Завершенная дуэль

2

Завершенная дуэль
Эпитафия с элементами откровений Мартынова

    Убит. Еще как убит, окончательно и бесповоротно. Застрелен «тварью дрожащей», вошью последней, которая вопрос себе не задавала: «Имею ль я право власть иметь?», а просто давшей себе это право убивать. И нечего рыться в истрепанных, подделанных и от кого-то слышанных воспоминаниях: имел ли он право или не имел и была ли причина достаточной и соответствовала ли она понятиям чести того времени. Два боевых офицера? Лермонтов – да, он доказал это в экспедициях осени 1940-года во главе «беззаветной» сотни в отряде Галафеева своей отчаянной храбростью и презрением к смерти. Мартынов – нет: служивший с оглядкой, хоть и вышедший в отставку майором,  и не имевший морального права даже носить горский костюм с кинжалами. А что касается «ищите женщину», так только у него самого было четыре сестры, увлекавшихся поэтом, минимум одна из которых могла поставить Мишелю запятую своею красною шалью, он не был чутким и снисходительным. Подговаривали молодого офицера С.Д. Лисаневича, в чей адрес шутил Лермонтов, но он не согласился: “Что вы, чтобы у меня поднялась рука на такого человека”.
     А этот хотел, очень хотел убить, несмотря ни на что. Он «ненавидел его люто». Говорят, он долго искал случая придраться к Лермонтову — и случай выпал. Как раз в это время по неизвестным причинам (возможно связанным с карточной игрой, учитывая богатый опыт его дяди) Мартынов был вынужден уйти в отставку и не генералом, как мечтал, а всего лишь майором. Вот что пищет о своем впечатлении от встречи Я. Костенецкий: «… в 1841 году я увидел его в Пятигорске. Но в каком положении! Вместо генеральского чина он был уже в отставке всего майором, не имел никакого ордена и из веселого и светского изящного молодого человека сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, мрачный и молчаливый».  Конечно, злоба  на весь свет и угнетенное состояние, которое приходилось скрывать под модной маской разочарованного романтического героя. В этом состоянии он очень болезненно воспринимал любые шутки, затрагивающие его и его честь, как он ее понимал. Его звезда закатилась, звезда Лермонтова неудержимо восходила.
     Как трус (человек осторожный, скажут другие) мог вызвать на дуэль настоящего боевого офицера? Самолюбивый трус, фат, гордившийся своей природной фактурой, в мыслях представивший свой обезображенный труп, валяющийся в грязи. Трус, всего три раза в жизни державший в руках боевой пистолет, второй — когда у него разорвало пистолет, в третий раз на дуэли.  (Сын Мартынова об этом в оправдание  писал, а всего у героя было 11детей).
    Трус просто знал, что боевой офицер, прекрасно стрелявший и хладнокровный в критических ситуациях, стрелять не будет. «Я в этого дурака стрелять не буду» - сказал, ох как от сердца отлегло, угадал. Чутьем своим подлым звериным знал. Противник - воин, а не убийца, к тому же считавший труса своим другом, да и вообще был человеком, витавшим в облаках и живущим уже в завтрашнем дне, гением «обыкновенно простодушным» (А.С. Пушкин).
    Отсюда и драконовские условия дуэли: на десяти шагах и стрелять по три раза. Это уже он для себя, этот «боевой офицер» знал, что противник стрелять не будет, а сам он стрелял плохо, но малого умения хватило убить и с первого раза. И пуля дуэльного Кухенройтера, боеприпас, который сегодня запрещен по своей смертельной силе, способная «остановить коня на скаку», (слова другого русского поэта: помещика, успешного картежника и талантливого писателя или наоборот,  которому после голодной юности было ох как хорошо жить на Руси). При этом ни транспорта, ни доктора в безлюдном и удаленном месте дуэли не было, секунданты рассчитывали, дело уладится миром. Но не все. Они не хотели быть смешными, следовательно, все должно было быть всерьез.
      А тут еще останки Пушкина пропали, (см.:  журнал «Открывающий мир», №20-21, 2021, с.120). Вот тема, все теперь ищут. Долго молчали, а теперь проснулись. Да какая разница, кто и как убил, и где останки! Найдутся. Вся Россия на останках своих лучших сынов стоит.  Что, война не окончена, пока не найден последний погибший солдат? Две трети своего тысячелетнего существования наша страна воевала, защищая границы и свою идентичность и тут уже просто арифметикой не обойдешься, тут на каждого живого по сотне погибших, да не по одной. Когда же мы вернемся с войны и займемся мирными делами, параллельно и тем и другим не получается?
     О душе надо подумать, то есть о литературе. Она, наравне с православием, хранила основной нравственный заряд народа и с каждым годом все прибывала. Шутка ли, за четыре года потерять Пушкина и Лермонтова убитыми. (Тут и Грибоедов совсем рядом, убит в 29-ом году). Где еще есть такие «упоительные» страны. И все кавалергарды, которых, казалось «век недолог», а вот хватило, постарались. Один заезжий, другой – свой, да в одном полку служили, но в разное время. И прожили дальше-то как хорошо, благообразные старцы. У Дантеса, правда, дочь Леония-Шарлотта, сказав «Папа, ты убийца!»,  из-за Пушкина и русской литературы сошла с ума или ее сошли с ума. Так ничего, папа запер ее в сумасшедший дом, чтобы лишнего не болтала, и жил себе дальше. А ведь Пушкин его убил. Смертельно раненный приподнялся на снегу и произвел точный выстрел, пробивший навылет руку и дальше в грудь, а там якобы металлическая пуговица (мощнейший удар без гематомы) и пуля вниз ушла и «контузия брюшины». Кавалергардская кираса там была. И дочь Леония-Шарлотта, натуралистка, это поняла.
     А «Мартышке» что, убить «старушонку» процентщицу – мало, для этого самому надо быть совестливой фигурой вроде Раскольникова, а не тварью дрожащей, а чтобы остаться в истории, надо уничтожить что-то великое, пока еще не понятое, и не Герострат вроде, а с годами славы все больше и перетирать тему будут в каждом кружке и в каждом салоне и обязательно найдутся те, кто будет искать ему оправдание и, что самое грустное, – найдут. И молодые аристократы, вместо того, чтобы дать ему в морду (как только встретят, так в морду), будут расспрашивать его, как это было? «Я (говорил граф А.А Игнатьев) встречал Мартынова в Париже. Мы, тогда молодые люди, окружили его, стали дразнить (дразнить - дети, что с них взять - В.С.), обвинять: «-Вы убили солнце русской поэзии! Вам не совестно?! – Господа, сказал он, — если бы вы знали, что это был за человек! Он был невыносим. Если бы я промахнулся тогда, то я бы убил его потом…»
    Заметьте, он не говорит: «Я бы вызвал его потом», он говорит: «Я бы убил его потом». Оговорка по Фрейду. То же Васильчиков:- «Если б его не убил Мартынов, то убил бы кто другой; ему все равно не сносить бы головы». Лермонтов воспринимался ими как жертва, как человек неспособный убить другого в данных обстоятельствах. В дуэли с де Барантом он тоже стрелял «на воздух». Он воспринимался как человек слишком благородный и беззащитный перед подлостью. Он оказался не Печорин.
     А монастырский павлин квохчущий с распушенным радужным хвостом  рассказывал это без раскаяния, чувствуя, что собеседники уже почти на его стороне. Вот тебе уже не только слава, но и почет. И быть ему членом московского аристократического клуба, протежировать бывшего секунданта, приятеля молодости, Васильчикова. Вот цитата из воспоминаний А. И. Арнольди: «Васильчиков в Английском клубе встретил Мартынова. В клуб надо было рекомендацию. Он спрашивает одного - умер, другого - нет. Кто-то ударяет его по плечу. Обернулся - Мартынов. - Я тебя запишу.- Взял его под руку, говорит: - Заступись, пожалуйста. А то в Петербурге какой-то Мартьянов прямо убийцей меня называет. - Ну, как не порадеть! Так и с Пушкиным поступали. Все кавалергарды были за Дантеса".
       Он был любим и уважаем в среде московских тузов и в буржуазно-либеральных кругах. Московские баре относились к нему особенно бережно. "Если и был он виноват, - говорили они, - то, конечно, никак не более всякого другого дуэлиста, а между тем ни одному из них не привелось так тяжело искупать свой грех"- пишет 3абелла И. П. в своих воспоминаний и далее:  -"говорили, что он набожен и не перестает молиться о душе погибшего от руки его поэта, а 15 июля - в роковой день - он обыкновенно ехал в один из окрестных монастырей Москвы, уединялся там и служил панихиду (а потом, по словам своих детей, напивался до беспамятства)". Какой позер, фигляр, чем не черкеска с длинным кинжалом, а то и с двумя. Какую бы эпиграмму написал Лермонтов по этому случаю? Может быть: «repenti a la grande bougie”(покаявшийся с большой свечой)?
       «Я ведь тоже стихи писал и прозу и не хуже, «Герзель-аул» - чем не «Валерик», а «Гуаша», не дописал, правда, а то был бы еще один «Герой нашего времени», - поразмышляем мы за Мартынова. - А тут сестра, а тут письмо, нет, что это я: имя дамы следует утаить, этого требует честь. Да, так о чем это я, а тут все колкости разные, шуточки, придирки, рисуночки эти дурацкие, да еще со службы турнули, а я ведь дворянин, боевой офицер, вот и приземлил назойливого «Маешку». Сравните его и меня. Ведь это все равно, что Ален Делон и Бельмондо, честное слово. Да его забудут через год-два. Нет, не забудут, все эти литературоведы-биографы, навозные мухи русской литературы, Висковатовы, Эйхенбаумы, Андрониковы, как насядут, метлой не отгонишь. Ну, это еще бабушка надвое сказала. Кончать надо было с ним, уж  очень вверх забирать он стал, так и до гения недалеко, тогда бы опоздал и последние дрожки укатили бы прочь. Поторапливаться надо было. Слава богу, не промахнулся! Жизнь удалась!»
    P.S. Отомстили бывшие беспризорники, колонисты Алексеевской сельскохозяйственной школьной колонии МОНО. В 1924 году она переехала в усадьбу Знаменское, которой до революции владели Мартыновы. Они - то мимо не прошли, дали в морду. Узнав, что в склепе похоронен тот самый Мартынов, который убил на дуэли поэта Лермонтова, колонисты выкинули оттуда останки всех Мартыновых и утопили их в пруду.