М. М. Херасков. Владимир Возрожденный. Песнь 16

Михаил Матвеевич ХЕРАСКОВ

ВЛАДИМИР ВОЗРОЖДЕННЫЙ

ПЕСНЬ ШЕСТАЯНАДЕСЯТЬ

Червленая заря румянит свод небес,
Вершины гор крутых, дремучий красит лес;
Спускаясь на поля, туман рекой ложится;
Златыми башнями Херсон светящий зрится,
Но смутный некий вид приемлют небеса:
Простерлась по праве кровавая роса;
Стадами на поля слетались враны черны,
Багровый туск покрыл луга, потоки, терны.
Такой печальный вид народам возвещал,
Колико черну злость Ферид в стенах вмещал;
К нему в Херсон пришли различные народы,
Как будто в сонм един слиянны бурны воды:
Там видны Гречески природные полки,
Которы в битве суть проворны и легки;
Но ныне в царстве их невидимы герои,
Какие зрелися при осажденье Трои;
Отважность есть в сердцах, но нет в бою огня,
Мечи их сила им, а мужество броня.
     Там Скифы как стада слетелися орлины;
Оружие у них озженные дубины,;
Открыта грудь у них, и бритые главы;
Они сражаются как аспиды и львы.

     Ферида избрала в союзника и в друга,
Кочующа Орда кругом священна Буга;
Из рога крепкого у них составлен лук,
Пускают тучи стрел из напряженных рук;
И стрелы лютою отравой напояют,
Котору со степей Ливийских добывают;
Забугской сей Ордой начальствовал Сагдон,
Непримиримый враг Российской славы он.

     На звуки трубные, на шум военна гласа,
Пришли воители от хладного Кавкаса;
Бесчувственна лежит натура там сама,
Покрыла гор верхи сединами зима;
Сладчайшими полна средина гор водами,
А дно великими обилует стадами;
Набегами всегда народы те живут,
И Горскими они Черкесами слывут;
Красивы видами, имеют жен прекрасных,
К которым зрим до днесь Срацын еще пристрастных;
Оружие у них в полмачты копие,
Какая на морской водружена ладье;
Их быстрые кони послушны, гибки, скоры,
Начальник их Оркан, имущий грозны взоры.

     Приходит от Днестра и от Дунайских вод,
Под игом страждущий Измаилтян народ;
С Славянами они породой одинаки;
Но в древни времяна имяновались Даки;
Друзул отрядом их как Царь повелевал,
Он храбрых рыцарей во бранях побивал.

     Явились воины от дальних вод Каспийских,
Где лавры жнут побед мечи полков Российских;
Где бунты царствуют и мятежи кипят,
Где ныне крепким сном геройски духи спят,
Но Персы в древности не так развратны были:
Междоусобия стыдились, не любили,
Труды им были пальм, сраженье в поле лавp,
Сии со Греками пришли для браней в Тавр.

     Феридом призваны рассеянны Сарматы;
Как молнии мечи и стрелы их пернаты;
Пылка душа у них, но купно и хладна,
При первом храбрость их сражении видна;
Но пламень тухнет в них,  и смелость их слабеет,
Когда с врагами бой успехов не имеет.
Убранством воинства и титлами гордясь,
Главою был у них Руптай, Литовский Князь;
В нем сердце яростью к Россиянам зияло,
Он много обещал, но он... исполнил мало!
     Разбойников морских летящи корабли
К Херсону от брегов Ливийских притекли;
Где Атлас звездный круг главою подпирает,
Как будто на песок, на царствы он взирает;
Шумящих сонмы рек из уст его текут,
Густые облака широку грудь гнетут;
Чело осенено дремучими лесами,
В бровях угрюма ночь и льды между власами;
Из чресл иссунулись кремнистые скалы,
Стопами давит он и бури и валы;
Дыханьем уст своих он вихри производит,
И солнце за хребет горы сея заходит.
     Ливийцы не были Россиянам враги,
Но грабежем чиня с Таврийцами торги,
Под горды знамена Феридовы вступили,
Его дары на брань Ливийцов ополчили;
Подобен Лапитам их в ратном поле бой,
Как буря ломятся в противуборный строй.
     Как птиц стада Ферид сбирает Орды многи,
Киргисы, Угры там, Болгары и Касоги;
Касоги, но у них уже Редеди нет;
Потомства древо здесь Редедина цветет.
Златая древа ветвь, о ты, мой друг почтенный,
Любимый Музами, Минервой просвещенный,
Которого отец преходит полный век,
Сын нежный, верный друг, честнейший человек!
Твоя мне, Лопухин, разумная беседа
Полезней многих книг, гиблейска слаще меда;
Под тению наук вкушая тишину,
Оставим хитростн Феридам и войну.

     Фериду многие явилися герои,
Войнами дышащи и любящие бои;
Во хитрости змие, подобен в злобе льву,
Как бурю сей Ферид распространил молву,
Что хощет покорить Владимир Черны воды,
По том порабощать намерен все народы;
Что он престол пренесть намерится в Херсон,
Что Тавр разрушится без общих оборон;
Он Царским имянем сей ужас подкрепляет,
И запад и восток в стенах совокупляет.

     Пришедый от Днепра Срацын ему внушил,
Владимир чтоб в Херсон с оружием спешил.
Ферид, не чувствуя священных чести правил,
К Царевне ладию во сретенье отправил;
На время путь ее в Херсон остановить,
Он Киру повелел и Анне возвестить,
Что гибель зыблется над Таврскою страною:
Владимир наступил на град Херсон войною;
Что им уже Арцес злодейски убиен;
Валами город весь и войском окружен;
Такая злая ложь легка была Фериду,
И как бы поразить могла она Эльфиду!

     Ах! больше жалости Эол, чем Грек имел,
Печаль Эльфидину отсрочить восхотел,
И горести до ней не допустить причину,
Ладью к брегам примкнул, возволновав пучину,
И тако замыслы Феридовы пресек,
Которы составлял сей вредный человек;
Послам повелевал с сей вестью плыть к Босфору,
Возжечь с Россией мня войну у Греков скору.
Ложь естьли б не была противна Небесам,
Царевне поплыл бы во сретение сам;
Но льстился наперед разгнав полки Российски,
Царевну привести в окрестности Таврийски,
И тамо браком с ней заслуги увенчать.

     Но черную судьба на ложь кладет печать,
И видам таковым печальным означает,
Что правда процветет, а ложь свой ход скончает.

     Осада наконец приемлет грозный вид,
Какую произвел против Троян Атрид,
Владимир на Херсон простер не с пальмом длани,
С отмщеньем возбудил в нощи вздремавши брани.

     Еще не виден был в Херсоне ранний дым,
Как вихрь к валам потек Царь с воинством своим;
Соделанны валы вне града осядают,
Российских ратников труды не успевают:
Что Россы храбрые во дни соорудят,
То Греки робкие уносят ночью в град.
Херсонцев наказать коварство, лесть, измены,
Владимир бег простер под самы гpадски стены.
Геройская душа видна в лице его;
Летают ужасы вкруг шлема у него,
И блески от щита как молнии сверкают;
Брони его звучат, и грому подражают;
Величествен его и купно грозен вид. -
Стоящий на стене вскричал ему Ферид:
Не страшны нам твои громовые удары,
Не страшно воинство, здесь Греки, не Болгары!
И прежде для тебя отверзит ад уста,
Отверзит чем Херсон тебе свои врата…
Владимира сия кичливость раздражает,
Он издали копьем Ферида поражает;
Прямой чертой копье к Фериду прелетай!
Но, ах! не он убит, убит копьем Руптай.
Почто ужасна смерть, геенской тме радея,
Отшибла копие от главного злодея?
Не проливалось бы Российской крови рек,
Граждан бы не губил сей вредный человек.

     Но Россы Княжеским примером ободрены,
На стены бросились как тигры разъяренны;
Осада страшная мгновенно началась,
И кровь багровая ручьями полилась;
Их руки на стене врагами отсеченны,
Недвижимы висят сражаться приучены:
Спускают тяжкое Херсоняне бревно,
Смолой облитое, селитрой разжено;
Как мачта по стене стуча бревно катится,
Шипит огонь, шумит, клокочет и дымится,
Крутится вкруг бревна сгущенный черный дым,
Оно валится вниз, валятся Россы с ним,
Валятся копья их и шлемы обозженны;
Герои падают как ветви опаленны.
     Так лист падет во дни осенних непогод;
Но вдруг с копьем притек к раскату Всеволод;
Ударил - стены вдруг вздрогнули, встрепетали,
Потоки искр от них струями излетали;
За громом Всеволод сугубит вящший гром,
Разит - соделался среди стены пролом,
И камни, разгромясь, из ряда выдаются,
На сих развалинах еще граждане бьются.
     По камням двигаясь, свирепствует Срацын,
Всех дале выступил и ратует един.
Толико зверскими тщеславяся делами,
Россиян он разит чеканами, стрелами;
Русиму храброму отсек мечем главу,
Глава как некий шар упала на траву;
Но под развалиной еще она роптала,
Глаза подъемля, смерть Срацыну предвещала;
От стрел его падет пронзенный в грудь Рунтей,
Оставил он жену и юных трех детей;
Потомки их сего свирепства не забудут,
И в наши дни отмщать Срацынам в Тавре будут;
Прославятся они в позднейши времяна. -
Дозволь мне, Муза, скрыть их славны имяна!
Срацын, лиющий кровь, не насыщался кровью,
Он дышит злобою и к варварству любовью;
Тремя стрелами вдруг пронзенный Сван падет,
Тремя ручьями кровь из ран его течет;
Но дух на небеса едиными вратами,
Исходит из него отверстыми устами;
С чела Срацынова соленый льется пот,
И каждый смерть его наносит оборот;
Чеканом так разил, так метко стрелы правил,
Что груду тел кругом развалины составил;
В очах Срацыновых свирепый огнь горит,
И Всеволода он с копьем бегуща зрит,
Вскричал: - Я вечный враг Владимирову роду!
Кремнистый камень взяв, кидает к Всеволоду;
Но камень, зашумев, к ногам его упал:
На камень Всеволод одной ногою стал,
Гремящим копием Сранына досязает;
Но варвар от него на стену угонзает,
Ко мне народ! вскричал; неистов, злобен, яр,
На осаждающих лиет кипячий вар;
Велит их отражать горючими вещами,
Мечами, копьями, свинцовыми пращами.
Но будто бурный вихрь, исшед из недра вод,
По грудам тел взбежал на стену Всеволод;
Во взорах молнии, в груди отважность львина,
Как тигр рыкающий стремится на Срацына.
Срацын против него уставил медный щит,
Но щит его копьем мгновенно в прах разбит;
Проходит в грудь копье, препоны не имея,
И зрится сквозь хребет на лакоть у злодея.
На чрево наступив, копье свое извлек,
Свирепствуй в тартаре! - врагу Всеволод рек.
Как буря он шумит, Херсонцов к бегству клонит,
Объятых ужасом со стен по стогнам гонит.
     Весь воздух восшумел, восстал и плач и стон,
Гремящим божеством Херсонцам зрится он;
Казалось, не один, но тысящи сражались;
Как агнцы ото льва Херсонцы разбежались!
От стогны Всеволод во стогну прелетал;
Но вдруг столетний муж очам его предстал;
Как лен главу его седина умащает,
О сын Владимиров! постой, постой, - вещает:
Ко чeловeчеству имей в душе любовь,
Не лей напрасно ты, не лей и вражью кровь;
В супротивлениях военных нет обиды; -
Но знай, что в граде мы не все, не все Фериды;
Убийства и войны я духом не терплю;
Но града вам не взять, за тайну объявлю;
Ферид различные полки в стенах имеет,
В народе злобу он против Россиян сеет.
Ущерба в силах нам, ни в пропитанье нет,
Вам град противиться удобен много лет.
Но изнурить Херсон, вещает Всеволоду,
Вы можете у нас отнять живую воду,
Котора из скалы вне градских стен течет,
У вала вашего сей ключ гремящий бьет;
Засыпьте ключ землей - мы узрим Византию,
В союзе дружеском мы узрим и Россию.
Не силой, жаждой нас удобно покорить;
Нас немощь вам врата принудит отворить.
Вещаю то тебе, что Небо мне внушает,
Которо тайну мне поведать разрешает...
Иди, и токи вод Херсонских удержи!
Что я вещал тебе, родителю скажи. -
Подобен старец был небесному явленью.
 
     Князь внемлет глас трубы, зовущий к отступленью.
Глаголы старцевы и вид он уважал,
Гремящ оружием, к раскату побежал,
И внемлет в поле шум: Ферид! Ферид явился! -
Как буря Всеволод с раската ниспустился.
Ферида он летит в сражении найти,
В нем сердце вопиет: мсти, мсти, Фериду мсти!

     В подобной на стенах восставленной бойнице,
Ферид на брань исшел в гремящей колеснице,
Над коей сребряный изображен орел,
Держащий пук в когтях молниеносных стрел;
Колеса длинными воружены косами;
Он копий окружен является лесами.
Исходит от коней сгyщенный пар как дым,
Храбрейшие из стен герои вышли с ним.
Строптивых он коней к толпе Россиян правит,
Косами режет их, колес движеньем давит;
Мечем своим сечет, стрелами их разит,
Все войско истребить полночное грозит.
Которы на него отважно наступали,
Три храбрых воина к ногам коней упали:
Орен, Тилей, Улет в их плавают крови,
Еще являющи связь братския любви;
То кровны братия и други верны были,
Которы свой союз и в бранях не забыли;
Сражались тамо все, сражался где един,
Тройный на стебле то едином зрелся крин;
И смерти вдруг коса цветок сей подкосила,
Но жизнь их погасив, любви не погасила;
Друг с другом обнявшись, они в крови лежат,
И крови их ручьи друг к другу течь спешат.

     Скорид кончает жизнь как лилия весною,
Увял как сельный цвет во время летня зною.
Руалд, отец его, свидетель смерти был.
Ферид его очах Скориду грудь пронзил;
Почтенну смерть вкушать Руалд оставил сына.
Не жалость действует, в нем месть теперь едина;
Как змий кидается свирепостью разжен;
Как лев, у коего лев юный похищен.
Но в подвиге таком почтенном, храбром, смелом,
Пронзен копьем упал над хладным сына телом;
С Адуном Турибен безгласны ниц лежат.
Но, видя раны их, воители дрожат;
Их раны на груди, как зевы растворялись;
Герои спящими, не мертвыми казались.

     Феридов грозен меч, молниеносен взгляд.
Колико храбрых душ низринул он во ад!
Он косит как траву, как лес секирой рубит;
Казалось, в оный день победу он вострубит.

     О Муза! отдых мне от битв на время дай,
Представь моим очам, где странствует Рогдай?
Сопровождаемый неистовой дружиной,
К Херсону двигся он с поспешностью орлиной;
О благе не печась, печется он о зле;
Прешед и Днепр и Буг, приходит к Индале,
Строптивы очеса на Индалу возводит,
Ни плота, ни ладьи у брега не находит,
На холме там един пустынник обитал,
Он уду в недры вод в сии часы метал;
Убогу хижину имел пустынножитель;
Не мiру рабствовал, он Богу был служитель!
И скромность жития и непорочность мест
Высокий означал из кипариса крест,
Рогдай вещал ему: ты, старче преподобен,
И нас перенести на оный брег удобен;
Ругательной хвалой он старца огорчал.
Пустынник, воздохнув, Рогдаю отвечал:
Коль веры искру мы едину бы имели,
Реку бы в миг един как враны прелетели.
Вскричали воины: не ищем мы чудес!
Разруша хижину, сложенну из древес,
Крутыми вервями древа они сплотили;
Исторгнув крест, своим жезлом употребили,
И язвы многие на старца наложив,
Который на песках едва остался жив,
Разженны адския свирепости огнями,
На плот они взошли с их борзыми конями;
От брега отплыли в пространство бурных вод.
Вдруг ветер заревел, и расступился плот;
Река, подняв хребет, смутилась, возроптала,
Раздвигнув челюсти, глотать злодеев стала.

     В то время рыцарей сокрывшихся искав,
На супротивный брег приходит Святослав,
И взоры по реке на все страны кидая,
Несомых зрит волной Громвала и Рогдая.
     Спасти героев жизнь, жизнь жертвует свою;
Низринувшись с коня, бросается в ладью.
Кем старцу вящшая соделана обида,
Река сокрыла вдруг Силвола и Мечида,
С конями рыцарей она сокрыла двух.
Рогдаев спасся конь - Рогдаев конь был дух -
Из уст кипящего горе подобна вала,
Исторгнул Святослав Рогдая и Громвала;
От близкой Святослав их смерти свободил,
Великое он зло их смертью упредил;
Они для вящших бед потопа избежали! -
Не долго на песке воители лежали,
Одежды влажные, водою полну грудь,
На бреге осушив, отправилися в путь.
     Поведал Святослав вину его прихода,
Он рек: родитель мой отправил Всеволода,
Отправил, храбрых вас героев обрести,
И с честью рыцарской к нам в помощь привести;
Но брат его без них к Полтаве возвратился;
Поведал, как сей брат со исполином бился;
Что сам, родителю послушность доказать,
Исшел из стана он воителей искать;
Что он исполнил долг, соделав им услугу. -
Рогдай благодарит спасителю как другу,
За избавление от волн благодарит.
     Но мне родитель твой не нужен, говорит;
И силой собственной и подкреплен Зломиром,
Могу восцарствовать над целым ныне мiром;
Но не хощу себя порфирою облечь;
Корона мне мой шлем, а скипетр мне мой меч;
И ежели в моих намереньях успею,
Когда я захочу, вселенной овладею.
Иду к Владимиру не руку лобызать,
Но силу вам руки геройской доказать;
Хочу защитник быть, не раб Российску трону;
Податъ законы вам!.. Пойдем, пойдем к Херсону.

     Но между тем Ферид, насытить зверский гнев,
Россиян вкруг разил, свирепствуя как лев;
Ливийцы тучи стрел на их полки пущают:
Но Россы гордого Ферида возмущают;
Увидя, что к нему вся сила двиглась вдруг,
На колеснице он в долине сделал круг,
Колеса дрогнули - под нею ось дымится;
На холме хощет он вдали остановиться,
И тамо, храбрыми полками окружен;
Коварством новым стал и злобою разжен,
Вы зрите, войскам рек, что Россы вкупе бьются;
Их славны рыцари в полках не расстаются;
Их сердце робкое от наших стрел дрожит;
Но друг от друга их расторгнуть надлежит,
Когда не рыцарски они воюют с нами,
Нам должно разлучить Владимира с сынами;
Российских воинов, сражаясь, врознь развлечь,
Да порознь каждого погубит их наш меч.
     Друзулу говорит, Оркану и Сагдону:
Идите к чести войск, не войска в оборону,
Идите, мужество России доказать,
Не с ними бой иметь; их дерзость наказать!
С холма сего мои взводя на битву очи,
Я стану подкреплять героев наших мочи.
Оркан, Сагдон, Друзул к сражению летят,
Мечи у них в руках как молнии блестят,
Их быстрые кони в долине пыль подъемлют,
Ступая по телам, стенанью их не внемлют.

     Ливийцам наконец Ферид, ярясь, вещал,
Которым Росский стан в добычу обещал:
Что ратники падут, мала сия мне жертва!
Владимира ищу иль жива, или мертва!
Идите, Князя мне от воинства отвлечь!..
Притекшего ко мне его мой сретит меч;
И варвары Царя мгновенно окружили,
Меж войском и меж ним преграду положили. -
Тогда Владимир лесть Феридову познал,
Он в поле сам его, в сражении искал;
Но став от воинства отрезан как стенами,
Разит врагов, разит чеканом как громами;
Презренны кажутся воители ему,
Оставя их, течет к Феридову холму.
Ферид Владимира, а он Ферида видит;
Ферид его, и он Ферида ненавидит.
Но не стыдился он рабам повелевать,
Коль будет на бою с Царем ослабевать.
На помощь прибежать, все силы купно двигнуть;
Сразив Владимира, побед венца достигнуть.
Во сретенье Царя неистовый сей Грек
С коварством, с яростью, с свирепостью потек;
Златою он звучит тяжелою бронею,
Быть чает защищен во ратоборстве ею;
На шлеме у него изображался лев,
Который отвеpзал кровавый страшный зев,
Но в сердце храбрости не ощущая львиной,
Подвигнут к битве был он пагубной судьбиной;
Держащая вожди дрожит его рука; -
Владимиру грозит, грозит издалека!
Оружий множество имея в колеснице,
Вращает палицу дебелую в деснице,
К которой был кинжал широкий прикреплен,
Отравой смертною кинжал сей напоен.
Пускает палицу, но палица дебела
У Князя над главой далеко пролетела;
И две стрелы ему Ферид направил в грудь;
Но щит его препнул им к телу быстрый путь.
Ферид, свирепствуя на Князя, камни мещет,
Но пращ вертящая рука его трепещет.

     Владимир на него как вихрь потек с мечем,
Который кажется сверкающим лучем.
Гремящим возопил он голосом Фериду:
Умри за общую и за мою обиду!..
Ферид затрепетал, щитом себя закрыв,
Незапно как морской нечаянный прилив,
Черкесы двигнулись, Ливийцы и Сарматы,
И градом стрелы их посыпались пернаты,
Их копий вкруг него шумит сгущенный лес.
Погиб бы Царь, погиб без щедрости Небес,
И лег бы в поле он со славою кровавом -
Но вдруг являются Рогдай со Святославом!
     Как, тучи разорвав, две молнии текут,
Что им ни сретится, разят, проходят, жгут.
По шлему рыцари Владимира познали,
Врубились войск в толпу и войски разогнали.

     Ферид от их мечей стремится убежать,
Погнал коней, но их не может удержать;
Оружий блесками и громом устрашены,
Зубами уделы имея закушенны,
Вздымаются, пыхтят, ногами воздух бьют,
И гласа своего вождя не познают:
Имея руки он препутанны вождями,
Влечется по кремням строптивыми конями;
Колеса там лежат разбитые в куски,
И кровь Феридова, лиясь, поит пески;
Но он до градских стен довлечься вскоре чает.
И вдруг его Громвал влекомого встречает;
Пучину бурных вод, пустынника кляня,
Сыскал он дикого на пажитях коня.
Коня он, обуздав, Лиманскими водами
Рогдаю тек во след и сближился с полками;
Не ведая, что был влеком коньми Ферид,
На Грека нападать без рати ставил в стыд.
Но меч из гордости единой извлекает,
Чем был Ферид влеком, вожди он отсекает;
И так от смерти стал Ферид врагом спасен,
Потом Ливийцами полмертвый в град внесен.

     С Рогдаем наконец Громвал соединился,
В них паче мщенья огнь на Греков вспламенился.
Владимир умыслом Ферида раздражен,
На целый Тавр вобще был гневом разожжен, -
Краснеет как заря его чело геройско,
В уме его теперь сыны, вельможи, войско.
За помощь рыцарям их Царь благодарит,
И с ними к воинству быстрей орла парит,
Где приглашаемым героям нашим к бою,
Опасность громкою возвещена трубою.

     Но битву описать, нет кисти у меня,
Хотя б я полон был Гомерова огня;
И Ломоносову хотя бы был подобен,
Поведать страшну брань не сделался б удобен.
О! древних лет певец, полночный Осиян ( )
В развалинах веков погребшийся Баян!
Тебя нам возвестил незнаемый Писатель;
Когда он был твоих напевов подражатель,
Так Игорева песнь изображает нам,
Что душу подавал Гомер твоим стихам;
В них слышны, кажется мне, песни соловьины,
Отважный львиный ход, парения орлины;
Ты, может быть, Баян тому свидетель был,
Когда Владимир в Тавр закон приять ходил,
Твой дух еще когда витает в здешнем мiре!
Води моим пером, учи играть на лире…

     Владимир к воинству приближился, и зрит,
Что брань со всех сторон пылает и горит;
Воители в бою, как будто в море волны,
Друг друга подавить стремятся, бурей полны.
Там резше молнии мечей сверкает блеск,
Как страшных треск громов, оружий слышан треск;
Схватяся за руки друг с другом, войски бьются,
Враждуют, но ручьи их крови дружно льются.

     Великий приключал Россиянам урон
Неукротимый враг Владимиров, Сагдон:
Чеканом рыцарей, копьем разит, стрелами,
Как валом окружен побитыми телами.
Но бурей восшумев, приходит вдруг Мстислав,
Подъемлет копие, к Сагдону прискакав;
К хотящему утечь пустил копье к Сагдону,
Сагдон как страшну зрит перед собой горгону;
Сагдон, ступить спеша, остался недвижим,
Сквозь чрево пролетев, лежит копье пред ним.
Так плотно воинство спирается, теснится,
Что умирающий не может вниз валиться.
Друзул, отважный Дак, как былие серпом,
Мечем своим поверг россиян ряд кругом.
Но две стрелы Сломин, исторгнув изо втула,
Обеими пронзил отважного Друзула -
Не можно угадать, которая стрела
Причиной подлинной конца его была.
Оркан Черкешенин, неукротимый, смелый,
Вращая острый меч, полк Русский гонит целый;
Под ним как вихрь, шумя броздами, бодрый конь,
Ноздрями мещет дым, копытами огонь;
И мнится, мужество Орканово геройско
Удобно истребить Владимирово войско;
Но двигся Всеволод, копье имев в руках,
Сопутствуют ему свирепость, ужас, страх;
Гремящее копье стремит против Оркана,
Коснулся - грудь его разверзла тяжка рана;
Оркан на грудь свою безгласен ниц упал!
На Греков Всеволод потек как бурный вал.

     Но брань Рогдаево упорство растравляет;
Он мужеством своим два войска удивляет:
Гроза в его челе, туман в его очах,
Не ставит храбрости ни в копьях, ни в мечах,
Волшебным он конем толпы Таврийцoв давит,
Свой бег к Персидяну Чекмару быстро правит;
Как будто бы тростник Чекмар врагов дробил,
И храбрых тысящу россиян истребил;
Кипела кровь пред ним морская будто пена;
Он на полы рассек отважного Притена.
У Волжских жил брегов сей храбрый человек,
И некий волхв ему сулил протяжный век,
Но жизни нить его мгновенно пресеченна;
Под лавром мать его не узрит возвращенна.
Супругу юную оставивый Ингар,
Отца, который был и немощен и стар;
На брань со пламенным летел к Херсону жаром,
В крови своей лежит израненный Чекмаром;
Почтенных множество он в ад низверг мужей.

     Свидетель жалостной и страшной битвы сей,
Рогдай за ближних мстить к Чекмару поспешает;
Схватил его с коня, теснит - и задушает!
Погнал как стадо птиц Персидские полки,
Дробит, сверкает, бьет перун его руки!

     Владимир бодрыми и светлыми очами
Повсюду следует за храбрыми сынами.
     За мужество сынов Судьбу благодарит!
Добрыню в поле вдруг биющегося зрит;
Он ратует един с неблагонравным Греком,
Который в Тавре слыл сильнейшим человеком.
Добрыня копия, меча, лишен и стрел;
Он рану на бедре тяжелую имел,
Грозит Добрыне Грек иль смертью, или пленом.
Добрыня, на песок припав одним коленом,
Един употреблял ко обороне щит,
Неволи лучше смерть! томяся говорит;
Владимир был смущен таким неравным боем,
Он Грека признавал убийцей, не героем;
Подвигся, жалобам Добрыниным внемля,
Звучит его броня, дрожит под ним земля;
Единоборство он с злодеем подлым ставил
И стрелу на него издалека направил.
Убийца, шествие приметив на себя,
Ярится, злобствует, корысть свою губя;
Добрыню на песках томиться оставляет,
Сам острую стрелу на Князя направляет;
Но перстов не успел у тетивы разгнуть,
Свистящая стрела ему вонзилась в грудь.
Держащая рука лук гибкий, онемела,
И тетива, стрелу отбросив, зазвенела;
Роптала по траве из Грека кровь лиясь.
     И друга своего с земли восставил Князь;
Порфирою своей его облекши рану,
Препроводил его с печалию ко стану.
Добрыня был толпой враждебной окружен,
Но Греком конь под ним, и сам копьем сражен,
Копья, меча и стрел в падении лишился;
Так другу и Царю Добрыня изъяснился.

     Громвал, Владимира вне строя усмотрев,
Летит! в очах его пылает зверский гнев;
Всю Грецию кляня, в бегу свой крик сугубит,
Вломился во врагов, как лес Херсонян рубит;
На них из рук своих, казалось, мещет гром,
И гонит их к стене, где был в стене пролом.
Там камни грудами рассыпавшись лежали,
Херсонцы от него по камням в град бежали;
Но по развалинам Громвал взбегает сам,
Течет - и ближится к последним он часам:
Но стены под его стопой затрепетали,
Обрушились, и ах! Громвалу гробом стали;
Схватясь за камень, он, во прахе вниз летел,
Погиб он, где врагов губить Громвал хотел.
     Рогдай, от варваров очистив ратно поле,
Громвала при себе Рогдай не видит боле;
От солнца очеса закрыв своей рукой,
Узрел лежащего Громвала под стеной.
Биет во грудь себя, как аспид свирепеет,
Лице его горит, сверкает, пламенеет.
Громвала в мiре нет! во гневе вопиет,
За смерть его отмщать всех рыцарей зовет;
Весь корень истребить Херсонского народа,
Зовет Мстислава он, Сломина, Всеволода.
     Как бури двигнулись полки со всех сторон,
И рыцари грозят разрушить град Херсон!
Такой свирепостью Россияне горели,
Что в сей бы час они Херсоном овладели.
     Но Бог, взирающий сквозь тысящи миров,
Не восхотел своих погибели рабов;
И бурям повелел и молниям явиться,
Слияться облакам, дождям совокупиться;
Идите! им вещал, простря к Херсону длань,
Спасите город сей и прекратите брань!

     Вдруг своды сребряны небесны посинели,
И шлемы на главах Россиян притускнели;
Расторгнув облака, ударил страшный гром, -
Пылает воздух весь, земля дрожит кругом;
Бросают небеса перуны раскаленны,
Со градами шумят дожди совокупленны.
Вблизи Лиманских вод, при устии Днепра,
Мне зрится мрачная Сионская гора;
Великой тучею хребет ее покрылся,
И в бурях, кажется, Господь на ней явился.
При свете солнечном настала в Тавре ночь,
Текут Россияне от стен и бурей прочь.
     Как будто волны их морские потопили,
К Владимиру в шатер воители вступили,
Со шлемов и с одежд текла у них вода.
Но жалость чувствуя, не чувствуя труда,
Владимир своему Добрыне, верну другу,
Носящи руки скиптр употребил в услугу.
Когда родителю поведал Всеволод
О пресечении потока сладких вод;
Услышанны слова от старца повторяет;
Но рек он: Тавр и так столицу потеряет!
Клянуся пред тобой, клянусь пред войском я:
Заутра от сего Херсон падет копья!
Не надобно мне войск, не надобно мне вала!
     Но вдруг Рогдай вскричал: отмщая за Громвала,
Ни вод удерживать Херсонских не хощу,
Ни город разрушать копьем не допущу!
Во мнении моем все средствы таковыя
Постыдны для Царя и для тебя, Россия;
Мы право Греками себя дадим назвать,
Коль хитростью, или волшебством воевать;
Громвалову хощу спокоить храбру душу,
Рукою сей Херсон и стены в прах разрушу!
Рабыней Грецию России учиню,
Предам Византию, Босфор и Тавр огню!
Пускай за них вступясь, их Бог перуны мещет!
Пусть молнией разит! Рогдай не вострепещет...
Такие гордые и хульны словеса
Безбожных в книгу слов включили Небеса.

     Не с царством Греческим, Владимир рек, воюю,
Одних Таврийцов я за наглость наказую;
Притом обязан я блюсти моих людей;
Коль Царь их не щадит, Царь подданным злодей!
И смертью не должна вина казниться кажда.
Смирению Херсон пускай научит жажда;
Отворят нам врата граждане, не Ферид,
И может быть дела другой приимут вид. -
Тогда он повелел под градом Всеволоду,
Насыпав тучный вал, пререзать сладку воду;
Ненадобность копья сей рыцарь вобразил,
И в землю глубоко свое копье вонзил.
Но только лишь оно во внутрь земли вонзилось,
Пустило корень в ней, и в пальм преобразилось.
Со удивлением на древо Царь взирал;
Пророчествует мир, не брани пальм, вещал;
Венцы мы из него, не стрелы мы составим,
И кротостью себя среди побед прославим.

     С полками Всеволод те своды разметал,
Чрез кои ключ живый весь град водой питал.
Текущи медленно Рогдай минуты числит,
Привлечь в соблазн Царя, отмщать Херсону мыслит.