Хождение по мукам А. Н. Толстого. Заметки на полях

                Весна 1914

Даше, младшей дочери самарского доктора Булавина, 19 лет. Это стройная, тоненькая девушка, с тонкими светлыми, пепельными волосами, румяными, миндального цвета щеками, детским ртом и большими, серыми, холодноватыми глазами. Сообщается, что в прошлом году (по логике событий и отдельной ссылке правильнее всё-таки – в позапрошлом) Даша приехала в Петербург, поступила на юридические курсы и поселилась на Знаменской, у сестры Кати,  супруги адвоката Смоковникова. Прошлым летом она не поехала домой, гостила у Кати на взморье, в Сестрорецке, а в середине августа Смоковниковы вместе с Дашей переехали в квартиру на Пантелеймоновской, где теперь и живут. Про Катю (она как будто лет на пять старше Даши) известно только, что у неё тоже серые глаза и низкий, грудной, всегда «очаровательно-милый» голос. Про её мужа немногим больше.

А на Васильевском острове в только что отстроенном доме по 19-й линии, на пятом этаже, снимает на год под "обжитье" квартиру инженер Обуховского завода Телегин. Неоднократно подчёркнуто, что это большой, широкий и сильный, а также загорелый человек. У него твёрдое, бритое и простоватое лицо, слегка косящие от застенчивости добрые синие глаза, крепкий чистый ряд крупных зубов и светлые, как рожь, волосы. Свободные комнаты квартиры Телегин предоставил своему приятелю, бывшему однокласснику Сапожкову, а также другим постояльцам: журналисту Арнольдову, художнику Валету, студенту-юристу Жирову и девице без определённых занятий Расторгуевой. К забаве Телегина вся эта компания ещё на Рождество объявила себя «Центральной станцией по борьбе с бытом», издавала футуристический журнал «Блюдо богов» и проводила вечера под названием «Великолепные кощунства».

Даша не сидит в четырёх стенах и многим интересуется. Впервые мы знакомимся с ней в особняке на Фонтанке на открытом заседании общества "Философские вечера". В перерыве Даша его покидает, при этом видит поэта Бессонова, который производит на неё впечатление. Вернувшись домой, Даша слышит от зятя, что вчера ночью жена ему изменила. Пришедшая Катя разубеждает в этом сестру и возражает мужу. Между супругами происходит серьёзная ссора. «Ничего не может быть противнее толстого и истерического мужчины», – заключает Катя. В жизни Смоковниковых эта ссора ничего не меняет – они давно уже не близки, хотя на публике держатся ровно и даже проводят у себя традиционные футуристические вторники. Один из их гостей признаёт однажды значительное: «А рыбка-то у вас с душком».

В те же дни Даша побывала на одном из «Великолепных кощунств» в квартире Телегина. От Расторгуевой она там услышала: «Вы изящны, благоустроены и очень хороши собой. Не спорьте, вы это сами знаете. В вас, конечно, влюбляются десятки мужчин. Обидно думать, что всё это кончится очень просто, - придет самец, возьмёт вас, народите ему детей, потом умрете. Скука!»

Оба эпизода с Дашей автор датирует зимним временем года. Предположительно февралём, ведь футуристы успели выпустить как минимум два номера журнала. Однако, исходя из временных маркеров, следует думать, что они состоялись всё же весной, в марте. Последующие события происходят спустя «две недели после Катиного греха» и до Пасхи, но уже после второй встречи Даши и Телегина, которая отнесена к концу марта. Вывод напрашивается сам собой. Может, март 1914-го в Петербурге был по-зимнему суровым? Насколько удалось выяснить – нет… Кстати, похоже, и день рождения Телегина в марте. Потому что читаем: «с посещения Даши прошло больше недели» и «ему недавно исполнилось 29 лет». Впрочем, «недавно» – понятие растяжимое.

Да, в конце марта первая пара главных героев случайно встречается снова, на Невском. Телегин провожает Дашу до дома. Тогда она сказала ему про Петербург: «этот город не для девчонок построен, а для взрослых». Совсем скоро, в начале апреля они увидят друг друга ещё раз, на театральной премьере, но издалека.

Там, в театре, мы слышим угрюмого следователя по особо важным делам, жена которого на Рождество сбежала от него с содержателем скаковой конюшни: «Женщина лжет самым фактом своего существования, мужчина лжет при помощи искусства. Половой вопрос - просто мерзость, а искусство - один из видов уголовного преступления» и «больше всего лжет человек. На нем цветов не растет, хвоста у него нет, приходится пускать в дело язык; ложь сугубая и отвратительная – так называемая любовь и все, что вокруг нее накручено. Вещи, загадочные для барышень в нежном возрасте только, в наше время - полнейшего отупения - этой чепухой занимаются серьезные люди. Да-с, Российское государство страдает засорением желудка».

Даша Телегиным уже очарована и сообщает об этом сестре. В то же время она догадывается, что Катя действительно согрешила. С известным поэтом. Дабы определиться, она наносит визит к Бессонову и с отвращением убеждается в этом. «Мне нечем любить», – пафосно сообщает ей он, накануне переспавший с Расторгуевой, в свою очередь расстроенной, что её не любит Телегин. По требованию правдолюбки Даши Катя признаётся мужу в неверности. По-своему униженный и оскорблённый, тот малодушно истерит, но Катя уличает его в позёрстве. Семья Смоковниковых рушится окончательно. Ещё апрель или уже май? Так или иначе, в преддверии лета Катя уезжает развеяться в Париж, а Смоковников – в Евпаторию, и Даша остаётся одна. В мае она сдаёт экзамены. Ей остаётся учиться год.

                Лето

В конце мая Даша едет к отцу через Рыбинск по Волге пароходом "Федор Достоевский". В первый же день на борту у неё происходит очередная, уже четвёртая встреча с Телегиным, которого, якобы, выгнали с завода и теперь он направляется к родным в Кинешму. В действительности на заводе были волнения рабочих, по итогам чего инженер подал заявление об увольнении сам. В частности, Телегин роняет сакраментальное: «…черт знает какая слава о нас идет, о русских. Обидно и совестно. Подумайте, - талантливый народ, богатейшая страна, а какая видимость? Видимость: наглая, раскосая писарская рожа. Вместо жизни - бумага и чернила. Вы не можете себе представить, сколько у нас изводится бумаги и чернил. Как начали отписываться при Петре I, так до сих пор не можем остановиться». Встреча становится знаковой – оба обнаруживают в себе чувства друг к другу. Из-за Даши Телегин не сходит в Кинешме, а решает её проводить и ехать до Нижнего. Так и вышло (они плывут вместе четыре дня), только, простившись, Телегин не едет дальше, а возвращается в Петербург.

Дома у отца Даша побыла не больше трёх недель. Доктор Булавин врачует и живо интересуется политикой. Узнав об убийстве в Сараево, совершенно далёкой от этого дочери он заявляет: «Балканы, не что иное, как европейский аппендицит». Один из его знакомых, земский статистик Говядин приглашает скучающую Дашу прогуляться на лодке по Волге. «Итак, все кончилось статистиком Говядиным», – усмехается она. Во время этой прогулки женатый Говядин недвусмысленно намекает на близость. Даше он омерзителен. Приходят письма от Кати, чувствующей в разрыве с супругом свою вину, и отец советует младшей дочери помирить Смоковниковых. Неожиданно для себя Даша воспринимает поездку в Крым с радостью.

В Евпатории она прожила тоже недолго, меньше недели, но здесь было больше событий.

Во-первых, ей не пришлось убеждать зятя в примирении и они оба решили ехать во Францию к Кате. Нюанс только в том, что Смоковников считает разрыв с супругой мелочью. «Слишком серьезно относиться к житейским невзгодам – вредно и не умно», – говорит он Даше. Не мудрено. Читатель узнаёт, что наш праведный семьянин давненько имеет в любовницах некую вдову и даже прижил с ней ребёнка. Отдать должное, Смоковников о себе невысокого мнения сам: «существует какая-то Россия, пашет землю, пасет скот, долбит уголь, ткет, кует, строит, существуют люди, которые заставляют ее все это делать, а мы какие-то третьи, умственная аристократия страны, интеллигенты – мы ни с какой стороны этой России не касаемся. Она нас содержит. Мы – папильоны. Это трагедия. Попробуй я, например, разводить овощи, или построй завод, – ничего не выйдет. Я обречен до конца дней летать папильоном. Конечно, мы пишем книги, произносим речи, делаем политику, но это все тоже входит в круг времяпрепровождения, даже тогда, когда гложет совесть»

Во-вторых, происходит нежданная встреча с отдыхающим здесь же Бессоновым, для Даши последняя и отвратительная, потому что ночью поэт предпринял попытку овладеть ею силой.

А в-третьих, специально чтобы проститься с Дашей, в Евпаторию приезжает Телегин, и это прощание выходит необычайно трогательным – свершились признания в любви, поцелуй. Телегин призван на службу. Начиналась война… На следующий день Даша и Смоковников едут не в Париж, а Петербург. Между прочим, накануне сцены прощания в беседе с зятем Даша упоминает, что ей 19 лет, а назавтра она сообщает Телегину, что ей уже 20. То есть, её день рождения приходится на июль. Как, собственно, скорее всего, и Катин, что выясняется во второй части романа.

Летнюю хронику завершает глава, посвящённая одному из квартирантов Телегина, журналисту Арнольдову. Мы присутствуем на августовском заседании редакции либеральной газеты «Слово народа», где ему поручается отдел военной цензуры. Арнольдов встречается с заведующим отделом печати главного штаба, наблюдает погром германского посольства, коротко беседует с поэтом Бессоновым и пишет статью «В дни войны». Затем по заданию главного редактора он отправляется в глубинку за мнением о войне простого народа. Выбор падает на деревню Хлыбы, где этим летом гостит у своего брата-учителя знакомая, ещё одна квартирантка Телегина, Расторгуева. По-прежнему тоскующая по Телегину, она страдает от безделья и лениво грозится уехать в Африку «подымать восстание у негров»…

                Осень

Идёт третий месяц войны. Казанский стрелковый полк, в котором служит прапорщик Телегин, участвует в наступательных боях с австрийцами на юго-западном фронте, в Галиции. Во время вечерней передышки и с думой о Даше он направляется в штаб. «Устроили монастырь, черт возьми, - ни водки, ни женщин. Разве это забота об армии, разве это война?», – возмущается его сослуживец подпоручик Мартынов. Привозят почту, и Телегин получает от Даши сразу шесть писем. Узнаёт, что от Кати до сих пор нет никаких вестей. Дочитать письма не получается, так как его вызывают к комбату. В дороге Телегин слышит забавный диалог солдат:

      «- Хоть бы Вену что ли бы взяли.
      - А тебе она на что?
      - Так, все-таки. Поглядели бы».

Получено задание скрытно перебраться на занятый противником противоположный берег реки и обеспечить переправу полка. В темноте охотники во главе с Телегиным наводят через речку мосток. Действовать скрытно не получается, так как они попадают под пулемётный обстрел. Задание тем не менее выполняется, и весь следующий день наши гонят австрийцев дальше. Вечерняя передышка прерывается новым боем, в разгар которого Телегин получает ранение в плечо. Дашины письма прочитать он так и не успел – предчувствуя недоброе, прикопал их в земельке.

                Зима 1914-15

Увлекаемый патриотическими побуждениями Смоковников передал петербургскую квартиру англичанам из военной миссии, перебрался в Москву и поступил в отдел Городского оборонного союза. Будучи с ним, Даша прошла ускоренный курс сестер милосердия и с октября работает в городском лазарете.

Читатель застаёт её с больными, а также в беседе с Расторгуевой, которая просится устроить её туда же. Расторгуева сообщает новости о других знакомых из «Центральной станции по борьбе с бытом» (про журналиста Арнольдова мы уже знаем): художник Валет убит, студент Жиров читает лекции о футуризме на Кавказе, Сапожков на войне, а про самого Телегина ей ничего не известно. Не известно и Даше – ещё в начале ноября она увидела имя инженера в газетном списке пропавших без вести. А здесь, в лазарете, один из пациентов сказал ей, что он в плену. Сейчас, потрясённая кардинальными переменами в жизни и ужасами войны, Даша переживает душевный кризис. Ответила ли она на чувства Телегина? Да, целовала у моря, да, писала письма, да, упоённо хранила свою к нему верность… Но, теперь кажется, истинно не любила. Да и себя разлюбила вовсе. Находясь среди раненых, глядя на кровь и страдания, «сердце не наученное, вот что – подумала она, – любило бы только изящное и красивое. А жалеть, любить нелюбимое - не учено».

Наконец неожиданно ей звонит Катя… Катя воссоединилась с сестрой и мужем. «Должно быть, когда у человека есть все – тогда он по-настоящему и несчастлив», – говорит Катя Даше. Этой зимой Катю уже не интересуют музеи, выставки и театры, она считает себя несчастной и жизнь свою конченой.

                Весна

Лишь в начале марта Катя немного оживает и устраивается работать вместе с сестрой в лазарет. «Почему это выдумано было, что мы должны жить какой-то необыкновенной, утонченной жизнью? В сущности, мы с тобой такие же бабы, - нам бы мужа попроще, да детей побольше, да к травке поближе...» На Страстной неделе Катя заболевает воспалением лёгких. Из Самары приезжает отец. Три дня Катя пребывает на грани жизни и смерти. Всё же она поправляется.

Беседа трёх солдат Усольского полка на вечернем биваке, в том числе о рукоприкладстве офицера Жадова и о Распутине. Их гибель от разрыва снаряда. На той стороне реки находится занятый нашими две недели назад фольверк – противник вдруг начал артобстрел. Здесь же у офицеров идёт банкет по случаю получения известия о рождении сына у капитана Тётькина. Из их беседы узнаём, что Мартынов (тот сослуживец Телегина, что требовал водки и женщин, уже штабс-капитан) ранен в живот. На банкете присутствует сестра милосердия летучего лазарета Расторгуева. В какой-то степени она очарована Жадовым. Тот увлекает её на улицу и пытается склонить к близости, но начинается артобстрел. Неприятель наступает на фольверк и к утру занимает его. Командование дивизии настаивает на сохранении плацдарма и назначает на следующую ночь атаку. К рассвету фольверк возвращён. Во время боя Жадов  получает ранение в руку. Везти его в большой лазарет при штабе дивизии вызывается Расторгуева.

                Лето

В конце мая Смоковников перевёз больную супругу на подмосковную дачу и теперь каждый день приезжает с Дашей из города вечерним поездом. Катя приходит здесь в норму... В первых числах июня Даша вдруг получает одно из писем Телегина, который сокрушается, что она не отвечает на прежние. Рана его зажила. Он действительно в плену. Даша пишет ему, готовит посылки, но в целом, как и сестра, пребывает в безрадостном настроении. Уныние подкрепляют известия об общем отступлении на фронте, а также - по определению Смоковникова - о «варварстве» народа в Москве: расправе над немцами, погромах в их домах и лавках... В начале августа Смоковников возвращает супругу в город, и Катя снова приступает к работе в лазарете.

                Осень и Зима 1915-16

Известий о главных героях нет. Читатель лишь знает, что сёстры в Москве, а Телегин в плену.

Жадову в тыловом лазарете ампутировали руку. Расторгуева взяла отпуск и по крайней мере с осени была с ним. Жадов оглушил её своими мыслями о человеке и человечестве. В декабре он эвакуировался в Москву на вторую операцию...

                Весна

Ранней весной Жадов вернулся в отчий дом, так называемый «Шато Каберне» в Анапе. С женой Расторгуевой. В компании с ними обнаруживаем белобилетника Жирова (бывший квартирант Телегина, студент-юрист, который потом на Кавказе читал лекции о футуризме), а также двух старых приятелей Жадова. Он ожесточён, она боготворит его и тонет в мечтах... Пятую ночь у них идут дебаты. В частности, один из них декламирует: «Пусть человечество обратится в стадо /.../ Мы уничтожим всякого, кто на вершок выше стада. Да, да, да, тут вся идея в вершке, - мы его срежем». По существу же эта компания обсуждала предстоящий грабёж фелуки, которая приходит из Трапезунда, груженая частным рисом, а среди него - ворованным золотом. На следующую ночь грабёж состоялся.

Даша и Катя как прежде в Москве. Работают в лазарете, живут тихо и уединённо. Весной Смоковников уезжает служить при штабе главкома в Минске.

Телегин - в австрийском концлагере. По его письмам, пытался бежать, но был пойман и переведен в одиночную камеру в крепость.

                Лето

Одно время в гости к сёстрам ходит только что выпущенный в прапорщики Вадим Петрович Рощин. Это высокий молодой человек из хорошей, профессорской семьи, знакомец Смоковниковых по Петербургу. У него большие руки, большое лицо и медленные движения. Ему очень нравится Катя и та, неравнодушная к гостю сама, молится, «хватило бы только силы вырвать из сердца, забыть эту ненужную муку, возникшую в сумерки от не вовремя затосковавшего по любви глупого сердца»… Хватило. Рощин уезжает на фронт.

А однажды на Тверском бульваре к недовольству и удивлению, что были когда-то им увлечены, сёстры встречают Бессонова. Сейчас тощий, облезлый, «не то весь пыльный, не то немытый», от скуки он отправляется на войну по ведомству Красного Креста. «Либо вы святая, Дарья Дмитриевна, либо вы дура /.../ Вы адская мука, посланная мне заживо, поняли?.. Два года я живу, как монах», - говорит он Даше, прощаясь.

Самолёты противника забрасывают бомбами санитарный обоз. Лихорадочный Бессонов выживает, бредёт к своим. Встречный дезертир душит его насмерть.

Карпаты. Замыслив совершить новый побег, Телегин полтора месяца подпиливал оконную решётку в своей одиночке, однако в середине лета крепость эвакуировали, и штрафника Телегина перевели в так называемую «Гнилую Яму».

                Осень

В связи с общими неудачами на фронтах среди военнопленных в «Гнилой Яме» царит уныние, но Телегин не опускает руки, следит за собой, обливается, делает гимнастику, читает и занимается самообразованием. Однажды он оказывается вовлечён в конфликт товарищей с охраной. Бузотёров ведут на скорый суд и расстрел. В последний момент Телегину удаётся организовать побег на автомобиле приехавших «судей». Вместе с поручиком Мельшиным и штабс-капитаном Жуковым. Пока есть бензин, беглецы едут, затем сталкивают машину под гору и ночью идут пешком. Назавтра решено разделиться: Мельшин с Жуковым отправятся на Румынию, а Телегин свернет на Галицию... На десятые сутки Телегин добрался до фронта, но снова попался австрийцам, которые до срока заперли его в сарае. Вскоре противника разбивают всадники из русской «дикой» дивизии. Телегина вызволяет на волю старый знакомый - приятель и квартирант Сапожков.

В октябре Телегин добирается до Москвы и сразу с вокзала летит к Даше. С их последней встречи прошло больше двух лет - он застенчиво-счастлив, а она заметно сдержанна. Когда Телегин уже ушёл, Даша признаётся сестре, что больше боится, чем рада. Телегин останавливается в гостинице, а вечером наносит более обстоятельный визит... Не прошло и недели, как обрадованный Телегин получает распоряжение не отправляться снова воевать, а явиться на родной Обуховский завод. Мы видим его в поезде, беседующим со стариком-лавочником из Тюмени и думающим о Даше. На заданный при расставании вопрос, будет ли она его женой, девушка ответила только взглядом.

По приезду в Питер Телегин снял квартиру в конце Каменноостровского и с четвёртой ночи вернулся к работе на заводе. Он пишет Даше каждый день, она ему реже, причём её письма точно подёрнуты ледком и от них веет лёгким ознобом. «Я ничего не прошу у вас, даже любви... Я это понял за последнее время», - пишет он. В ответ телеграмма: «Все хорошо. Люблю страшно. Твоя Даша»... Сослуживец приводит его в кабачок «Красные бубенцы», где отдыхает старый знакомый журналист Арнольдов, а кроме того Распутин.

                Зима 1916-17

Однажды в декабре Телегин возвращается с ночной рабочей смены и видит, как мёртвого Распутина топят в Неве.

Вместо поездки на праздники в Москву Телегину пришлось отправиться в заводскую командировку в Швецию. Вернувшись оттуда только в феврале, он исхлопотал трёхнедельный отпуск и телеграфировал Даше, что такого-то выезжает, однако из-за хлебных волнений (во время которых встречаем вездесущего журналиста Арнольдова) решает ехать раньше.

                Весна

Москва. Сёстры в юридическом клубе на устроенном кадетами публичном собрании. Телегин находит Дашу здесь. Следуют взаимные признания в любви, поцелуи. Телегин счастлив. Даша просит прощения за дурные письма и сообщает, что намерена следовать дальше по жизни за ним. Назавтра они читают в газете приказ императора о роспуске Государственной Думы. Вечером приходят новые вести: вся власть перешла к думцам, министры арестованы, государь покинул Ставку и на усмирение Петрограда идут войска, а здесь на завтра назначены штурм Кремля и арсенала. Весь день сёстры с Телегиным ходили «смотреть революцию». А на следующий - влюблённые впервые заговорили о венчании.

Смоковников, назначенный Временным правительством комиссаром армий Западного фронта, выступает перед бойцами полковника Тётькина (вспоминаем банкет по случаю рождения у него сына, и Жадова с Расторгуевой) с призывом правительства образовывать солдатские комитеты. Солдаты относятся к нему с недоверием, Тётькин едва успевает вмешаться, чтобы помочь.

В марте окончательно превратившаяся в банду компания Жадова (за три последних месяца 12 ограблений и 30 жертв), опустошает очередной ювелирный магазин. Расторгуева по-прежнему им восторгается. В этой анархической компании до сих пор и кокаинщик Жиров, желающий организовать Центральный Комитет Планетарного Переворота. «Мы сгоним миллионы людей к экватору и там будем рыть гигантскую шахту, много верст глубины... Она будет обложена сталью. Мы опустим в эту пушку огромные массы динамита и взорвем их... Это не бред, это возможно... Я справлялся у инженеров... Мы сбросим Землю с орбиты. Земля, как ракета, сорвется с проклятой математической кривой и помчится в дикое пространство... небесное равновесие будет нарушено к чертям... Планеты и звезды сойдут со своих орбит... В небе начнется трескотня, миры будут сталкиваться, лопаться, как орехи... Мы влетим в какое-то солнце и вспыхнем /.../, вот для чего стоит жить», - на полном серьёзе бредит он.

В апреле венчавшиеся Телегин с Дашей уехали в Петроград, и Катя в Москве осталась одна. Давления одиночества и ощущения конца жизни мало - она получает с фронта телеграмму о гибели Смоковникова. Бестолкового, но доброго, ей его безнадёжно жаль. Ладно ведь не любила - мучила... После похорон ей становится совсем плохо и приходит мысль кончить всё, отравиться морфием, но в последний момент появляется влюблённый в неё Рощин. Потом она пишет Даше: «Меня спасло чудо: взгляд человека /.../ мы живем долгие годы, чтобы на одно мгновение, быть может, заглянуть в глаза человеку, в эту божественную бездну любви». Узнав о гибели зятя, младшая сестра собралась было ехать к старшей, но Катя решила вернуться в Питер сама.

Телегин с Дашей счастлив, и Даше теперь кажется, что она любила Телегина всю жизнь. Однажды на прогулке она даже выразила желание родить ребёнка. Между прочим, на той же прогулке они видели бывшего российского императора...

Приехавшая Катя поселилась неподалёку, у двух старушек, и каждый день писала Рощину, который теперь был на фронте. Она возродилась к жизни. «У женщины молодость наступает совсем не от лет, совсем от других причин, лета тут совсем никакой роли не играют», - сказала, глядя на неё, Даша. Катя жила небогато. Когда закончились деньги Смоковникова, она продала старую, пустующую от жильцов с марта, квартиру на Знаменской... Появляется командированный с фронта Рощин. Телегину с Дашей он нравится, и Катя в него уже влюблена.

                Лето

Маленький эпизод июля, когда Катя и Рощин видят расклейщика афиш «Всем! Всем! Всем! Революция в опасности!..»

                Осень

В роковом для страны октябре из-за трагического случая Даша теряет ребёнка - уличные хулиганы толкнули её, сорвали пальто, младенец умер на третий день от рождения. Телегин писал об этом Кате в Москву, но безответно.

На самом деле 1 ноября, командуя ротой юнкеров, подполковник Рощин получил в уличном бою контузию (что повлекло лёгкий паралич, временную слепоту и проблемы с сердцем) и Катя увезла его в Самару к отцу, где можно было переждать лихолетье и голод, ведь «к весне, разумеется, большевики должны были кончиться». Россию завоюют, «и будет у нас Русланд... чему я весьма доволен-с», - считает заведующий теперь всеми городскими больницами доктор Булавин. Своим ассистентам он говорит: «Все дело в кишке. /.../ Покопайтесь в первопричинах нашей благословенной анархии - и упретесь в засоренный желудок. Так-то, господа... Безусловный и поголовный клистир». Пламенный патриот сильной Российской империи Рощин не согласен с ним в корне.

Ноябрь. Знаковая беседа Телегина с рабочим-большевиком:
   «-- Слушай, Рублев, я сейчас вот в каком состоянии... Ты слышал: Корнилов Дон поднимает?
   -- Слыхали.
   -- Либо я на Дон уйду... Либо с вами...
   -- Это как же так: либо?
   -- А вот так - во что поверю... Ты за революцию, я за Россию... А может, и я - за революцию. Я, знаешь, боевой офицер...»

Телегин пока не знает, как поступить, но чувствует, что пора на что-то решаться. Работы нет - заводы стоят. Всеми днями он вынужден метаться в поисках заработка, еды, дров и прочего, неустанно в хлопотах и заботе о Даше. Она же, напрочь выбитая из прежней жизни потерей ребёнка, всё больше как будто остывала и даже отдалялась от мужа. Телегин дальше так жить не мог.

                Зима 1917-18

Ничего.

                Весна

Рощин так жить не мог тоже. Читатель присутствует на заседании новочеркасского атаманского правительства, когда стреляется атаман Каледин (29 января) и рождается белогвардейская Добровольческая армия, а также на февральском заседании Совнаркома, когда Ленин провозглашает знаменитый декрет «Социалистическое отечество в опасности!» «Ведь я сижу в тепле, а там дерутся... Нельзя, нельзя...», - сетует Рощин, пребывающий в Самаре как на иголках. В конце концов (в марте) он отправляется на юг. Разумеется, вместе с Катей, вроде б уже женой.

В поезде он встречает своего бывшего вестового Красильникова, который едет из деревни в Ростов за раненым «красным» братом. (Автор довольно подробно описывает бой, в котором получено это ранение, а также адмирала Колчака, под началом которого прежде служил брат Красильникова.) Сам Красильников отныне становится одним из не совсем второстепенных персонажей. Приехав, он навещает в лазарете брата, который хочет не возвращаться домой к земле, а биться за революцию дальше.

Белых в Ростове уже нет. Рощин находит здесь сослуживца Тётькина (того самого добряка с банкетом по поводу рождения сына, впоследствии спасавшего от солдатской вольницы Смоковникова), теперь сугубо гражданского человека. Тётькин не большевик, но его позиция такова: «Примирюсь со всяким строем жизни, если увижу людей счастливыми». «Советская власть 96-й пробы», - холодно характеризует Рощин здешнее начальство, - «Их не оправдывать, - бороться с ними, не щадя живота».
   «-- Во имя чего-с? - поспешно спросил Тётькин.
   -- Во имя великой России».
Сторонник решительного реванша, донельзя принципиальный Рощин на этой почве ссорится с Тётькиным, а заодно и с Катей, которая просит сначала во всём разобраться. «Ненавижу», - в горячке шипит он. - «К черту!.. С вашей любовью... Найдите себе жида... Большевичка... К черту!» И уходит. Потом кое-как замирились. Катя осталась у Тётькина на постое. «Когда он в Ростове сходил с ума и бросил ее, она знала, что он будет жестоко страдать и все поймет». А Рощин, чтобы попасть на фронт, садится в красногвардейский эшелон. По-другому никак.

Чтобы соединиться с кубанскими белыми отрядами, генерал Корнилов ведёт формирующуюся Добровольческую армию в знаменитый «Ледяной поход» - в середине марта на пути к занятому красными Екатеринодару он подходит к станице Ново-Дмитровской. Сюда же, только с другой стороны, стремясь перебежать к своим, добирается к этому времени Рощин. Пока по фальшивым документам он записан красногвардейцем. Это был Варнавский полк под командой Сапожкова (бывшего одноклассника, приятеля и квартиранта Телегина), который, как выясняется, по довоенным публичным выступлениям о конце старой морали Рощину тоже знаком. Правда, в одностороннем порядке.

Для справки: С началом мировой войны Сапожков вольноопределился в кавалерию, получил чин подпоручика и прослыл отчаянным разведчиком (мы помним, как полтора года назад он спас бегущего из плена Телегина). В начале 1917-го за принадлежность к подполью его арестовали, отвезли в Петроград и приговорили к расстрелу. Освобожденный Февральской революцией, он некоторое время выступал в Совете солдатских депутатов от группы анархистов. А затем появился в октябре, участвуя во взятии Зимнего дворца, и одним из первых кадровых офицеров пошел на службу в Красную гвардию.

Добравшись с красными до Ново-Дмитровской, Рощин напрашивается в передовую заставу, в потасовке расправляется с заподозрившим в нём врага «профессиональным» солдатом (всё жизненное кредо того: «пострелял, сходил на ура, и садись у котла») и меняет знаки различия. Израненный, измождённый, замёрзший ночует в телеге. Между тем белые разбивают красных и захватывают станицу. Наутро Рощин выходит к своим, к обозу с ранеными, где встречает бывшего однополчанина Теплова, румяного весельчака, бабника и пьяницу. Теплов советует Рощину о том, что он перебежал от красных, не упоминать.

Усилившаяся кубанцами Добровольческая армия Корнилова продолжила движение и в конце марта безуспешно штурмовала Екатеринодар, мало того, едва унесла ноги обратно. Перед читателем довольно подробное описание этого многодневного боя. В эпизодах мы видим рядового Рощина - на карауле у церкви с думой о Кате («Не время жалости, не время для любви»), в атаке и невольным зрителем при расстреле пленных...

Март. Красильников привозит брата домой, в село Владимирское на Екатеринославщине. Уже назавтра между ними вспыхивает принципиальный спор - Алексей желает развивать хозяйство, а выздоравливающему большевику Семёну это претит. «Рано фикусы завели. /…/ Земля под вами горит, а вы спать легли», - упрекает он жену и брата, «Чужой я здесь!», - заключает. Между тем через неделю в здешние места приходят германские войска.
«-- А чего же теперь будет?
-- А пороть будут.» - гутарит народ.
Если бы только. Оккупант ведёт себя как хозяин, расправляется с сельской вольницей, селится по хатам, реквизирует нажитое. Мужики зароптали. Появившийся здесь сослуживец Семёна (тоже бывший матрос с «Керчи») их притормаживает, поскольку для выступления нужна серьёзная подготовка. Немец на иждивении Красильниковых пристаёт к жене Семёна, тот рубит его топором. Теперь семейству только бежать…

В конце апреля красные сдали Ростов немцам, а Новочеркасск - покровительствуемым немцами донцам атамана Краснова. Сюда же подходила растерзанная под Екатеринодаром Добровольческая армия Деникина. На обедне в станичной церкви Рощин (уже подполковник, сейчас ему 35 лет) думает о Кате и недоумевает, почему задаётся вопросом - прав ли он, что убивает красных. После пасхи он отправил Кате единственное письмо: "не знаю - может ли человек перестать быть убийцей... Не понимаю - откуда взялось, что я стал убийцей... Стараюсь не думать, но, видимо, придется и думать, и что-то сделать... Когда это пройдет, - если это пройдет, - тогда увидимся..." Происходит стычка с Тепловым. Сослуживцы подозревают, что Рощин большевистский шпион... Через месяц, в конце мая окрепшие «добровольцы» перешли в наступление и нанесли Кавказской красной армии страшный удар на станции Торговая.

Ещё в начале весны всегда суровая, а теперь (в революционном хаосе и особенно после гибели младенца) жестокая в чувствах Даша призналась Телегину, что разлюбила. Он предложил ей на время расстаться, она сказала ему о том же вообще. Телегин зачислился в Красную Армию и в конце марта уехал на юг. Даша провожала его, плакала, прощалась навсегда. Телегин дивился, чем же не угодил. Искал причины разрыва в себе и не находил - простой обыватель, каких миллионы, «нормален, как десятый номер калош». А не в том ли причина, что пора перестать быть обывателем?.. В итоге Телегин стал одним из самых надежных, рассудительных и мужественных воинов. Ему поручали опасные операции, он выполнял их блестяще.

Конец мая, ночь. Ротный Телегин на привале с солдатами и в теплушке у комполка. Звучит большой и очень интересный монолог Сапожкова. Вот, к примеру, из него крупица: «На Западе интеллигенция - это мозговики, отбор буржуазии - выполняют железное задание: двигать науку, промышленность, индустрию /.../ Там интеллигенция знает, зачем живет... А у нас, - ой, братишки!..» К беседе присоединяется начальник особого отдела. Затем Телегин идёт к себе и возвращается в мыслях к жене. «Полет годов над крышей его дома был неспешен и неутомителен. /.../ В его простые будни повелительно вошла Даша, и грозным счастьем засияли ее серые глаза. Правда, у него всегда, очень тайно, нет-нет да и появлялось коротенькое сомнение: счастье назначалось не ему! Но он гнал это сомнение», всё надеялся... Теперь было ясно: к прошлому нет возврата.

Утром приходит известие, что с захватом белыми станции Торговой (см. выше) рядом гибнет полк «Пролетарской свободы» с обозом беженцев. Помочь ему без приказа сверху нельзя. Телегина с товарищами посылают за этим приказом к главкому. На дрезине, которую обстреливает отделение «добровольцев». Один из них, Рощин, выстрелом сбивает фуражку с самого рослого. У него дрожат руки: тот очень похож на Телегина. «Да... это было бы ужасно... Вздор, - он же в Петрограде». Телегин с обвязанной головой добирается до штаба армии…

                Лето

Начало июня. Знакомый нам статистик Говядин извещает доктора Булавина, что конспиративное учредительное собрание предлагает ему портфель товарища министра здравоохранения. Ночью чехословаки выбивают из Самары красных. Днём радостный Булавин глупо суетится, чтобы помочь новой власти и к назначенному часу спешит на первое заседание правительства. «Перед взором его развертывались головокружительные перспективы: поход на Москву, малиновый звон сорока сороков, - черт его знает, быть может, даже и кресло президента...»

Покинутая Рощиным Катя до лета оставалась в Ростове у Тётькина, который, как она видела, лишним ртом уже тяготился. Позавчера - конец июня - начало июля - ей исполнилось 27, то есть реальная разница в возрасте с сестрой, которой этим летом 24 (см. Гл. 8), составляет не пять лет, а три года. Вчера хозяин квартиры принёс от знакомого корниловца весть о гибели Рощина («я сам видел, как его ели мухи...», - подтвердил тот ночью, - «Рощин у нас был на подозрении, счастье для него, что он погиб в бою»). И сегодня она пишет письмо Даше:

«Вот разница: женщина никогда бы не покинула любимого человека, будь хоть конец мира... А Вадим ушел... Он любил меня, покуда был в себе уверен /.../ Он ушел от меня, чтобы умереть... Чем мне было удержать его, вернуть, спасти? Что я могу? Прижать его к сердцу изо всей силы... Ведь только... Но он и не замечал меня в последнее время. Ему в лицо глядела во все глаза революция. Ах, я ничего не понимаю. Нужно ли нам всем жить? Все разрушено... Мы, как птицы в ураган, мечемся по России... Зачем? /.../ Прошлое погибло, погибло навсегда, Даша... Жизнь кончена, пусть приходят другие. Сильные... Лучшие /.../ Я потеряла все... Я не нужна себе... Но вот живу, потому что стыдно, - не страшно, а стыдно пойти положить голову под паровоз... привязать на крюк веревку. /.../ Наверно, я сойду с ума... Как грустно и ненужно прожита жизнь...»

На следующий день, «чтобы ничто больше не напоминало», Катя села в поезд на Екатеринослав (там вроде были знакомые, советующие поступить в кондитерскую). В багаже узелок с заштопанным бельём и единственная драгоценность-подарок - изумрудное колечко. Попутчик, немецкий солдат, читает ей Марцеллина о разложении римлян (по его просьбе она пишет в его блокноте: «Екатерина Дмитриевна Рощина, Екатеринослав, до востребования»). Катя вспоминает парижскую ночь в июле 1914-го, когда с ней беседовал другой немец («красота не позволена, недопустима», - говорил он, уверяя, что в будущем против красоты станут издавать законы). За богатым Гуляй-Полем пошла опасная, богатая грабителями степь. «Всю русскую литературу надо зачеркнуть и сжечь всемирно, - в беседе о бандитизме заключает один из попутчиков, - Показали! Честного человека на всю Россию, может быть, ни одного».

Поезд в самом деле грабят махновцы, пассажиров они забирают с собой. Катю ведёт и даже обнаруживает к ней симпатию и заботу дезертир из Варнавского полка Сапожкова (оказывается, месяц назад разбитого под станцией Уманьской). «Я бы черт знает чего хотел! Да вот - сам не знаю чего /.../ Во мне человек страдает», - признаётся он в минуту откровения, - «я сейчас какой есть - злодей /.../ Про интеллигентных пишут романы. Ах, как много интересных слов. А почему про меня не написать роман? Вы думаете, только интеллигентные с ума сходят?» Он устраивает Катю на ночлег, ей снится Париж...

Утром Катя видит в хате Махно, тот приказывает ей вечером после боя сделать ему маникюр... В полдень раненого махновца, который вёл Катю с поезда, привозит Красильников, знакомый Кате по поезду с Рощиным на Ростов. Красильников подался к махновцам после убийства в своём селе немца. Выясняется, что хозяин хаты (между прочим, автор перла «Лошадь не машина, с ней надо любовно») - его родственник. Катя сообщает Красильникову о гибели Рощина. «Ничего нет... Что с сестрой - не знаю... Думала куда-нибудь деться». Возвращается с боя Махно. Запавший на Катю Красильников выигрывает её у атамана в карты.

А что же Даша? Пять месяцев по отъезду Телегина она жила в Петрограде одна в общем хаосе, наступающем безденежье, персональном беспросветном унынии и только теперь впервые подумала о чём-нибудь «новом». На ловца и зверь. Вдруг явился Куличек, бывший помощник Смоковникова (кроме того, бывший дашин обожатель, отшитый ею ещё летом 1913-го в Сестрорецке), с письмом от Кати, которое та написала перед отъездом из Ростова в Екатеринослав. Где Катя теперь, Куличек не знает, а в гибели Рощина имеет основание сомневаться.

Нынешний деникинский эмиссар с фальшивыми документами красноармейца опрокидывает на Дашу ушат конспирологии, вручает ей таинственный пароль и очень легко вовлекает в гущу заговора «Союза защиты родины и свободы» Савинкова. Эти ребята стояли за интервентов против большевиков, но Даша поверила, что они патриоты и борются за всё хорошее против всего плохого. «Одиночка, мечтательница, холодная, никого не любившая женщина - прощай, черт с тобой, не жалко /.../ Теперь, подхваченная ветром, лети, лети, душа моя, куда велят, делай, что велят... Твоей воли нет», - решает она. Хотели чего-то нового, барышня? Что ж, получите и распишитесь.

Её направляют в Москву, чтобы тайно повидать там кого нужно и рассказать что нужно о петроградской организации. В поезде Даша слышит от фронтовика то, что отличается от правды Куличека, но ведь «двух правд нет. Одна из них - ошибка страшная, роковая...». А по приезду очередная правда: «Как жить? Прямо - ложись помирай, - жалуется ей извозчик, -  Сено двести рублей пуд. Господа разбежались, - одни товарищи, да и те норовят больше пешком... Эх, государство!.. Хошь бы короля какого нам». И таких правд повсюду одна за другой...

В эти несколько дней события несутся буквально вскачь. В лучших традициях шпионского остросюжета и не без иронии автор повествует, как Даша ходит на конспиративные явки, использует пароли, общается с шифрующимися агентами, выполняет их задания, по ходу дела беседуя лично с Савинковым и слушая на одном из заводов выступление Ленина. К ней даже примеряют роль Фанни Каплан! В оценках происходящего Даша теряется и по раздумью («сумерки - самый ядовитый час для раздумья», - замечает автор) приходит к мысли, что уже ничего не понимает. Вот почему на вопрос «Кто вы такая?» отвечает: «Никто... Воздушный шарик».

Кстати, задавала ей этот вопрос тоже историческая личность, актёр Дальский, по совместительству глава анархической группы «Чёрный коршун», в которую она попала с одобрения кураторов для прикрытия основного занятия. А пригласил её туда не кто иной как Жиров, теперь - вот дела - поэт-имажинист. В той же компании обретался другой бывший телегинский квартирант журналист Арнольдов, плюс Жадов и с ним, видимо, Расторгуева. Жиров обогатил Дашу парочкой ярких мыслей: «Человек - это ничем не ограниченное желание» и «Для артистки, понимаешь, туалет - орудие производства». Что до Дальского - в реальности он погиб под трамваем. В романе тоже, только не просто, а засмотревшись на Дашу и выронив ей в руки портфель из крокодиловой кожи с краденными для неё бриллиантами и жемчугами... Дюма отдыхает.

Посвящённая всем этим дашиным перипетиям глава хронологически путана. Дело в том, что речь в ней идёт о конце августа, на что прозрачно указано с двух сторон сразу, а упомянутые реальные исторические события происходили никак не позднее начала июля, в основном даже раньше. Думается, автор пошёл на временнУю сдвижку нарочно, ради композиции. Такой же ход (смелее, уже аж на девять месяцев) он применит и в самом финале романа.

Далее подробно освещается ход боевых действий ещё в первой половине лета на юге, там, где по разные стороны фронта гражданской войны воюют Телегин и Рощин. Второго (уже седого) мы застаём в момент гибели одного из полководцев Добровольческой армии, первого (с перевязанной головой) – немного позднее, при гибели пленённого белогвардейца. Между прочим, того самого, который подозревал в Рощине красного шпиона, стрелял в него и пустил дошедший до Кати слух о его смерти. Назавтра (это конец июля) Телегина отправляют в командировку на Волгу с секретным письмом к председателю Военного совета. Поскольку путь предстоял через вражьи тылы, Доном на Царицын, ему предложили переодеться белым офицером.

Когда наступило затишье, больной Рощин находился в добровольческом гарнизоне. Свои по-прежнему относились к нему с недоверием. Направляясь на офицерские собрания, а попадая на попойки с бахвальством в убийствах, он был среди них чужой. Его всё больше терзали сомнения: зачем он здесь?; во имя чего нужно убивать русских мужиков?; может, Катя, когда говорила о «чём-то другом» была права? Два письма к ней остались без ответа. Получив наконец трёхнедельный отпуск, Рощин немедля отправляется в Ростов... Там от Тётькина узнает про лживую весть о своей смерти, про катин отъезд, и решает ехать искать её дальше, в Екатеринославе.

В зале ожидания на вокзале ему неожиданно встречается Телегин. Следует хоть и короткий, но один из самых сильных и пронзительных эпизодов романа, если, на мой взгляд, вообще не самый. От изумления Рощин едва не вскрикнул, едва не кинулся к Телегину, ведь он был очень близким, чуть ли не братом и другом - «на нём лежал свет очарования сестёр». «Вот он, рядом, все тот же - усталый, весь - добрый», сидит, отдыхает с закрытыми глазами... Проявить чувства не дало осознание, что перед тобой идейный враг, и раз переодетый белым, значит разведчик. Но даже это отошло на второй план. Когда Телегин поднялся и ушёл, Рощин бросился его догонять, чтобы обнять, да поздно. А перед тем услышал единственное: «Спасибо, Вадим». В благодарность за то, что не выдал.

Екатеринославский скорый, на котором ехал Рощин, услышала, но в темноте не разглядела Катя. В этот момент она ехала мимо на тачанке братьев Красильниковых - армия батьки Махно тихой сапой уходила из окружения. Позднее мы узнаем, что этим летом восстановившийся от ранения брат Красильникова, матрос, всё-таки вернётся на Черноморский флот, примет участие в его трагедии, после чего уйдёт на Астрахань, где для борьбы с белогвардейцами формировался речной военный флот...

Рощин обошёл все кондитерские заведения и понял безумие своих поисков. Бурлящий под властью гетмана и охраной немцев город, праздность обывателей и интервентов его злят. «Вот бы полить керосином, сжечь всю эту сволочь». Оглушённый, измученный, в тревоге за Катю он был в отчаянии, он задыхался. В гостинице вечером плакал без слёз...

Ну а Телегин перешёл донскую границу, поездом добрался до Царицына и теплоходом до Саратова. Там предъявил в ревкоме документы и на буксирном пароходе «Купец Калашников» пошел дальше, к чехословацкому фронту. Пароход вёз оружие и патроны для партизан степных уездов. В Хвалынске надо было брать нефть, но он оказался занят белогвардейцами. Объединились с остатками бежавшего гарнизона и подошедшими партизанами, городок наутро отбили. Телегин при этом умело командовал стрелковым десантом. Потом скрытно прошли захваченную белыми Сызрань... Телегин сошёл на станции Батраки, снова переоделся и уже поездом прибыл в Самару.

Товарищ министра здравоохранения доктор Булавин пирует на банкете в честь успехов армии Учредительного собрания, поддержанного чехословаками. Доверчивый Телегин дожидается его после банкета и в расчёте на родственные чувства с порога наивно выкладывает про себя почти всё. Ему бы только - что Даша? Булавин даёт ему большое, недельной давности письмо дочери, из которого выясняется, что после Москвы Даша хлебнула приключений в Ярославле и Костроме, и пишет уже из Казани. «Я люблю Ивана Ильича, - признаётся она, - У нас с ним порвалось, но прошлое нас связывает крепко... Прошлого я не разорвала». Пока умилённый Телегин это читает, его ждёт арест, так как Булавин позвонил помощнику начальника контрразведки Говядину (тому самому, бывшему земскому статистику). Спасли военный опыт и... Даша.

Порвавшая с заговорщиками, оказывается, она была здесь же, в других комнатах. Герои успевают заверить друг друга в самых тёплых чувствах, она распахивает окно, он скрывается. Далее следует тяжёлый разговор отца с дочерью: «Большевиков твоих вместе с Телегиным надо вешать! На всех телеграфных столбах... Кожу драть заживо!» - «Мерзавец, что ты беснуешься? Ты мне не отец, сумасшедший, растленный тип!» На рассвете приходит весть, что Говядина кто-то прикончил, и доктора Булавина настигает сердечный удар.

                Осень

Совсем скоро, в октябре Телегин снова оказался в доме тестя. Выполнив поручение начальства, он вернулся на фронт, во время боёв под Казанью получил назначение командовать полком и одним из первых (уж не под руководством ли Чапаева?) ворвался в Самару. И не знал он, что с подходом к городу красных отец с дочерью разругались на политической почве буквально насмерть. Шутка ли - он даже грозился повесить её! Потом сбежал. А она направилась в Екатеринослав, чтобы разыскать Катю. Увы, как Телегин с тоской и предчувствовал, родовое гнездо Булавиных было разрушено, и где теперь Даша, ему никто не мог сказать.

А та попадает в очередной переплёт. Поезд, в котором она ехала «по фантастическому расписанию и маршруту» спущен под откос белыми казаками. Чтобы избежать ограбления и расправы, выжившие пассажиры врассыпную кидаются в степь. Даше составляет компанию один из них, говорливый старичок Нефёдов, тоже саратовец, поп-расстрига и монастырский сиделец. «Профессия - паразит, образование - лженаучное, убеждения - беспринципный», - говорит он ей о себе. Поначалу этот персонаж вызывает настороженность, но затем постепенно проникаешься симпатией и видишь в нём несомненную авторскую удачу. Старичок отныне будет рядом с главными героями до конца романа... Переночевали у хуторянина («Проходили красные - мобилизовали коня. Проходили белые - мобилизовали домашнюю птицу») и отправились дальше, на Царицын, откуда легче всего было пробраться к югу. В дороге Нефёдов постоянно что-то болтает, например, красочно проходится по интеллигенции, а Дашу исподволь поучает: «Непонятно это и подозрительно: не знать, чего хотеть».

Бредущая парочка попадается красным. Заподозренным в шпионаже, путникам пришлось бы не сладко, однако после допроса выясняется, что комполка Мельшин отлично знает Телегина по обеим войнам (они бежали вместе из австрийского плена осенью 1916-го). Отбиваясь от казаков атамана Краснова, полк отходил по левой стороне Дона. Дашу с Нефёдовым взяли в обоз санитарами. Наблюдая нежные отношения ротного Горы с со своей женой, красноармейкой, Даша мается: «Всё бы, всё отдала за такую минуту суровой ласки с любимым человеком. Завистливое, ревнивое сердце! О чем раньше думала? Чего ждала? Любимый, дорогой был рядом, - просмотрела, потеряла навек... Зови теперь, кричи: Иван Ильич, Ваня, Ванюша...»

Между тем, Телегин после Самары получает новое спецзадание - в сопровождении десятка балтийцев везти на буксирном пароходе по Волге из Нижнего в осаждённый белыми Царицын две пушки и ящики со снаряжением и огнеприпасами. Среди моряков выделяются постоянно спорящие друг с другом Латугин и Шарыгин. Есть ещё повар Назарова, молодая женщина, подобранная в прошлом рейсе в Астрахани. Здесь она рассказала, как белые издевались над ней, сожгли её дом с детишками. «Вот встречаешь человека и проходишь мимо рассеянно, - думает Телегин, - а он перед тобой, как целое царство в дымящихся развалинах...»

В Царицыне Телегин встречает госпитализированного Сапожкова. Тот рассказал, что из-за неумелого высшего командования его полк был разбит и сам он (без документов) остался жив чудом - будённовцы подобрали. Сапожков попросился к Телегину, теперь уж хоть кем... Получен приказ погрузить орудия на поезд и выступить со своей командой на артиллерийскую позицию в район станции Воропоново. Аргумент, что он не артиллерист, не сработал. С Телегиным отправляются назначенный к нему связистом Сапожков и сестрой милосердия Назарова. Упросилась.

Сапожков по своему обыкновению философствует: «Жизнь, видишь ли, это цикл углерода плюс цикл азота, плюс еще какой-то дряни... Из молекул простых создаются сложные, очень сложные, затем - ужасно сложные... Затем - крак! Углерод, азот и прочая дрянь начинают распадаться до простейшего состояния. И все. /.../ При чем же тут революция?»; «В мир входит ужас. /.../ готовится /.../ всеобщая, поголовная мобилизация личностей, - обритые лбы и жестянки на руке». Телегина он характеризует так: «Ты - на ладошке: долг, преданная любовь и самокритика. Честнейший служака и добрейший парень. И жена тебя будет обожать, когда перебесится. И потому еще тебе жизнь легка, что ты старомодный тип...»

Окопы перед телегинской батареей заняли бойцы Качалинского полка. Ротный Гора доложил, что их командир - Мельшин. Обрадованный Телегин тут же послал записку о желании встретиться со старым знакомым. Мельшин ответил о встречном желании, приписав: «Между прочим, здесь твоя». Телегин этой приписки не разобрал, к тому же начался бой. Увидеться так и не вышло...

Сражение под Царицыным автор изобразил подробно и красочно, включая роль Сталина. Приказ «Ни шагу назад» применён не здесь ли впервые? Все свои пушки красные сконцентрировали в одном месте, там, где белые и нападали. «Если арбуз режут ножиком, это уже не арбуз, - иносказательно выразился начальник артиллерии, - арбуз нужно колоть кулаком». Город тогда они удержали.

Те же октябрьские дни. Госпиталь в Царицыне. Доктор просит сестру милосердия Дашу присмотреть за новым пациентом с тяжёлым случаем шока. И сам шокирован, видя, как Даша вдруг мягко опускается перед койкой на колени и всем лицом прижимается к руке раненого командира... Телегин приходит в себя не сразу, забинтованный, не видит, кто за ним ходит. Много думает. Например: «Если человек сам себя не любит, тогда он никого не может любить, - на что он тогда пригоден?» Сестру милосердия он обожает, но, тоже замотанную, неразглядев, считает некрасивой, а «некрасивые все умницы». Наконец, происходит трогательное узнавание...

Уже в начале ноября Мельшин поднимается в комбриги и Телегин возвращается в строй командиром его, Качалинского полка. Сапожков становится замом, Гора - комиссаром. Туда же вливаются родная батарея и оставшиеся балтийцы... Полк стоит в резерве для пополнения и отдыха возле большого села, где множеству некрещёных и невенчаных давно уже требуется поп. К страждущим сельчанкам («девки собьются в стадо, - ни одну не оторвешь», - признаются они) отряжается в этой роли внештатный писарь Нефёдов. Велеречивый старичок прекрасно справляется с заданием. «Голова, в такие тайны проникает, куда библейский бог и носу не совал», - он считает. Его успех омрачается визитом в село балтийцев - комиссар прислал их за продразвёрсткой...

Ноябрь. Екатеринослав. Поиски Кати ни к чему не привели. Рощин просыпается в дрянной гостинице с дрянными мыслями, вплоть до мыслей о дезертирстве или даже покончить с жизнью. Отпуск кончился и надо возвращаться в полк на Кубань, но в белом движении он разочарован и себя презирает. Ему всё отвратно. «Теперь у них революция... О чем они думали, почему не спросили меня?» - вопрошает парикмахер. Рощин бреет голову налысо и идёт в ресторан, недавно «размалеванный» бежавшим из Петрограда знаменитым левым художником Валетом (одним из бывших квартирантов Телегина). От соседнего стола слышится: «История матушки-России кончена, господа /.../ бог плюнул и задул свечку...». Главное же Рощин случайно увидел в блокноте другого посетителя ресторана, того самого, как оказалось, что читал Кате Марцеллина. Потом и услышал. Немец тогда сошёл раньше Кати, а ночью узнал о нападении на поезд махновцев, которые увели пассажиров в неизвестном направлении. Теперь Рощина интересует только одно: где Махно?

                Зима 1918-19

Декабрь. Рощин оставил чемодан в гостинице, сорвал погоны-нашивки и поездом, затем фаэтоном добрался до Гуляй Поля. Как подозрительного, на базаре его арестовали и отвели в «Культпросвет народно-революционной армии батьки Махно» к контрразведчику Задову. «Я с тобой сделаю, что Содома не делала с Гоморрой», - пригрозил тот. В дезертирство он не поверил, избил до потери сознания. Но посмотрев документы задержанного, Махно узнал на фотографии Катю, остановил палача и определил Рощину актёрскую роль. Анархист в это время лавировал между красными и белыми. Для совещаний с делегатом от главковерха ему как раз требовался деникинский эмиссар...

Декабрь. Пришло время, когда за убийство германского унтера уже не накажут, и с награбленным (пять караковых коней и три воза барахла) «первый в роте мародёр» Красильников подался от банды из хутора Прохладный в родное село Владимирское. С ним жена брата Матрёна, уже не «медовая бабочка» - хищница, и Катя, понимавшая, что похоже, для Красильникова она является добычей самой дорогой. С другой стороны, у неё остались только эти два человека, жалевших и любивших ее, как приставшего котенка. Матрёна недавно получила письмо от мужа из Самары, где он сообщал между прочим, что заходил на бывшую Дворянскую, - никакого там доктора Булавина нет, и куда он с дочерью делся, никто не знает... Были случаи, когда, выручая Катю, Красильников жестоко рисковал, поступал, как мужчина из-за женщины, которую бережет для себя. Теперь она не могла бы ему отказать, - не нашла бы слов, оправдывающих неблагодарность. Но ей хотелось, чтобы этого не случилось как можно дольше.

Этого пока и не случалось, хотя напряжение росло. Красильников (ему сейчас 30 лет) уже называет Катю невестой. Пока его брат «болтался» на миноноске по Каспию, он взялся заново обживаться. Родная хата сгорела, временно поселились у родственницы, и в планах строительство нового дома. «Жальчее жизни ничего нет», - говорит Красильников старосте, которому жалко отдавать на это брус от флигеля бывшей барской усадьбы. Катя уже понимает, что ей не улизнуть.

Рощин узнаёт у Махно, что Катя была в 6-й роте у Красильникова на хуторе Прохладном. Он съездил туда, но безрезультатно - убыли неизвестно куда. Что теперь думал Рощин? Большая цитата:

«Алексей - мужик красивый, нахальный. /.../ Стыдливо и опрятно предоставила ему делать с собою все, что ему хочется... Да ну же, - не разбила небось голову об стену! - без страсти, без воли обвилась вокруг такого ствола бледной повиликой, прильнула горькими цветочками /.../ Воображение, распущенное, блудливое, лжешь! Катя боролась, не далась, осталась верна, чиста! О трус, о пошляк! Честна, верна - светлой памяти твоей, что ли? Ответь лучше: убил бы ты их обоих /.../? Или так: с порога взглянул бы на них, увидал Катюшины глаза, - твой потерянный мир: "Простите, - сказал бы, - я, кажется, здесь лишний..." Вот тебе, вот тебе испытание на боль... Вот оно, наконец, страшное испытание!.. Терпеть больше не можешь? Нет, можешь, можешь! Катю искать будешь, будешь, будешь...»

Декабрь. Отдохнувший, пополненный и переобмундированный, Качалинский полк готовится выступить на фронт, а пока... В счастливой паре Даша-Телегин царит полная идиллия, если не считать интимную сдержанность мужа. Жене она непонятна, а Телегин, помня о муках супруги после потери ребёнка, считает так: «эти глупости - прочь... Подруга - да, да, да... Верная - да, да, да... И на том будь счастлив...» Впрочем, Даша не скучает, всегда занята. Например, научилась доить коров. «Вот она, русская интеллигенция! - в своём духе оценил это старик Нефёдов, - Искали вечные истины, а нашли корову». А комиссар Гора поручил организовать полковой театр. Даша решила ставить «Разбойников» Шиллера. В драматическую труппу вошли все знакомые: балтийцы, жена комиссара, Назарова и даже Нефёдов («так как я общителен и любопытен, то хочу всё видеть и всё понять»).

Очередная глава-вставка посвящена сторонним персонажам. Екатеринодар. Вторая половина декабря. Традиционная игра в вист у дальней родственницы Деникина. Начштаба сообщает главкому о высадке в Одессе французского десанта... Завтрак в кругу патриотов страны в честь приехавшего важного иностранца («Много хлопот было с этим завтраком: достань-ка в Екатеринодаре что-либо тонкое, все - сало, гусятина да свинина»). В свете современности представляет интерес, что, в частности, там сказал этот иностранец: «Нужно предложить московскому правительству приехать в Париж и предстать перед Советом Десяти, подобно тому как Римская империя созывала вождей отдаленных областей, подчиненных Риму, с тем, чтобы те давали ей отчет в своих действиях».

В конце года Красильников добился-таки решения сельского схода, ломал флигель на княжеской усадьбе, возил лес и кирпичи к себе на участок. А в начале января, когда Красной Армией был взят Киев, через Владимирское прошла воинская часть, и бывший махновец мигом «покраснел». Но легче ему не стало. В селе появился товарищ Яков, который с пролетарской решимостью нагнул всё село, особенно зажиточных. Кате в отношениях с Красильниковым становилось всё тяжелее.

В январе опять начались бои за Царицын. Тяжёлые. «Драться надо весело», - говорит комиссару Телегин. Представлено, между прочим, его общение с Будённым. Город красные отстояли, но Качалинский полк серьёзно потрёпан. В частности, погиб от ран один из «актёров», балтиец Шарыгин. Его давнему товарищу и соратнику, Латугину теперь больше не с кем спорить...

Махно между тем представляет Рощина делегату от главковерха украинской Красной Армии матросу Чугаю в качестве военспеца от Добровольческой армии. Якобы Деникин, вот, тоже манит к себе. Как говорится, кто похвалит меня лучше всех, с тем я и... В этой роли он направляет Рощина (в компании с Чугаем и Задовым) на встречу с председателем военно-революционного штаба красных проинспектировать план совместного взятия петлюровского Екатеринослава. В поезде Задов пытался качать права, но его осадили. Из откровений Рощина Чугаю: «что же такое родина? /.../ Об этом спрашивают раз в жизни, спрашивают - когда потеряли»; «Всю жизнь я требовал от себя честности, моя честность оказалась бесчестьем»; «Потерял в себе большого человека, а маленьким быть не хочу»...

Екатеринослав. Конспиративная встреча в вагоне. Рощин план военревкома забраковал, тогда ему предложили обследовать город самому (в сопровождении верной комсомолки) и представить собственный план...

Последние дни января. Бой за город между петлюровцами с одной стороны и красными в союзе с махновцами с другой. Бесстрашный Рощин сражается в первых рядах, в частности, обеспечивает со своим отрядом предварительный захват предмостных укреплений и разбирается с приостановкой штурма в районе той самой гостиницы, из которой отправлялся на поиски Кати. Однако привыкшие к вольной степи махновцы в городе заскучали, а петлюровцы наоборот оправились, и бой затянулся. Затем взятие Екатеринослава захлебнулось вовсе, всё повернулось назад. Прикрывающий верную комсомолку Рощин отходит едва ли не последним, получает ранение и теряет сознание...

Февраль. Короткая передышка Качалинского полка между боями. Почувствовавшая призвание к сцене, Назарова (у неё наметилась дружба с балтийцем Латугиным) будирует премьеру уже подзабытого спектакля, которая проходит на ура.

                Весна

В марте товарищ Яков прижал Владимирское переписью и реквизициями, а вскоре в село приехал продотряд. Красильникову совсем стало невмоготу – надумал скрыться и мстить. Встретив непонимание Кати, озлобился, как не было ещё никогда, ругал её, даже бил и пытался взять силой. Жена брата остановила. В итоге подался один, как потом стало ясно, к очередному атаману. Катя хотела уехать отсюда лишь бы куда, хотя бы в Москву, но товарищ Яков убедил её остаться и заняться просветительством. Она съездила в киевский наркомпрос за тетрадями и карандашами, организовала школу, принялась учительствовать. Однако Красильников оставался реальной угрозой, и Катя всё же решилась бежать…

Украина постепенно очищалась от петлюровцев, Красная Армия взяла Екатеринослав, революция перекидывалась за границы. Осмысливая происходящее и оправляясь от ранения, увезённый красными Рощин всё это время лежал в харьковском госпитале. В середине марта он получил назначение в штаб курсантской бригады, где комиссаром был знакомый Чугай, и еще прихрамывающий, с палочкой, поехал в Киев разрабатывать планы разгрома бандитствующих группировок. А в начале мая отправился на одну из таких операций сам. Оказалось, что в атаманах – Красильников. Рощин гонялся за ним две недели, нашёл у села Владимирского, расстрелял. Один из учеников Кати сообщил, что она уехала в Киев. Рощин нашёл её дневник: «человеку совсем не то нужно, что нам казалось нужным и без чего мы не могли жить…»

В мае же снова встречаем первую пару главных героев. У них всё по-прежнему, несмотря на нюансы. «Удивительный был человек Иван Ильич, - говорит автор, - ничто в нем не могло затуманить жизнерадостности: раз Даша около него, - значит, мчимся полным ходом к счастью...» А она взрослела: «Девушки мои, чего я только в жизни не видела, и все летело мимо, летело, не задевая... Все ждала небывалого, особенного... Глупое сердце себя мучило и других...»

Между тем шли бои, сначала на реке Маныч (где комиссар Гора погиб, и его беременная жена осталась одна), потом в отступлении к Царицыну (где Назарова узнала в пленном того, кто сжёг её детей, её саму истязал, и лично его расстреляла). Обстановка на фронте складывалась удручающей, всё же общий настрой был таким: «уж если мамка тебя родила, запищал ты на свете на этом, - другого дела для тебя нет: воюй правду» - так резал балтиец Латугин, друг Назаровой. Вдова комиссара осталась пока в строю. Предпочитая болтовне дело, не покидал его и старик Нефёдов. «Философствование есть праздношатание мыслей», - сказал он Даше. А ещё раньше, на первом допросе у красных о том же вот так: «философия - дым: приняв чудный облик, он исчезает».

                Лето

Конец июня. На подступах к Царицыну красные с трудом сдерживают армию Врангеля. По распоряжению Телегина старик Нефёдов эвакуирует пароходом в Кострому заболевших сыпным тифом Дашу и Назарову. Отчитывается подробным письмом. «Время жёсткое, - пишет он, - Люди или мыслят большими категориями, чувствуя никак не меньше, как в объеме всего земного шара, либо с обнаженнейшим цинизмом спасают свою шкуру». В частности, он сообщает про дашин бред и бриллианты, которые обнаружил в подкладке её пальто – 34 камня, посмертный «презент» актёра Дальского. Порядочность старика впечатляет: Даше он сказал, что сокровища утопил в Волге, как она и просила, а Телегину признаётся, что сохранил.

Телегин получил это письмо в августе. «Она ни разу не упомянула о них Ивану Ильичу. Очевидно, забыла - это так на нее похоже, - забыла и вспомнила только в бреду. И - "выбросить, выбросить", - у Ивана Ильича схватывало горло восторженным волнением». «В отношениях с женщиной всякие мелочи должны быть устранены... Любовь надо беречь. Всегда будь начеку!», - говорит он Сапожкову. Сапожков к тому времени становится вместо него комполка, а сам Телегин идёт на повышение – назначен комбригом.

«И ведь подумай, - говорит ему Сапожков, когда они едут в штаб фронта, - за морем секунды переводят на деньги, человека штампуют под чудовищным прессом, чтоб был пригоден для производства, как в бреду, у них валятся из фабрик товары, товары, - десять миллионов человек пришлось убить, чтобы на короткое время расторговаться. Цивилизация! А тут бумажные змеи на проволоках висят... Вон, гляди, дядька в окошке чешет спросонок всклокоченную башку... И прямо отсюда перемахиваем в неведомое, - строить всечеловеческую мечту... Вот, Россия-матушка!.. /…/ Дожить бы! Чувствую - напишу я книжку...»

Телегин прощается с полком, особенно задушевно с балтийцами (за этот год из десяти их осталось трое). Едет поездом четверо суток по назначению. А там сюрприз – начштаба у него… Рощин! Живой. Они объясняются. Рощин поведал, что он не контрразведчик и не тайный агент, с декабря действительно в Красной Армии. Катю в Киеве он не нашёл, но надеется, что она в Москве, след нащупал. «Она знает, что ты жив и ты у нас?» «Нет... Это и сводит меня с ума...»

Катя жила в Киеве до эвакуации, работала в русской школе для малышей. А в середине июля действительно вернулась в Москву, в родной, теперь уже коммунальный особнячок в Староконюшенном переулке на Арбате (где жили они со Смоковниковым в начале войны, куда возвращалась из Парижа и где прервала б свою жизнь, если б не Рощин). Обнаружила здесь жильца, партийца, писавшего историческое исследование о классиках утопистах-социалистах. Хорошо – одного, плохо – неприятного, занудного. Она получила назначение педагогом в начальную школу на Пресне, а в порядке общественной нагрузки – вечерние курсы по ликвидации безграмотности и выездные лекции на заводах. Школу открыла в августе.

                Осень

Однажды хозяйка квартиры, на которой Катя вела ликбез, показала записку с фронта от своего супруга (комиссара телегинской бригады – мир тесен). Тот упоминал о возможном визите в Москву своего сослуживца Рощина. «Не ваш ли муж?» - спросила. Увы, Катя давно считает его погибшим.

А Даша работает в костромском исполкоме в отделе мелиорации вторым помощником начальника "стола проектов". Назарова – там же курьершей, плюс у неё драмкружок и общедоступные лекции. Крепко помня наказ Телегина, старик Нефёдов занимается туманными делами по добыче для них продуктов и дров в чужих домах и дворах. Действуя по принципу «Человека не жалеть нужно. Человек любит, когда о нем любопытствуют», делал что мог – втирался людям в доверие... Пришёл срок, все трое решили перебираться в Москву.

Октябрь. За два месяца боёв в бригаде Телегина (39-й и 123-й стрелковые полки) не осталось и трёх сотен бойцов, а сверху продолжали идти худые распоряжения. Теперь, к примеру, велено заново захватить и удерживать некие деревню и хутор, что бестолково. Телегин с Рощиным негодовали. С подтверждением приказа в бригаду приехал Троцкий и призвал не бояться – «будто с луны свалился»… Как и следовало ожидать, бригада была разбита окончательно. «Продали нас - и весь разговор», - говорили солдаты. Телегин даже смалодушничал, чуть не застрелился. Оставшимся эскадроном подались искать своих. В дороге примкнули к Будённому, который действовал, как сам считал нужным: «приказы главкома шли за нами, - я их не брал, не читал: прочтешь, и шашка, пожалуй, из руки вывалится». Светлые головы наверху всё же нашлись, в ставке командования подал голос Сталин…

Переодетые белыми Рощин и комэск Дундич (знаменитый серб – новый привет автора Александру Дюма) в сопровождении трёх балтийцев отправляются в Воронеж с заданием высмотреть расположение вражеской артиллерии, наличие сил и вручить генералу Шкуро пакет от Будённого. На мосту перед городом наткнулись на заставу во главе с Тепловым (однополчанин Рощина по германской войне и прошлогоднему «ледяному походу»), убедили его, что посланы командиром некоего добровольческого полка, прибывшего с юга, а заодно выведали о противнике всё, что хотели. Добрались до штаба и передали пакет Шкуро лично в руки, едва не проколовшись. Захватывающая история! Особенно если учесть, что было (и было на самом деле) в письме Будённого:

"Завтра мною будет взят Воронеж. Обязываю все контрреволюционные силы построить на площади Круглых рядов. Парад принимать буду я. Командовать парадом приказываю тебе, белогвардейский ублюдок. После парада ты за все злодеяния, за кровь и слезы рабочих и крестьян будешь повешен на телеграфном столбе там же, на площади Круглых рядов. А если тебе память отшибло, то напоминаю: это там, где ты, кровавый головорез, вешал и расстреливал трудящихся и красных бойцов. Мой приказ объявить всему личному составу Воронежского белогвардейского гарнизона."

Пока это читалось, чудом успели улизнуть… Потом город был взят, Шкуро и Мамонтов бежали.

                Зима 1919-1920

Декабрь. Москва. Постоянными рассуждениями о «грозном, как космос», влечении полов и уверенностью, что не сегодня-завтра она пустит его под свое одеяло, Катю уже достал жилец. Очередного занудства ожидала и этим вечером, но женщина с ликбеза прислала за ней девочку: «У неё сидит Рощин с фронта». «А что, - холодно на улице?» «Ужас…» Катя нехотя потащилась, а там… Военный с перевязанной головой (по ранению он получил двухнедельный отпуск) отвечал на вопросы собравшихся. Катя «задрожала так, будто этот негромкий, строгий голос вошел в нее, разрывая сердце», и упала в обморок. Рощин кинулся к ней. «Это моя жена, товарищи, это моя жена, - повторял он трясущимися губами...»

«Они шли, ветер дул им в спину. Вадим Петрович прижимал к себе Катю за слабые плечи. Она всю дорогу плакала, останавливалась и целовала Вадима. Он начал было ей рассказывать, - почему его все считают мертвым, тогда как он целый год по всей России ищет Катю. Но это вышло путано, длинно, да и совсем сейчас было не нужно». Они так заняты друг другом, что по дороге постоянно сбиваются с пути. И дома не наговорятся… Наглого жильца Рощин вмиг поставил на место, потом тот исчез вовсе.

А вскоре из Костромы приехала Даша. Её было не остановить с порога: «…голубка, милая, сестра моя... До чего я тосковала, мечтала о тебе... Нет, ты только представь /…/ Я просто в ярости, - забыла дом!.. И вдруг... Нет, ты представь! Из-за угла появляется человек, военный... Я - к нему: "Послушайте, товарищ..." А он на меня во все глаза уставился... А я только разинула рот и села в снег... Вадим! Думаю, - с ума спятила, покойники в Москве по переулкам стали ходить... Он как захохочет, да - целовать /…/ Красивая, умная моя... Ведь нам рассказывать друг другу нужно десять ночей... Господи, узнаю комнату /…/ Вадим рассказал мне про Ивана. Я решила: на днях отправляется в их часть санитарный поезд, - еду санитаркой, и Анисья, и Кузьма Кузьмич со мной /…/ Это такие люди, Катя! Я им обязана жизнью и всем /…/ Боже мой, ты моложе меня на 10 лет... Я верю - скоро, скоро настанет день, когда мы все будем вместе...»

                Весна

Все действительно ненадолго собрались вместе в марте 1920-го – Рощин с Телегиным получили короткий отпуск и дашиным санпоездом приехали в Москву. Сёстры счастливы. Даша хочет забрать Катю в поезд с собой, откормиться и к Рощину ближе. «Нет прекраснее женщин, чем русские женщины... Честны в чувствах, и самоотверженны, и любят любовь, и мужественны, когда нужно», - говорит старичок Нефёдов. И санитарка Назарова (осенью она намерена поступать в театральное училище) здесь же с балтийцем Латугиным, сейчас делегатом съезда. Латугин зовёт всех с собой.

Зал Большого театра. В президиуме Ленин и Сталин. Кржижановский излагает план ГОЭЛРО: «коммунизм – это советская власть плюс электрификация». Наши герои в креслах верхнего яруса.

Телегин – Даше: «Вот кончим войну, - вернусь на завод, у меня тоже кое-какие соображения... Ужасно хочется, Дашенька, работать... Если они такую электрическую базу подведут, - ужас что можно развернуть... Черт знает - какие у нас богатства! Поднять на настоящую работу такую махину, - что тебе Америка! - Мы богаче... Поедем с тобой на Урал…»
Она в ответ: «Будем жить в бревенчатом доме, чистом-чистом, с капельками смолы, с большими окнами... В зимнее утро будет пылать камин…»
И Рощин – Кате: «Ты понимаешь - какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки... Мир будет нами перестраиваться для добра... Все в этом зале готовы отдать за это жизнь... Это не вымысел /…/ И это - на моей родине, и это – Россия…»

И это последняя сцена в романе.

                ***

Грандиозная вещь. То, что именуешь классикой безусловно. О стиле нечего и говорить – всё до нас, причём умно, сказано. О теме – тем более. Разве что для себя самого, в двух словах. 1914-1919 годы, гибель Российской империи, бескомпромиссное столкновение тел и идей, безбрежное половодье мук, по которым принуждены ходить души. Есть две сестрёнки, и есть их мужчины. Все четверо (с другими значительно больше) теряют друг друга, себя… В итоге находят. Муки не вечны.

Особенность масштабного, эпического произведения – неизбежное обилие персонажей. В данном случае их, только поименованных, под четыре с половиной сотни. Причём почти каждый десятый не проходной, имеет в той или иной степени продолжительную, не раз пересекающуюся с другими судьбу. Чтобы быть «в теме», поди, отследи каждого! Но для читателя здесь задача посильная. Автор, на мой взгляд, напротив, слегка поленился.

Взять, к примеру, заявленную им первую когорту таких «сквозняков», телегинских квартирантов. За исключением Сапожкова – с ним в целом всё ясно. И ладно Валет – он погиб. А остальные? Последние известия о них датированы летом 1918-го. Что сталось впоследствии с Расторгуевой, Жировым, Антошкой Арнольдовым, хотелось бы знать. Как и о Тётькине, Мельшине, отце и сыне Рублёвых, кое о ком других, в том числе двух оставшихся балтийцах Гагине и Задуйвитере… Любопытно, однако.

И наоборот. По мне, так некоторым персонажам уделено излишнее внимание. Особенно это касается реальных, известных людей при власти или погонах. Перед нами же не «хождение по мукам» именно этих личностей и не документалистика. Понятно, что автор их лично знал. Но, кажется, например, о манере игры Деникина в вист или об обстоятельствах принятия им каких-то военных решений логичней читать художественное произведение именно о Деникине. Ну или соответствующие мемуары. А тут… сомневаюсь.

Изображение главных героев очень понравилось. Как, собственно, и они сами, несмотря на зачастую неблаговидные или спорные мысли и поступки. Последнее не касается Телегина – представлен человек идеальный, практически без недостатков. Но персонаж забавный. Удивило только, что при наличии в юности знатного донжуанского списка впоследствии он стал однолюбом. Сёстры Булавины при всех закидонах – милые, определённо интересные барышни. С такими не заскучаешь. И они разные. Если Дашу иной раз хочется взять за шиворот и встряхнуть, то Катя осталась загадкой.

А Рощин понравился больше всех. Пусть меня закидают камнями, но это самый значительный персонаж в романе. Прежде всего из-за духотрясений, связанных как с переменами в стране, так и с любимой женщиной. Хоть он и появляется только летом 1915-го. В каком-то смысле Рощин – продолжение сходящего со сцены Смоковникова, куда более серьёзное и неоднозначное. Да, порой неприятен. Но основную человеческую драму автор выразил именно в нём. У других она показана всё же… легче что ли. Будь такая возможность, с ним желалось бы пообщаться в первую очередь.

Есть несколько второстепенных образов, за которых автора следует поблагодарить дополнительно. Это опять же Елизавета Киевна, тот ещё типчик папаша сестричек, пиит Бессонов (о, эти ледяные глаза!), сорвавшийся с цепи Красильников со снохой, чёрт знает что пережившая Назарова, этакий Санчо (который Панса) – лукавый старичок Нефёдов… Последний, признаться, роман украшает. Убрать – так вроде многое и обесцветится…

Прототипы персонажей и достоверность не интересуют (это важно?). Хронологические нестыковки, признаться, тоже. Автор так видит. Вспомним «Гарина», «Аэлиту» – он у нас фантазёр. Однако некоторые погрешности ни к чему б. Про «рыбку с душком» сказал невесть кто Пётр Петрович или всё же известный Сергей Сергеевич? Имя Шарыгина Константин или Михаил? А что с разницей в возрасте у сестриц?.. Оно, ясное дело, мелочи – однако, мешает. И много лакун. Вообще, имеется впечатление, что роман не до конца доработан, будто готовился второпях.

Завершать на замечаниях не желаю. Роман «Хождение по мукам» – великий труд и прекрасное произведение.