Ключ к чемодану ч. 1

Как сейчас слышу голос дяди Толи:

– Ты смотри, не верь этой Рыжей (так именовалась среди узкого круга лиц моя Тётя W). Она коварная, хитрая, обманет, лиса она рыжая! Облапошит тебя! Не верь ей никогда! Шубу свою помнишь?

– Дядя Толя, ну что вы так строго к тёте? – я с усмешкой, как свойственно юности, отметила, что дядюшка на старости рехнулся. – Ну какая шуба? – прохихикала я.

– Твоя шуба. Она ещё на антресоли лежала. Шуба. Нет твоей шубы больше!Это всё Рыжая забрала, и остальное тоже.

– Дядя Толя, а откуда вы звоните? У вас тоже теперь телефон есть? – я заглянула в трубку телефона, от которого вился такой дивный закрученный хвост,с которым можно было играться, пока разговариваешь, за что я всегда получала от бабушки. И как она выслеживала? Всегда напоготове, чтобы меня повоспитывать за всякую чепуху.

В трубке послышался сильный кашель.

– Я в больнице лежу. – Дядя Толя помолчал немного. – Я в больнице уже две недели, но это не имеет никакого значения!

Я бы сейчас могла ему объяснить, что это 90-е годы, и мы все разбросаны по закоулкам, что мы разлетаемся в темноту неизвестности на щепках от большого корабля по бушующему океану, где виден залп вулкана по имени Балканы и так далее... Но я ничего не могла сказать. Я промурлыкала:

– Не волнуйтесь.А в какой больнице? И зачем мне шуба? – я уставилась на густо-зелёные клёны в окне, где птицы гонялись друг за дружкой, чтобы клюнуть и поржать, а одиозная соседка, от которой я всегда прячусь, чтобы не поздороваться, бойко развешивает бельё, неприкрыто хватаясь перед солнцем и людьми новым постельным комплектом.

– Та не надо тебе та больница, ты занята, и всё равно не доедешь! – хрипел настойчивый бас дядюшки. –  Шубу увела Рыжая! Девочка, милая моя, держись! И не верь Рыжей! Не верь никогда и ни за что! Она увела шубу.

Да сдалась вам та шуба, хотела я сказать дядюшке, но протянула многозначительное  «Хммм» и нетерпеливо захотела уже закончить эти разговоры из пыльного ретроградного, трухлявого прошлого – для меня, на тот зелёный момент, прошлого, потому что была дура.

Родной и пугающий голос слышен был за множество километров на самом краю Киева, где всегда идут дожди и бегают маленькие овчарки с закрученными гордо хвостиками, где облезлые бурьяны, неровно общипанные временем и остатками бесконечных строек. Я не могу вспомнить, в каком году был этот звонок. Тогда же я в полном оцепенении и похудении стояла около телефона и крутила безнаказанно его, телефона, закрученный хвост, однако удовольствия мне не это не доставляло. Стояла по стойке смирно, как обычно в присутствие дядюшки, облепленная маленькими происшествиями, хлопушками, дуделками, сделанными из газет, жестоко вырванными испачканными страничками из прописей, у которых «не может быть 18 страницек,куку!!» и выпавшей «она_сама» клавишей; обмотанная и лентами аспирина, потому что парацетамол это что-то чуждое и рекламное-фу, и бархатными резинками с обезьянками-слониками, удивительными только что придуманными в магазинах сухариками для пива и девичьим хохотом на кухне. Через расстёгнутые форточки неслись крики блохиных и марадон...

– Дядя Толя, вы где? – снова через годы он звонит, или не через годы, а только вчера вечером.

– Я в больнице, но это не важно! Милая моя девочка, не верь Рыжей. Она увела много чего ещё. А шубу – это самое главное. Ко мне ехать не смей. (Хм, пожалел меня тогда или рехнулся, проведя антипедагогическую акцию?...)

– Это ошибка, – убеждаю его я, оглядываясь на катастрофический бардак у себя в комнате, среди которого алыми каплями с золотыми ободками сверкают осколки моего любимого с детства чайного сервиза. Как капельки крови, невинно проступающие на анализах из пальчика в поликлинике. Пальчики вырываются и спешат подскочить к задвижке на входной двери и вырваться на волю – во двор, но сначала на лестничную клетку, чтобы громко, во всю грудь, радостно, что здесь никто не запретит, заорать:

--- Мяу!!! Я здееееееесь!

***

Годами не понимала, что за шуба мелькнула в самом конце лютых 90-х, когда не до того. Так нелепо звучала шуба из больницы, так обидно, что я не поехала тогда через весь Киев. Дайте мне выйти на той прошлой остановке и провести допрос с протоколом или доверительную беседу, где я вся такая хорошая, добрая и заботливая «милая девочка», или хотя бы одну-две ключевые фразы... Фразы. Дайте обнять дядюшку!

Стоп! Шуба! Вспомнила о чём! Столько лет прошло, и только теперь сошлись в моей памяти лежащие буквально на поверхности зеркальной, некогда бестолковой, памяти, прямо перед глазами две шубы: одна моя студенческая с запихнутыми шпаргалками по «технологии» и блокнотиком для всякой чепухи и карикатур-комиксов – заготовки для писем туда, где тоже шпаргалки и заготовки «мы как две горы!», и вторая моя шуба, неопределённая, несуществующая, обмечтанная, которой просто не хватало много лет, и приходилось пользоваться всякими заменителями на сентепоне. Память куриная, зелёная, и только теперь получается,обе шубы – прошлая, куда-то потерявшаяся в многочисленных переездах и вожделенная, но так необходимая – сошлись в одну!

Она вот какая! Серая, серебрянная, мелковорсинчатая, огромная, почти до пят, в которой тепло тонешь и выглядишь как Снегурочка, притворяющаяся обычной девушкой. С огромным воротником,круглым, готовым подняться по воле любой метели и согреть эти дурные беспамятливые ухи! Дурная курица повышающая креатинин (наверное) в анализе из-за холодов и не вспомнившая, что где-то ж запихнута та шуба на антресолях!! Курица, которая радовалась коротеньким модненьким курточкам, диверсионно присылаемых эшелонами из-за бугра нашей доверчивой сестре, чтобы простужалась,где совсем не того! (продолжение следует)