мне и здесь хорошо.
И мы с ней стали жить в одной комнате.
Как-то Марина не вернулась в нашу комнату после своего выступления. Через полтора часа ожидания, заподозрив неладное,  я пошёл узнать, в чем дело. И предчувствие меня не обмануло.
— Она с гостем уехала в город, — сказал мне охранник.
— Марина пришла лишь рано утром. Ничего не объясняя, она скинула футболку, джинсы, лифчик и трусики и молчком легла в постель. Пока она раздевалась, я встал с кровати и сел на стул.
— Тебе хорошо заплатили? — спросил я.
— Мне хватит, — сказала она, не поворачиваясь в мою сторону.
На этом объяснения закончились. Я вдруг осознал простую вещь. Живя с проституткой, не стоит предъявлять ей претензии из-за того, что она переспит с клиентом. Тем более, ревновать или обижаться.

Русский хлеб

К осени я решил сменить сферу деятельности и съехал из Русской деревни в город.
Мой отец работал пекарем, я на хлебозаводе был как дома. Запах и вкус тёплого свежеиспечённого хлеба — воспоминания о детстве. Всегда мечтал открыть свою пекарню, но никогда бы не подумал, что сделаю это в Харбине. Китайский хлеб — безвкусные паровые пампушки. В Китае я всегда тосковал о русском хлебе, и не только я один. Мы, русские харбинцы, всегда радовались, когда нам с оказией привозили из России буханку пшеничного или ржаного хлеба.
Без китайского компаньона зарегистрировать предприятие и пройти все необходимые формальности иностранцу невозможно. Да и начального капитала у меня не было. Пришлось искать партнера среди китайцев. Не сразу, но нашёл такого. Ван — парень деревенский, учил в Харбине русский язык, потом был аспирантом в МГУ. В Москве он пристрастился к русской водке, чёрному хлебу и кильке пряного посола. Выпьет стопочку «Московской» одним глотком, закусит кусочком ржаного, а вдогонку — килечку. Из МГУ его выгнали за пьяную драку в общежитии — так кандидатскую степень и не получил. Но Ван по этому поводу особо и не расстраивался — по натуре он не учёный и преподаватель, а авантюрист и предприниматель.
Сито, тестосмеситель, дозатор, противни и формы, расстойный шкаф, электропечь — всё это в Китае продается. Арендовали помещение подальше от центра, чтобы дешевле было. Поначалу работников не нанимали — я сам засучил рукава и взялся за дело. Больше всего с подбором муки и дрожжей намучился. На китайском сырье хлеб не получался — то тесто не поднимается, то наоборот через край формы лезет. Методом проб и ошибок всё-таки нашел подходящих поставщиков.
Без логотипа и оригинальной упаковки трудно продвигать новый продукт. Я разработал два вида упаковки. Обычную — запаянный полиэтиленовый пакет и сувенирную — холщовый мешочек. Логотип тоже сам нарисовал — силуэт Покровского храма в Харбине — единственного действующего православного. Отсюда появилось и название: «Покровский хлеб».
Поначалу дела у нас с Ваном шли плохо. Продавать русский хлеб в Харбине было прибыльно лишь во времена КВЖД и белой эмиграции, когда русское население города достигало сотни тысяч человек. Сейчас русских в Харбине, по самым смелым подсчетам, около пяти тысяч. Если допустить, что каждый из них будет в день съедать четвертушку хлеба, суточное потребление составит 1250 буханок. Этого достаточно, чтобы русская пекарня процветала. Но, попробуй достигнуть такого сбыта. У нас же в день продавалась сначала сотня буханок, потом полторы сотни — выручки едва хватало для поддержания штанов. 
Между тем мои отношения с Мариной становились все более прохладными, и даже горячий, как и прежде, секс их не подогревал.
Зимой в Русской деревне всегда отмечается спад посещений китайскими туристами. Русские артисты в мёртвый сезон едут домой в Россию или ищут в Харбине какую-нибудь другую работу.
— Пойду в «Московский театр». Там готовят большое стриптиз-шоу, и приглашают меня, — сказала Марина.
— Что за «Московский театр»?
— Варьете, караоке, стриптиз. 
— Там есть кабинеты для интима?
— Только по согласию самих девушек.
— Давай вместе хлебопекарню поднимать. Как-нибудь зиму проживем, а там видно будет.
— Да какая же с меня пекарша. И вообще, что значит, как-нибудь проживем? У меня в месяц только на косметику и фитнес полторы тысячи юшек уходит. Еще столько же стоит аренда квартиры в городе. Одеться, обуться прилично надо — не в рванине же ходить. Не экономить на продуктах питания. В Россию что-то семье отправить, на чёрный день отложить. На все про все мне надо иметь ежемесячный доход, как минимум, пять  тысяч юаней. Ты мне столько сможешь обеспечить?
— Пока нет, — признал я. — Но жить-то со мной ты хоть будешь?
— Лучше нам с тобой разбежаться. Все равно ведь житья не будет — заревнуешь.
— Ты права, я ревнивый как Отелло, и не хочу брать греха на душу. Расстанемся по-хорошему.
— Это про какой грех ты говоришь — задушить меня можешь? Спасибо, что предупредил — роль Офелии не для меня.
— Дездемоны, — поправил я.
— Тем более, — усмехнулась она.
И я поставил точку под нашими отношениями:
— Разговор окончен. Понадобится моя помощь — звони в любое время дня и ночи.
На том мы с Мариной и расстались.

Груз 200

Полгода я с Мариной не встречался даже случайно — она снимала комнату в центре города, а я дневал и ночевал в пекарне, где у меня была своя каморка.
Мало-помалу наши с Ваном дела пошли в гору. Сначала наш хлеб покупали только русские харбинцы — студенты, преподаватели, бизнесмены. Потом распробовали православные китайцы — потомки русских работников КВЖД и их дети. Американцев и европейцев в Харбине тоже много — и они подтянулись. Стали поступать регулярные заявки из русских ресторанов.
Когда подписали контракт на поставки в сеть супермаркетов «Велмарт» в Харбине, Даляне, Шанхае и Пекине, у нас в штате уже было около полста работников. Новую пекарню построили, офис продаж открыли.
Как-то мне позвонил один общий знакомый и сообщил:
— Плохая весть. Марину убили.
— Кто?! Где?!
— Какой-то китаец подкараулил её возле театра и зарезал.
— Его поймали?
— Да, сразу — он и не убегал. 
— Хотел ограбить? Изнасиловать?
— Говорят, убил просто так. Он перед этим сошёл с ума. Его и судить-то не будут — сразу в психушку упрятали.
Из Алдана приехал родственник Марины. Мы стали думать, как отправить её тело домой.
Морг, бальзамирование, оформление документов, подготовка к отправке и сама доставка груза 200 самолётом из Харбина в Хабаровск. На все про все получалось 60 тысяч юаней, а по обменному курсу — 200 тысяч рублей. И это были лишь затраты на китайской стороне.
У родителей Марины таких денег не было, и я решил сам понести эти затраты.
Столько денег и у меня не было. Посчитал — выходило меньше половины. Прибыли от пекарни в основном шли на её развитие, а мы с Ваном довольствовались малым. Я предложил китайскому партнёру по бизнесу выкупить мою долю и стать единоличным хозяином предприятия. Он согласился.
В Харбине живет с десяток молодых русских бабёнок, вышедших замуж за китайцев и наживших от них детей-метисов. Есть и пара-тройка русских мужичков, женившихся на китаянках. И все они из себя — такая русская диаспора. Держат связь через Интернет на форуме «Русский Харбин». На 9 мая собираются возле памятника советским воинам-освободителям, возлагают цветы. На Пасху ходят на всенощную службу в церковь Покрова. Собираются в ресторане на русский Новый год и Рождество. Делятся друг с другом кефирным грибком. Просмотрев архив этого форума, я узнал о случаях, когда члены русского клуба собирали деньги для россиян, попавших в беду в Китае.
Я тоже обратился к ним за помощью. Никто не отозвался, и лишь одна дамочка написала про Марину на форуме: «Говорят, она была проституткой». 
От российского консульства в Шеньяне в таких случаях тоже на помощь надеяться не надо. Запрос, там, какой сделают, проконсультируют, посочувствуют даже — а статьи бюджета на благотворительность у них не предусмотрено.
Сейчас моя обида на русскую диаспору в Харбине уже прошла. Каким местом сам думаешь, когда едешь в чужую страну без страховки и контракта? Все мы, русские, здесь, в Китае, живём на птичьих правах, и случись что, надо надеяться лишь на себя. Такова суровая проза жизни.
Сам-то я никого не побеспокою и в расходы не пущу, ношу в паспорте завещание на русском и китайском языках, где написано: «В случае моей смерти прошу кремировать как невостребованного покойника».

Ябаолу

Вернувшись из Алдана с похорон Марины, я понял, что не смогу больше жить в Харбине. И подался в Пекин. Там я нашел Валеру — он работал на Ябаолу в ресторане «Сибирь». Валера был неподдельно рад нашей встрече. Посидели с ним, выпили за упокой души Марины. Валера помог мне снять комнату, устроиться на работу.
Знаешь, как еще называется эта улица? ****у. Шутка, конечно, но в этом безграмотном  произношении есть изрядная доля правды.
Людишки на Ябаолу хоть и с гнильцой, но на голый понт их не возьмешь. Меня они поначалу заподозрили в том, что я вовсе и не одессит.
Многие хохлы для пущего авторитета выдают себя за одесситов. Но я как услышу их словечки типа «слушай сюда» и «шоб я так жил», сразу понимаю, что это фуфло. А у меня речь культурная — как-никак, папа главный бухгалтер, а мама — учительница. И паспорт российский.
Местная шушера даже проверяла меня на вшивость. Они нашли туристическую карту Одессы и устроили мне настоящий экзамен. Выглядело это так.
Сижу я в ресторане и попиваю пивко, а за соседним столом кто-то громко рассказывает: «Стоим мы как-то на перекрёстке Большой и Малой Арнаутских…»
Я, естественно, возражаю: «Ты что-то попутал. Эти улицы идут параллельно и нигде не пересекаются».
Или слышу такой базар: «Сошли мы с парохода, и с морского вокзала — на «Привоз». Там два шага всего пройти».
Я опять поправляю: ««Привоз» находится возле железнодорожного вокзала. Вы, наверно, с поезда сошли».
В общем, экзамен на одессита я выдержал на отлично, и они от меня отстали.
Слышал про компании-карго? Они занимаются транспортировкой грузов из Китая в Россию, в Украину, в Белоруссию, в Азербайджан, в Казахстан и еще много куда. Каждые сутки с Ябаолу отправляется около сотни грузовиков с тюками и железнодорожными контейнерами — все это кому-то надо погрузить.
Я работал на Ябаолу грузчиком в карго. Да, грузчиком. Чему ты удивляешься? Думаешь, если китайцев много и они готовы работать за миску лапши, то вся физическая работа возложена на них? Грузчик с Ябаолу — важное звено в логистике товаров.
К примеру, грузится 20-футовый контейнер. В него помещается около 9000 - 15000 пар обуви. Каждую большую коробку, в которой 8-12 пар, надо открыть, по накладной проверить обувь на соответствие артикулу, сфотографировать для фотоотчета. На погрузке контейнера работают два человека — представитель покупателя и грузчик. Сначала загружается обувь одного артикула, потом бьется количество пар. Если хотя бы одной пары не хватает, артикул перезагружается снова. Потом грузится и проверяется другой артикул, и так далее.
Обозначения артикулов похожи и их легко перепутать: ВТ15А, ВТ15В, ВТ51С, ВТ51D. Артикул артикулу рознь — у одного верх обуви из натуральной кожи, у другого из кожзаменителя, у одного подкладка байковая, у другого меховая. И всё — разные цены. Перед рассветом, когда особенно хочется спать, внимание и так притупляется, а если представитель и грузчик ещё и пьяные, то такого в сопроводиловке к контейнеру наворотят, что потом и сами разобраться не могут. Приходится контейнер выгружать и всё начинать сначала. А простой контейнера дорого стоит.
И все равно, как ни считай, несколько пар обуви на контейнер не будет хватать. То ли на фабрике не доложили, то ли уже здесь, на складе, украли. Две-три пары — нормальная недостача. А если представитель и грузчик не чисты на руку, то могут сговориться и еще взять себе по паре-другой — кто докажет.
Так что, китайцев к погрузке контейнеров допускать нельзя на пушечный выстрел — какой с них спрос в случае большой недостачи. Поэтому русский грузчик, малопьющий и честный, на Ябаолу всегда востребован и без куска хлеба не останется. Это сейчас пошли цифровые фотоаппараты, а мы начинали еще с плёночными «мыльницами» — по пятьдесят кассет на съемку контейнера уходило. Представляете, какая ответственность была. 
Заработков у грузчика то густо, то пусто. Но чаще пусто. А расходы большие и постоянные. Каждый месяц надо за жилье заплатить, а то на улицу выгонят. Глядь, а уже шесть месяцев пролетело — опять надо визу полугодовую покупать. Покушать, выпить, приодеться, на чёрный день что-нибудь отложить.
Но если человек надёжный, на Ябаолу его рано или поздно заприметят и в большое дело позовут. Меня вот через год по приезду пригласил на работу чёрный банкир Алик — бухарский еврей из Москвы. Про чёрные банки слышал?
Едет, к примеру, русский купец из Москвы за товаром на Ябаолу. Стоимость сделки у него, скажем, 1 000 000 рублей — это около 300 000 юаней. На животе такие деньги не повезёшь, через российский и китайский банки перечислять и конвертировать не выгодно — большие проценты дерут.
И тогда на сцене появляется чёрный банкир с Черкизовского рынка. Принимает он у клиента миллион в рублях и дает ему пароль из буковок или циферок, а также сообщает номер комнаты в торговом центре на Ябаолу. Русский купец налегке едет в Пекин, приходит по указанному адресу на Ябаолу, говорит пароль, и тут же без проволочки получает свои триста тысяч юаней. Точно так же можно сдать юани на Ябаолу и забрать рубли на Черкизоне. Процент у чёрного банкира маленький, оперативность моментальная — все довольны.
Мои обязанности заключались в том, что я был телохранителем Алика, присутствовал при приеме и выдаче вкладов, носил чемоданчик с деньгами, разруливал конфликтные ситуации.
Время от времени на Ябаолу появляются российские бандиты, которые, не понимая ситуации, продолжают действовать так, как они привыкли у себя дома — угрожать, вымогать, прессовать. Надо встретиться и объяснить им, что здесь, в Китае, такие штучки не проходят. Если наши бандерлоги не поняли, куда попали, приходится подключить китайских товарищей.
Нет-нет, доступа к китайским триадам у нас нет и быть не может — очень закрытая структура. Мы сотрудничаем с  полицией. Не напрямую, конечно. Нам помогают друзья и родственники чинов пекинской полиции.
Китайцы, они, конечно, ссыкуны. Но если, не дай бог, китайца сильно раздраконить, тогда мало вам не покажется — у него в ход пойдет все, что под руку попадется: кирпич, палка, бутылка, нож. На Ябаолу меня несколько раз боевое самбо от увечья спасало, а другого бы до смерти забили.

Красные фонари

Как-то ко мне обратилась за помощью одна русская певичка. Она приехала из Киргизии на заработки. Кэт, так ее звали, по незнанию попала к местному жучку Карасику. Тот поселил ее на квартиру, приодел, определил на работу в ночной клуб «Абсент». И стал нещадно эксплуатировать. Кэт работала без выходных, а платил Карасик ей с гулькин нос, объясняя это своими расходами на её содержание. Время шло, а долг Кэт перед Карасиком не убывал, а рос.
Когда Кэт поплакала мне в жилетку, я обратился за советом к хозяину ночного клуба «Мэгги» Чжану. Этот ночник, говорят,  крышует сам начальник Пекинской полиции, а Чжан — его племянник.
Чжан сразу въехал в ситуацию и обещал мне свою полную поддержку. У Карасика был свой столик в «Абсенте». Я пошел к нему и, слова худого не говоря, опрокинул стол со всей посудой. После чего сказал, что с этой минуты Кэт находится под защитой Чжана. Карасик хорошо знал, ху есть ху на Ябаолу, и даже не пытался возражать.
Так я стал покровителем Кэт. Поскольку певиц на Ябаолу с избытком, Кэт как-то легко переквалифицировалась в проститутку. Я её даже не особо подталкивал на это.
Скоро ко мне ещё девочки подтянулись. Моя доля — 25%. В Китае большой выбор противозачаточных таблеток и антибактерицидных вагинальных гелей. У нас есть свой врач-венеролог, проводящий профилактические осмотры.
Чтобы понять отношение китайских властей к русским проституткам, полезно знать о состоянии в Китае проституции вообще. Из-за многолетней государственной политики «Одна семья — один ребенок» в КНР случился перекос в сторону мужского населения. Традиционно китайская семья без сына-наследника неполноценная. Многие китаянки до родов определяли пол ребенка, и если в утробе была девочка, делали аборт.   В итоге появилось около 30 миллионов половозрелых китайских мужиков, не имеющих возможности жениться. Сперма бьет им через позвоночник в головной мозг, и никакие резиновые женщины эту проблему не решат. 
Спрос рождает предложение. Нелегальные дома терпимости покрывают сетью китайские города, в шаговой, так сказать доступности. Обычно бордели работают под вывеской дешёвой гостиницы, парикмахерской или массажного салона.
В больших городах Китая работают иностранные проститутки. После 1991 года сюда подались на заработки русские шлюхи из всех стран бывшего СССР.
Ты когда-нибудь спал с китаянкой? Не советую — лежит бревном. То ли дело русская — работает, как швейная машинка «Зингер». Да и на внешность русские девочки куда лучше. Китаянок пощупать не за что. А наши — ладные, кровь с молоком. Разве только негритянки и латинос с Кубы русским проституткам конкуренцию могут составить. Те вообще кипящая магма, но и почасовой тариф у них, соответственно, выше. Но в соотношении цена/качество наши немного выигрывают перед кубинками. 
Пивной бар «Люфтганза», «Хард-рок кафе» и бары улицы Саньлитунь — места съема проституток американцами и западноевропейцами. Ценники там, доложу вам, ломовые. Один раз — 600 - 800 юаней, вся ночь — 1500 - 2000 юаней.
У бывших советских секс-сервис сосредоточен в районе Ябаолу. Ночные клубы «Голливуд», «Остров сокровищ», «Абсент», «Девичья башня» и «Мэгги» — все в шаговой доступности. И расценки здесь демократичные. На один раз можно сторговаться за 300 юаней, на всю ночь — за 900 юаней.
Я со своими девочками работаю в «Мэгги». Наша клиентура — русскоязычные предприниматели, приезжающие на Ябаолу за товаром. Оторвется такой торгаш на недельку от своей жены и вкушает все греховные прелести холостяцкой жизни. Где-то раз в месяц мои девочки работают бесплатно — это подарок ко дню рождения какого-нибудь приятеля Чжана.  Приезжает такая компания на полицейском джипе, и — в баню с русскими жрицами любви.
Тела своих девочек я пользую, но в душу к ним не лезу. Не интересно — всё банально. Она молодая и красивая, но вынуждена работать в своем Бобруйске посудомойкой или уборщицей. Но годы летят, и скоро от красоты останутся лишь одни воспоминания. А тут приезжает из Пекина школьная подруга — вся такая расфуфыренная и разодетая в пух и прах.
На вопросы, чем там она занимается, подруга отвечает общими фразами типа: «Хорошо устроилась». На прощание оставляет номер своего китайского телефона. Потом — ознакомительная поездка в Пекин. И вот она приходит ко мне. Для начала я её положу не под китайца, воняющего чесноком, а под итальянца гламурного. У глупенькой и мелькнёт надежда: «Вдруг полюбит и с собой в Италию заберёт». Откуда ей знать, что этот румын на Апеннинском полуострове даже и не бывал, а работает на меня этаким подсадным селезнем.
Птичка и сама не поняла, что уже оказалась в силке. Хочешь к своей любимой швабре? Соскучилась по жирным скользким тарелкам? Хоть завтра уезжай. Но возвращается лишь одна из десяти. На Ябалу за одну ночь можно срубить месячную зарплату в Бобруйске.
Поначалу дела у нас шли хорошо. Но со временем на красные фонари Ябаолу слетелись ночные бабочки со всего пространства бывшего СССР. И на пекинском рынке сексуальных услуг настал кризис перепроизводства. 
Сейчас едва сводим концы с концами. Хозяину клуба отдай, ментам за крышу отдай, за гостиницу отдай, остальное — мне и девочкам. Если даже проститутка работает, как Паша Ангелина (трактористка-стахановка), больше 20 000 юаней за месяц у неё не выходит.
Надо куда-то перемещаться. Но, куда? В Шанхай нам хода нет — там вся секс-индустрия принадлежит триадам. Хочу попробовать возить своих девочек в Гуанчжоу. Там и с полицией можно договориться, и секс дороже, чем в Пекине. Тем более, Чжан говорит, что перед Пекинской олимпиадой будет большая зачистка барделей на Ябалу.
Тут недавно Анжела из Харбина подвалила. Я сам с ней живу, но в оборот пока не пускаю. Может, и женюсь на ней.

Дым над Пекином

Вновь я приехал на Ябаолу через год после Пекинской олимпиады. Первым делом спросил у старожилов, где Маня. И вот что от них узнал.
Работа сутенёра в Китае чревата неприятными последствиями. Настал момент, когда и Маня со своими девочками попал в облаву. Потом был суд, большой штраф, месяц тюрьмы и депортация из КНР с черным штампом в паспорте.
Через полгода Маня возвратился на Ябаолу, но уже не с российским, а с украинским заграничным паспортом.
Из-за частых стрессов, должно быть, Маню постоянно мучила изжога, для чего у него всегда был при себе флакончик с содой, которую он то и дело добавлял в воду и пил, чтобы унять утробный жар. Вообще Китай – не лучшее место проживания для язвенников. Китайская кухня изобилует острыми и жгучими блюдами, а большой выбор и дешевизна крепких напитков, как китайских водок, так и европейских коньяков и виски, вводит в искушение.
Язва желудка – коварная болезнь, и, если нервничать и не соблюдать диеты, может закончиться весьма плачевно. Так случилось, в конце концов, и с Маней – очередной приступ язвенной болезни обернулся прободением желудка. Нужна была срочная дорогостоящая операция, но Маня, на свою беду, в тот вечер оказался не при деньгах, потому и помер. Банальный случай.
Маниных родственников в России и на Украине нашли через посольства и известили о его смерти. Но они не захотели разоряться на вывоз его останков из Китая. Никто даже не приехал в Пекин на его похороны. И Маню кремировали как невостребованного покойника. Как и было написано в его завещании. Анжела сама бедна как церковная мышь — она только поминки по Мане устроила за свой счет. Сейчас она тоже в «Мэгги» работает.
От Мани осталась лишь кучка пепла, но какая-то часть его организма в виде дыма вылетела через трубу крематория в атмосферу. От бренного тела освободилась бессмертная душа. И если душа – не выдумка попов, то неприкаянный дух Мани с той поры так и носится в небе над Пекином. Вряд ли душа нашего героя стремится к многочисленным паркам и озёрам Северной столицы, тем более, к пекинским театрам и музеям. Её тянет туда, где Маня любил бывать при жизни — на улицу Ябаолу, поближе к ночным клубам и гостиницам-барделям.
Когда я писал эти строки в блокноте, сидя за столиком в ресторане «Элефант», то явственно ощущал затылком, как кто-то незримый заглядывает мне через плечо, чтобы посмотреть, что это я тут написал.