Сократите меня до растворения

СОКРАТИТЕ МЕНЯ ДО РАСТВОРЕНИЯ
Пришел я тут, на днях, к приятелю скоротать субботний вечерок. Сидим мы с ним на балконе, пивом холодненьким разминаемся, о прошедшем житье неспешно молчим. Разве настоящие мужчины, которым хорошо вместе, станут нарушать тишину звуками речи?
Его жена, вчерашний преподаватель строительного техникума, а сейчас преуспевающий программист, на кухне хлопочет – нам и себе угодить старается. Дети, два молодца гусарского росту, уже вошедшие в пору недорослей и каждые выходные коротающие ночь на ближайшей дискотеке, компьютерных скакунов в пот вгоняют.
Лепота-а-а, да и только.
Чую, из кухни чем-то волнующим потянуло. Повел я носом, приятель чуть бровь приподнял и понял я, что ждет нас впереди любимый шашлык. Правда моя поклевка сочных кусков мяса, едва ли составляла треть от того, что поглощала наша добрая фея. А уж о том, как паковал размягченные ароматным маринадом, обильно сдобренные перцем и специями по рецепту, вывезенному из глубин Средней Азии, шашлыки сам хозяин, и говорить не хочется – ел бы и ел.
- Ну,- послышался взволнованный ожиданием заслуженного воскресного отдыха и наших похвал голос милой хозяйки,- гостюшки дорогие, к столу!
Я знал, как мой приятель утверждается в семье и, демонстрируя мужскую солидарность, продолжал цедить свое пиво. Он вытянул из ящика очередную бутылку, медленно свинтил с нее пробку и, опрокинув в высокий бокал, принялся с философской неторопливостью изучать шапку пены, медленно ползущую вверх.
Через пару минут его жена снова подала голос. В этот раз приятель вздрогнул, но, видимо вспомнив, что два месяца назад тоже устроился на работу, своего бокала не отставил.
- Гости проголодались,- в кухне громыхнули африканские тамтамы,- да и мясо остынет! Ал, к столу!
Странно,- удивился я,- а мне показалось, что я один? Подумал и тут же обрадовался, потому что во всем мире я знал только одного Ала – бывшего вице-президента США Гора. Я вспомнил его крепкое рукопожатие, и радость встречи подсластила «Черное баварское».
Приятель развел руками, мол, что возьмешь с этих женщин – ну, не понимают они безмятежной мужской души, жаждущей тишины и пива, и поднялся.
Стол был так густо и цветасто заставлен, что на первый взгляд превосходил по своим достоинствам выставочные витрины «Реала».
Лицо хозяйки было розовым, но в меру. Глаза горели, но ресницам еще удавалось гасить стрелы молний.
«Пергидроль марганца,- помянул я всуе школьный курс химии,- еще чуть-чуть и вечер был бы испорчен».
Ее тонкая рука ухватила, как противотанковую гранату, запотевшую бутылку «Абсолюта» и выплеснула часть своей ярости в три рюмки. Я этому удивился и глянул на дверь.
Очарование нашего вечера, изящно отставив мизинчик, одним броском уничтожила содержимое своей рюмки. Приятель, как гостеприимный хозяин, желая пропустить меня вперед, приподнял свою... Я вопросительно посмотрел на дверь.
- Извини, а Гор?
- Гор?- между ее фарфоровой белизны зубами прогрохотала косточка от маслины,- весь ящик что ли приговорили?
- Нет. – Недоумевал я,- ты сама сказала, когда звала нас - «Ал»?!
Ее чистые голубые глаза воззрились на меня с некоторым беспокойством.
- Ты выпей для начала.
- И «гости проголодались» – добавила?
Белое, как цветы сакуры, плечо чуть-чуть двинулось вниз, а острый локоток съехал со столешницы, и я почти понял всю беспредельную тупость мужского рода.
- Это меня она так последнее время стала называть,- кинулся мне на помощь приятель. Он сквозь сжатые зубы медленно выцедил водку, - Александр для нее утомительно, Саша – слишком по-русски, а Ал – то, что надо.
- Вот именно,- фея, тяжело вздохнув во всю мощь своей груди. Она протянула руку и, схватив бутылку наперевес, снова наполнила наши рюмки,- раз мы, бросив дома, дачи и машины, вернулись на родину, то все «тамошнее» надо забыть. Тут одного немецкого мало. Жизнь это не только одежда, еда, традиции, но и имя.
Она не перезаряжала магазина, поэтому я успел ощутить в горле арктическую прохладу шведской водки, подчеркнул ее ершистостью соленого русского огурчика и с наслаждением, втянув ноздрями аромат узбекского шашлыка, запустил зубы в первый кусок.
Шашлык, это не закуска, не еда или экзотическое блюдо – это отношение к жизни, а, может быть, и она сама. Горечь степной полыни, таинственная вуаль пряностей; красные искорки перца и сочный, обжигающий в своей неповторимой нежности поцелуй... Нет, тут слов не надо.
Хозяин, чтобы «Абсолют» не испарился от жара тонких женских пальчиков и пламени, полыхавшему из ее пленительных губ, бережно изъял бутылку.
Она с кощунственной скоростью глотала эту амброзию и заедала ее упоительным мясом, но вставить слово я смог только, оголив второй шампур. Это было случайно, потому что на столе не оказалось того сорта минеральной воды, который обычно потребляла хозяйка. От удивления и негодования ее губки сомкнулись и замерли, наподобие той части куриного тела, который любят только настоящие гурманы.
Никто не кричал «Ура!» и не поминал ни Родины, ни матери, но я шагнул вперед:
- У меня есть двое знакомых, которые искони живут на этом континенте и в этой стране,- проговорил я, лаская взглядом тонкие перышки зеленого лука-сеянки,- одного мама назвала Александром, а другого – Сашей. И у второго это не сокращение от привычного нам имени, а полное. Сам видел в его аусвайсе. И ничего они не комплексуют. Один работает журналистом, а другой – инженер.
- Им можно! – Я услышал лязг взводимого затвора и оглянулся в поисках укрытия, но приятель, воспользовавшись тем, что бутылка опустела, мгновенно нырнул под столешницу. Похоже, с этой «пантерой» мне придется справляться в одиночку, без цветов и вечного огня. – Им все можно – они тут родились и выросли, а нам, чтобы сбросить с себя телогрейку, намертво вросшую в нашу шкуру, придется до конца своих дней приспосабливаться.
Лазеры ее глаз сошлись на моей переносице, но я прошептал:
- А как же культура? Ведь тут на любом прилавке Достоевский и Чехов, Чайковский и Глинка?..
- Мне и моим пацанам не с Глинкой жить, а с соседями и я хочу, чтобы мои дети ничем не отличались от них. Мы должны раствориться в родном народе, а не торчать из него, как колья на покосившемся плетне.
Когда кончилось все, и рассветный пепел покрыл наш стол, мы встали и, прощаясь у двери, я сказал:
- До завтра, Ал. Спасибо, Ню.
- Ты настоящий мужик, Бо,- она прижала меня к груди, и я понял, что еще немного, и я сокращусь до растворения.
Борис Майнаев