Белочка

БЕЛОЧКА
За окном дотлевал день. Страстное азиатское солнце нехотя брело за пыльный горизонт. Громадный тополь, упиравшийся искореженными временем ветвями в стену нашего дома, кряхтя, выпутывался из жаркой паутины летнего зноя. Я сидел с книгой на коленях и, то ли дремал, то ли грезил с открытыми глазами. В гостиной что-то с грохотом и скрежетом передвигала дочь.
«Что там можно двигать,- лениво шевелилось в голове,- для стула – тяжело, для стола?..»
Ленивая истома, наконец, полностью овладела мною, веки опустились,… и, обрушившаяся на голову тишина, выбросила меня из кресла. Волнение было таким сильным, что я почти вбежал в гостиную.
Дочь, плотно прильнув к занавеси, стояла у балконной двери.
- Т-с-с… - Ее крохотный пальчик, восклицательным знаком, мгновенно вознесшийся над головой, потребовал тишины.
Я замер на пороге комнаты.
- Что там?! – Выдохнул я, с трудом преодолев волну непонятного страха.
Она поманила меня к себе и едва слышно прошептала:
- Белочка.
Я осторожно подобрался ближе. За полупрозрачной тюлевой кисеей едва угадывался остроухий профиль крохотного зверька. Белка сидела на столе и грызла мои сухарики.
- Хулиганка,- прошептал я в теплое ухо дочери,- я их режу, солю, жарю, а она без спроса.… Хоть бы в окошко постучалась...
Хрупкое тельце дочери задрожало от восторга и сдерживаемого смеха:
- В следующий раз она тебе телефонограмму пришлет через секретариат ТАСС.
Я молча возликовал – девчонка росла не по годам остроязыкой шутницей.
Белочка вскинула головку и стремительным росчерком пронеслась по тополиной ветке.
- Ну, вот, как только ты появился, она испугалась.
Я почувствовал себя виноватым:
- Нисколько, посмотри - просто сухарики кончились.
Зверька не было видно, но мне казалось, что он из густой листвы наблюдает за нами.
- Давай так, осторожно и не спеша, принеси из кухни пригоршню сухариков, подсыплем в блюдце и оставим. Увидишь, она к нам еще придет, а там, глядишь, и приручим.
Дочь прикусила губу, чтобы от восторга не замазать руками и не закричать и на цыпочках отправилась за едой для белки.
Когда приманка была готова, мы уселись около балконной двери и принялись обсуждать варианты воспитания нашей гостьи.
- Мама не разрешит,- неожиданно поскучнела дочь,- вот сейчас придет, увидит сухарики и крошки…
- Договоримся.- Веско уронил я.- Тут, главное, во время убирать балкон, чтобы он не превратился в уголок дикого леса, тогда и мама будет спокойна, хотя...
Дочь подставила ладошку:
- Балкон я беру на себя.
- Я жарю сухарики, приманиваю белочку и давай пока…
- Не будем об этом говорить маме,- закончил за меня мой смышленый ребенок.
Через день, забежав домой на обед, я снова увидел на балконном столе полукольцо рыжего хвоста. Заметив меня, белка отпрыгнула на подоконник, и, сверкая в мою сторону черными зернышками глаз, замерла.
- Вот и молодец,- в моей груди потеплело,- ты обязательно подружишься с моей малышкой.
Я осторожно отступил на кухню.
Вечером дочь встретила меня радостным вскриком:
- Она снова была у нас!
- Кто? – Я сделал вид, что не понял ее.
- Белочка! Я пришла из школы, слышу, кто-то возится на балконе, подошла к двери, а это она твои газеты перебирает.
- Читает, что ли?
- Нет,- дочь рассмеялась, - вырезки для архива делает.
Я обнял ее, и все тяготы дня растворились в глубине детских глаз.
Утро следующего дня я начал со звонка знакомому зоологу. Через час я уже знал, что белки любят и чего боятся. Вечером, прежде чем отправиться домой, я заехал на базар и купил несколько сортов лесных орехов, которые, по утверждению специалиста, нравятся остроухим, лесным красавицам.
Дочь, вопреки своей привычке, делала уроки, примостившись у балконного стола.
- Белочку ждешь,- я нарочито нахмурился,- или английский учишь?
Она отбросила косички за спину и загадочно сверкнула глазками:
- Мы дружно работали с рыжей подругой, но тут снова появился ты,- она привстала со стула и заглянула за подоконник,- и, хотя наш балкон не посудная лавка, а ты не слоник...
Я удивился:
- Что, неужели опять приходила?
Она весело кивнула.
- Я сидела здесь и писала, потом подняла голову, а она сидит на краю подоконника и внимательно за мной наблюдает.
- И что?
- Как только ты хлопнул дверью, белочка убежала…
Ко мне она пришла в субботу. Это было раннее утро. Дом еще дремал, изредка всхрапывая десятками голосов соседей, спасавшихся от летнего зноя на балконах. Солнце уже плутало в ветвях пирамидальных тополей, но утренний ветерок еще не успел согреться и приятно тер мой левый висок. Я разложил на столе бумаги и совсем, было, собрался приступить к написанию очередной статьи, как что-то толкнуло меня. Я поднял голову и увидел нашу белочку. Она сидела на толстой ветке прямо напротив меня и, как мне показалось, рассматривала меня.
- Ну,- прошептал я,- не бойся, иди ко мне, тебе уже завтракать пора.
Я медленно достал из вазочки несколько лесных орехов, пару крохотных сухариков и протянул в сторону гостьи раскрытую ладонь. Неожиданно для меня, белочка перепрыгнула с ветки на подоконник и оказалась рядом. Я не дышал. Еще одна короткая то ли пробежка, то ли припрыжка, и в лапках зверька очутился сухарик. Это было странно, но я даже не почувствовал, как она его брала. Бусинки глаз не выпускали меня из поля зрения, а крохотные зубки принялись стремительно вгрызаться в еду.
- Ты молодец, храбрая девочка,- в эти, негромко произнесенные слова, я постарался вложить как можно больше любви и тепла. Ведь должны же они чувствовать добро и зло,- скоро ты поймешь, что в нашем доме тебе ничего не грозит. Мы всегда тебе рады. Если тебе понравились мои газеты, ты можешь сделать в них свое гнездо. Я не ничего не имею против.
Белочка молчала, но, уплетя сухарики, храбро принялась за орешки. Я млел от невиданного чувства радости и тепла – рядом со мной сидел дикий лесной зверек, поверивший нам.
За спиной зашелестели легкие шаги моей жены. Белка замерла и коротким скоком отлетела на подоконник, но не скрылась в ветвях тополя. Она сидела, сверкая капельками бездонной ночи. Ни по ним, ни по ее острой мордочке – не было понятно, что это: испуг или осторожность?
- Господи, белочка!?
Восторженное удивление, звучавшее в голосе супруги, потушило мою досаду по поводу ее раннего и неожиданного появления.
Зверек каким-то замедленным движением перенесся на ближайшую ветку и, похоже, не собирался отступать дальше.
- Какая красивая! Что это она, совсем не боится? А,- жена обратила внимания на вазочку с недоеденными сухарями и орешками,- так вы ее тут прикармливаете?
- Не прикармливаем,- это слова почему-то резануло мой слух,- а приручаем. Чем плохо, если на нашем балконе поселится эта рыжая прелесть?
Только произнеся последнюю фразу, я понял, что сделал ошибку, надо было молча согласиться с женой: кивнуть или хмыкнуть. Сказав же эти слова, я невольно раздул вечно тлевший в ее груди огонек противления.
Белочка захрустела орехом, который, как оказалось, прихватила с собой.
- А, если она тут все загадит?
Зверек, словно поняв, что о нем говорят недоброе, замер, держа в лапках остатки лакомства,
- Я буду все убирать,- прозвенел голос нашей дочурки. Я впервые не заметил, как она оказалась рядом,- мы с папой обо всем договорились. Он жарит сухарики и покупает орешки, а я чищу балкон.- Она осторожно протиснулась между нами и обняла обоих.
- А зараза, - голос жены чуть потеплел, но был по-прежнему властен,- об этом вы, милостивые господа, подумали? Она же, черт знает где, шляется…
Белка рванулась вверх, скорлупки лесного ореха еще медленно ссыпались вниз, а она уже исчезла среди ветвей.
Носик дочери сморщился, и я легонько коснулся его губами:
- Она вернется, не дуйся, она обязательно вернется.
- Ну, - жена весело потерла ладони друг о друга,- заказывайте, что хотите на завтрак, я сегодня добрая…
Я медленно вздохнул полной грудью и, из всех сил изображая на лице фонтанирующую радость, выдохнул:
- Блины.
Мой ребенок искоса взглянул на меня и криво улыбнулся:
- Я – с вареньем.
- А я хочу сгущенки,- я резко поднялся и, стараясь не смотреть в сторону ветвей, среди которых скрылась белочка, решительно двинулся на кухню,- вместе мы все сделаем в три раза быстрей.
«Господи, ну почему она такая жесткая и черствая! Странно, но еще пару лет назад в моей жене было больше тепла и доброты… Я учу дочь честности и правдивости, а, говоря со своей супругой, веду себя, как на сцене, и самое страшное, что малышка это понимает. Почему Бог сводит вместе таких непохожих людей!? И ребенок, бедный мой ребенок…»
На следующий день белка появилась за пару минут до моего ухода на работу. Услышав, хруст ореховой скорлупы, я осторожно, но, не особо прячась, подошел к балконной двери. Зверек увлеченно трудился над вскрытием лесного ореха и, похоже, даже не заметил меня.
- Умница,- прошептал я и медленно отступил в сторону порога.
Потом белочка стала появляться и во второй половине дня.
Дочь не уставала рассказывать о своих очередных открытиях, связанных с нашей гостьей. Через месяц я вдруг заметил на столе своего ребенка книги об обитателях леса и это была не беллетристика, а работы серьезных зоологов.
«Жаль,- легкая грусть охватила меня, - а я надеялся, что она займет мое место и станет журналистом. С ее нетрадиционным, окрашенным легкой долей скепсиса, взглядом на жизнь, девочка могла бы писать интересные вещи. Ну, да ладно, главное нашла бы себя, а не мыкалась по жизни, как я…»
Совсем скоро наша гостья так освоилась, что, желая получить угощение, спокойно прыгала мне или дочери на плечо. С хозяйкой нашего дома она держалась настороже, подпуская ее не ближе расстояния вытянутой руки.
Я шел на работу по просыпающемуся городу и не мог отделаться от ощущения потери. То ли я чего-то не сделал дома, то ли что-то забыл. В очередной раз проверил содержимое карманов, включил и оценил яркость свечения контрольной лампочки диктофона – все было нормально. Газ и свет я выключил, дверь закрыл и помнил все это отчетливо. И все-таки, что-то было не так.… Один раз я даже остановился, решив было вернуть, чтобы весь день не мучится, размышляя над таинственным предметом моего волнения, но, секунды две поколебавшись, продолжил путь.
Утро было прекрасно: среди еще влажной от росы листвы пели птицы; чистое, звенящее бездонной голубизной небо отдавалось в душе эхом незнакомой песни; даже аллея молодых дубков, всегда в это время хмурых от недосыпания, сегодня о чем-то весело спорила с горным ветерком. И только мостовые, и дома, покрытые тысячами морщин, были всем недовольны. Неухоженная старость осыпалась серой штукатуркой со стен высоток, и черный асфальт, бесстыдно искромсанный временем, заставлял спотыкаться.
«Странно, всего три года назад распался Союз, а кажется, что в этом городе уже десятки лет не живут люди. Совсем недавно по утрам здесь слышался визг и смех ребятни, спешащей с юными мамами по детским садам, а сейчас?.. Не могли же в одночасье все малыши стать взрослыми, а прелестными мамы – угрюмыми старухами? И куда подевалась музыка?! В это время здесь всегда звучал Штраус?..
Мой кабинет был чист и приятно пах свежестью. Уборщица получала небольшую прибавку из моего кармана, и это было заметно. Я включил компьютер, просмотрел свежую почту, потом отправил в Москву пару дежурных материалов. Сегодня в республике ничего интересного произойти не могло, но я, на всякий случай, позвонил в пресс-службы президента и премьера и убедился, что там все идет по плану. Как всегда в пятницу, к
полудню мой телефон замолчал. В этот день чиновничий мир столицы рано разъезжался по дачам и загородным домам. Мы с женой тоже решили эти выходные провести на природе, она после обеда собиралась забрать дочь из школы и поехать за город к своей маме, а я обещал присоединиться к ним в субботу. Мне нужно было в понедельник сдать в редакцию «Вечерки» заказанный очерк и я собирался сегодня его дописать.
По дороге я заскочил на базар, купил там свежей зелени и, загрузив ее в свой закрытый портфель, поехал домой. С того времени, как большей части пенсионеров перестали платить содержание, было неудобно носить еду в сетках и открытых пакетах. Голодные глаза брошенных властью стариков и старух жгли мне спину.
Было около семи вечера. Раньше в это время наш двор наполнялся отдыхающими. Старики и старухи разных возрастов выбирались из своих душных квартир, чинно рассаживались на скамеечки у подъездов и на детских площадках, вели неспешные беседы и наслаждались свежим воздухом, сползавшим с окружавших столицу гор. Сейчас их почти не осталось. Одни разъехалась по городам и весям России, другие переселилась в лучший мир, третьи, почему-то, предпочли двору балконы и лоджии. Двор опустел и, казалось, состарился. Если вчера, я шел по нему, улыбаясь и здороваясь, то сегодня мне было грустно и одиноко. Я, как можно быстрее, старался проскочить это пустое пространство и дверью своей квартиры отгородиться от душной тоски умирающего двора.
Уже на пороге парадного, я, неожиданно для самого себя, остановился, присел на пустующую скамейку и прикрыл глаза. Республика неспешно сползала к гражданской войне, что тут будет через год-другой?
- Стареешь, – сверху послышался голос Николая Ивановича, - а ведь до пенсии тебе ох как далеко?
Я поднял голову и увидел соседа, склонившегося с лоджии.
- А что ты ее оттуда видишь?
- На базаре был,- он кивнул на мой портфель,- или бумаги домой притащил?
- Да так, пару пучков редиски взял.
- Сильно занят?
Я неопределенно дернул плечом.
- Тогда заходи, в шахматы перекинемся.
Я поднялся со скамьи:
- Пару минут продержишься?
Николай Иванович согласно кивнул. Еще недавно он был главным механиком республиканского авиаотряда, но с полгода назад его отправили на пенсию, и сосед до сих пор не мог смириться со своим новым положением. Дети и внуки Николая Ивановича, как только распался Союз, перебрались в Рязанскую область. « Кому я там нужен,- сказал он мне, когда
мы с ним, проводив его родных, ехали с вокзала,- они еще смогут прижиться в новом месте, а я? Стар я, начинать жизнь сначала». Я поднимался по лестнице в свою квартиру и думал о том, как сильно сдал Николай Иванович за эти несколько месяцев.
Из-за его порога тянуло приятым ароматом чего-то пряного. Я с удовольствием втянул ноздрями этот запах, и тут же дверь открылась:
- Ты, это, слышь, ничего там не бери,- сосед виновато потупил взор,- у меня уже все приготовлено.
- Не волнуйся,- я кивнул головой,- у меня ничего и нет.
Он подозрительно оглядел меня:
- Может, сразу зайдешь, а портфельчик потом забросишь?
Я молча взлетел по ступеням на свой этаж и, не слыша его закрывающейся двери, чуть повысил голос:
- Минуту, я же сказал, мне нужна только минута.
Я поставил свою ношу на тумбочку трюмо, зашел на кухню, достал из холодильника бутылку водки, круг копченой колбасы, четвертинку козьего сыра, а из портфеля – пучок редиски и спустился вниз.
Николай Иванович, все еще стоявший на пороге своей квартиры, осуждающе посмотрел на меня, но молча отступил в сторону. Я, зная, что он не любит кухонь, прошел в гостиную и остолбенел. Посреди стола стояла шахматная доска, заставленная стограммовыми «мерзавчиками». Роль черных фигур играли бутылочки с коньяком, белых – с водкой.
- Что это с тобой,- я удивленно повернулся к соседу,- ты эту коллекцию лет тридцать собирал?!
Он, не глядя на меня, вяло взмахнул рукой:
- Какая, к черту, коллекция, тут вся жизнь полетела к псу под хвост. Вот я и решил, пока жена эту прелесть на что-нибудь не обменяла, сам все выпить.
- Ну и зря, все еще образуется,- пряча глаза, проговорил я дежурную фразу,- главное, чтобы мы не врюхались в гражданскую войну.
Николай Иванович решительно взялся за принесенную мной бутылку водки и, двинув в мою сторону ближайший бокал, наполнил его почти до половины.
- Давай, сначала примем, как обычно, а потом двинем в атаку пешки.
Я молча кивнул и, в два глотка выцедив ледяную жидкость, автоматически протянул руку в ту сторону, где всегда стояла тарелка соленых огурцов, но наткнулся на горку аккуратно нарезанного хлеба.
Хозяин усмехнулся, вытер ладонью губы и взял с шахматной доски пару фигур-бутылочек.
- Левая или правая? – В его глазах не было привычной лукавинки.
- Левая,- выбрал я, заранее зная, что там лежит черная пешка.
Он поставил фигуры на место и начал партию. Николай Иванович был сторонником сицилийской защиты, которую мне лишь изредка удавалась прорубить. Скоро мы обменялись фигурами и я, отвинтив голову павшему противнику, снова потянулся к несуществующим огурцам.
- Нету, нету твоих любимых огурчиков, - его голос был делано безразличен,- какие-то гады залезли на нашу дачу и, что не смогли сожрать, попросту перебили.
- Да ты что!? – Единственное, что смог проговорить я.
Николай Иванович и его жена гордились своим дачным огородом, проводя там все свободное время. А с банками и трехлитровыми баллонами была целая история. Все мы, знакомые, собирали им посуду для засолки, но, как-то раз, после особо благодатного лета, его жена поднялась к нам и о чем-то долго шепталась с моей супругой. Я, решив, что они готовят очередную подлость, намериваясь отнять у нас шахматы с водкой, решил вообще не показываться гостье. Она, пробыв у нас минут двадцать, спустилась домой. После этого моя жена, вопреки своим правилам, не пришла ко мне на лоджию, поделиться новостями сарафанного радио. Это озадачило меня. Тайна открылась только вечером. После ужина она подсела ко мне и, незнакомо ласковым голосом, спросила: « Ты знаком с директором овощной базы»? Я на мгновенье представил себе лоснящееся узкоглазое, плоское лицо и отрицательно покачал головой. «Не для себя прошу,- голос жены потерял привлекательность,- твой собутыльник вырастил и собрал невиданный урожай овощей и если их в ближайшие дни не засолить или не замариновать, то вы оба останетесь без рассола. Чем похмеляться будете, шахматисты несчастные»? Я вздохнул: «Чего ей надо»? «Трехлитровых баллонов штук пятнадцать». Я молча кивнул.
Поход за тарой для соседа был страшен свой непривлекательной простотой. Директор в ответ на мою просьбу согласно кивнул головой, но перенаправил меня к заведующему складом. Тот, похоже уже подготовленный звонком сверху, на мой вопрос: «Сколько я должен?», молча, развел руками. Я, свирепея от незнания цены на посуду и унижения, выложил на стол тридцать рублей и спросил: «Мне загнать машину во двор или как?» Он усмехнулся: «В вашу машину уже все погрузили». Когда мы отъехали от базы, я спросил своего водителя: « Тридцатки за пятнадцать баллонов хватит»? Он дернул плечом: « Как минимум, ты вдвое переплатил». «Ну и слава Богу, не-то этот узкоглазый воришка решит, что я принял от него взятку».- Успокоился я…
- Но зачем же было посуду бить?- Спросил я, пытаясь разрядить собиравшуюся вокруг нашего стола грозу.- Я знаю десятки случаев ограбления дач, но вандализм – это что-то новое.
Сосед скрипнул зубами:
- Чего тут не понять?! Этим подонкам даже лень собрать, вывезти и продать ворованное! Ты что же не понимаешь, не видишь, что на улицах все больше и больше наркош или опустившихся алкашей? Под кайфом у них вообще голова не варит. Знаешь, что они там не только все разбили, но и загадили весь дом. Гады, в туалет дверь открыть поленились. Мразь! Жена там все отмыла, но я, поверишь, в дом зайти не могу. Хотел продать,- он снова наполнил наши бокалы, выпил и, сморщившись, махнул рукой,- только кто сейчас дачу купит?
Николай Иванович опустил голову и принялся изучать шахматную позицию. Я молчал. Что тут можно было сказать – дежурные слова успокоения звучали бы фальшиво, а все остальное уже было сказано. И тогда я вывел вперед черного коня и начал атаку. Минут через тридцать, когда фигур на доске убавилось, а тумана в наших головах прибавилось, сосед хлопнул себя ладонями по коленям:
- А вот теперь, фирменное блюдо.
Николай Иванович любил готовить. Самым интересным было то, что он никогда не повторялся. Даже простая картошка, зажаренная им на обычной сковороде, каждый раз имела не только другой вкус и запах, но и выглядела по-новому.
- Это все оттого, что никогда не читал ни одной поваренной книги,- смеялся мой сосед,- и из-за плохой памяти все время приходится выдумывать что-то новенькое.
В центре плоской десертной тарелки, которую он вынес из кухни, красовалась небольшая розовая пирамидка. По давно заведенной традиции, я не стал задавать вопросов, но был действительно удивлен незнакомым видом и тонким ароматом, тянувшимся от блюда, торжественно водруженного им в центр стола.
- Итак, сэр, - Николай Иванович светился от гордости,- оцените этот кулинарный эксперимент.
Я осторожно, не нарушая общей картины, сделал с грани пирамидки крохотный соскоб и положил его на язык. Сначала я почувствовал запах болгарского перца, потом аромат корицы, чуть-чуть сдобренный остротой чеснока, потом, и это несказанно удивило меня, мелькнуло и почти тут же растаяло что-то горьковато-знакомое. Похоже, что удивление отразилось на моем лице, потому что сосед удовлетворенно хмыкнул.
- Эх, - он решительно взялся за нож и, склонившись над столом, щедро переложил на мою тарелку добрую половину своего шедевра,- ешь на здоровье. Ни ты, ни я такого еще не пробовали.
Только после третьей порции я понял, что взволновало и удивило меня. В блюде присутствовал едва уловимый аромат хвои, обычной еловой хвои. Кроме
мяса. Его было совсем мало и, как мне казалось, он было жестковатым, но оно было.
- Ну,- я поднял свой бокал,- за тебя, за твои удивительные произведения искусства, которые и есть-то страшно, до чего они хороши.
Николай Иванович тепло улыбнулся и, опрокинув свой бокал, весело заговорил:
- Знаешь, мне сегодня с охотой повезло, я добыл мясца, немного, правда, но зато свежее и пойманное своими руками. Оно и стало гвоздем этого…- Сосед развел руки и весело рассмеялся.
Я поднял голову и недоуменно посмотрел на него:
- Так не сезон, да и ты никогда ружья в руках не держал?
Он усмехнулся:
- Погоди, сейчас удивишься,- Николай Иванович, сверкая загадочной улыбкой, исчез на кухне. Он появился, пряча правую руку за спиной.
Что-то недоброе ворохнулось у меня в груди:
- Не томи.
Резким движением, словно саблю из ножен, он выдернул короткий беличий хвост.
Боль перехватила мое горло.
- Да она сама, сама заскочила на мой балкон,- похоже, что мое лицо напугало его. Сосед опустил голову и попытался поймать мой взгляд,- я только окно закрыл и…
Слепая ярость охватила меня.
- Ты?! Как ты мог?! Это белка моей дочери. Мы… Она приручила ее, а ты...
Я вскочил, но понял это тогда, когда услышал грохот падающего стула.
Он шагнул ближе:
- Прости, я не знал, но если это твой трофей, то возьми.- Николай Иванович протянул мне хвост.
Я заскрипел зубами и, чтобы не наделать глупостей, низко склонившись, поднял свой стул.
Почему белка забралась к нему?
Наконец я понял, что мучило меня весь день – окно. Видимо, уходя, я неосознанно отметил что-то необычное в доме.… И только сейчас понял, что это было закрытое окно лоджии, через которое белочка добиралась до полюбившихся ей сухариков и орешков. Жена.… Только она могла это сделать… Жена…
« Господи, ну зачем я ее приручил»?!
Мне стало так горько и больно, что я вцепился зубами в губу и опустил глаза, но перед ними на белом фаянсе тарелки кровавым росчерком багровел остаток овощного рагу.
Борис Майнаев,