Путешествие в обратно глава 17

 За переписыванием я не заметил прихода мамы. Она стояла на пороге комнаты и смотрела на меня. При виде мамы у меня из глаз поползли слезы. Чтобы не разреветься опять я выскочил из-за стола, бросился к ней, уткнулся ей в живот и затараторил:
- Мам, мам, я вспомнил почему ухо стало красным. Вальке Иванову папа привез с юга большую морскую раковину, и он всем ребятам прикладывал ее к уху, чтобы мы могли послушать шум морского прибоя. Мне он прикладывал раковину к уху больше всех. Вот ухо, наверно, и покраснело от этого ...и стало теплым! - закончил я.
   
   Мама продолжала смотрела на меня сверху вниз и молчала, потом вздохнула и покачала головой.
- Честное пионерское, мам, - сказал я и отдал честь.
- Так ты еще не пионер! - удивилась мама, - ты октябренок. В пионеры вас будут принимать только в апреле.
- А...а ...пионерская клятва сильнее октябренской в тысячу раз! Я нарочно так сказал, чтобы ты поверила мне.
- Ладно, - устало сказала мама, - Раковина, так раковина. А почему ты так разревелся!?
- Не знаю мам. Просто сильно соскучился по тебе и по папе.
- Ох, Юра, Юра, что-то ты хитришь! - сказала она и направилась к шифоньеру. - Давай заканчивай делать домашнюю работу и спатеньки. Нам с папой завтра рано вставать на работу.
   
   Она сняла с вешалки мою школьную форму, подошла к столу, пододвинула ближайший ко мне стул и аккуратно повесила ее на спинку. На сиденье положила ремень и фуражку с кокардой. Я вспомнил, что это был ежевечерний мамин ритуал. Она чистила мою гимнастерку от многочисленных клякс и школьной грязи, гладила брюки и следила за чистотой воротничка. Мне вдруг стало жалко маму, за то что я ей в детстве доставлял столько хлопот. Потом она взяла с тумбочки будильник, привычным движением завела его и поставила около меня на стол.
    - Ну, я пошла спать. Раскладушку сам разберешь. Спокойной ночи. - Она чмокнула меня в щеку и ушла в спальню, а я с любопытством уставился на школьную форму серого - голубого цвета. Сейчас такой формы и в музее не сыщешь. На гимнастерке, с белым чистым воротничком и тремя  блестящими пуговками, слева красовалась металлическая октябрятская звездочка, а на потемневшей  латунной бляхе и кокарде была символика - листьев какого-то дерева и буква “Ш”. Буква могла означать “Школу”, а что означали листья я не знал. Завтра в этой форме мне предстоит идти в школу.
    
   Будильник был заведен на пол восьмого. Значит начала уроков в восемь или в полдевятого? Скорее всего в восемь. Мама не будет заводить будильник с таким запасом. У меня на все про все будет полчаса. Придется подсуетиться. Думаю, что уложусь в “норматив”.
   
   Из кухни с кружкой чая и книгой под мышкой, вернулся отец.
- Ну, как уроки, продвигаются?
- Продвигаются, - пробубнил я.
- Ну, вот и хорошо, - отец открыл книгу, отложил в сторону закладку и не отрываясь от чтения стал помешивать ложкой чай. Мешание затянулось. Меня оно не раздражало, даже наоборот радовало. Я готов был слушать его хоть весь вечер. Когда я досчитал до пятидесяти, из спальни донесся недовольный мамин голос:
- Ко-о-о-ль, иди сюда.
   Папа встал и пошел в комнату. Послышалось мамино шипение. Потом все стихло.
   Папа вышел из комнаты, взял кружку и книгу.
- Давай не засиживайся. Заканчивай и спать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, пап.
    
   В спальне скрипнул стул, несколько раз  звякнула ложечка и наступила тишина. Мамин разговор не прошел бесследно.      
   Правописание заняло много времени. После длительного перерыва писать перьевой ручкой было мучение. Пожалуй, это было самым сложным для меня. Поэтому на домашку ушло больше времени, чем я предполагал. Когда все было сделано, мне пришла мысль сравнить сегодняшнюю мою мазню с предыдущим домашними заданиями. Почерки отличались. Наклон и размер букв был не такой, да и клякс больше. Если тщательно сличать, то можно заметить, что писал кто-то другой, но вряд ли кто этим будет заниматься. Не может же училка помнить почерк каждого ученика, а значит не стоит заморачиваться на такой ерунде.
    
   Самое трудное, зубрежку стихотворения,  я оставил напоследок. Открыв   учебник “Родная речь”и найдя стихотворение, я был приятно удивлен. Автором  “Осени” был А. Майков!  Дело в том, что после ухода на пенсию у меня появились проблемы с памятью. Сначала я к этому относился с юмором, подшучивал над собой, но когда стал забывать имена знакомых, название улиц и номера телефонов, то забеспокоился. Жена посоветовала тренировать память по методике  японских ученых, которые предлагали три доступных варианта. Я остановился на последнем - на ежедневном заучивании стихотворных текстов.
   
   В домашней библиотеке нашел книжку со стихами русских поэтов и каждый вечер, перед сном, учил по одному четверостишию.
   Начал с коротких стихотворений Пушкина, Лермонтова и … дошел до стихотворения ”Осень” А. Майкова. Оно мне показалось длинным, но я все же осилил его. 
    
    Прочитав знакомый мне текст я  вдруг обнаружил, что стихотворение сокращено почти на половину. С одной стороны меня это обрадовало - меньше запоминать надо, но с другой - удивило. Почему  текст сократили на половину? Пришлось вспоминать стихи из второй части. Первая часть была оптимистичной, радушной. Во второй, насколько мне удалось вспомнить, говорилось о печальном завершении жизни. Думаю, что авторы учебника не хотели “грузить” еще не окрепшие умы школьников строчками типа: “Смерть стелет... жатву свою.” По моему правильно сократили.
   
   Повторив стихотворение пару раз я сунул учебник в портфель. Все было сделано, пора и на покой.
   Тихо, чтобы не тревожить родителей, я вышел в коридор, снял со стены раскладушку. Войдя в комнату остановился, так как не помнил куда поставить ее. У дивана? Глупо. Тогда зачем раскладушка, если можно  спать на диване. Я оглядел комнату. Больше всего места было у окна. Спать удобно, я никому не мешаю, и мне, никто не мешает.
    
   Прежде чем лечь спать, приготовил все к завтрашнему дню. Придвинул к раскладушке стул со школьной формой. Рядом с фуражкой поставил будильник. Шаровары и кофту сунул под стул. Посмотрел на ноги с обводами вокруг щиколоток. Следы от грязных кед. Хорошо что основную грязь смыл у Вовки, а то бы точно от мамы получил нагоняй. Улегся на скрипучую раскладушку и сразу почувствовал что чего-то не хватает. Конечно, же кубика. За многие годы ежедневный тренинг спидкубера стал привычкой. Вспомнив, что кубик находится в секретном сундучке в родительской спальне, расстроился. Придется засыпать без “соски”.
 
    Я лежал на спине и прислушивался к жизни за окном. По улице с шумом проезжали редкие машины. От их фар по потолку скользили уродливые световые блики. Слышалось цоканье каблуков об асфальт, проходивших под окнами редких прохожих, приглушенные разговоры и смех. Откуда то издалека донесся гудок паровоза и перестук колес движущегося состава. Звуки железной дороги слились со звуками шумной компании. Чей-то пьяный хохот перекрыл звучный голос поющей женщины. Когда подвыпившая компания достигла наших окон, я отчетливо разобрал слова песни: “Ой-ёй, в глазах туман, кружится голова…едва стою на ногах, но я ведь не пьяна“. Мной вдруг овладело радостное чувство узнавания. Мне было так хорошо, как может быть только в детстве. Уличные звуки, блики бегущие по потолку комнаты, свежий осенний воздух с запахом осенней листвы, колышущиеся от легкого ветерка тюлевые занавески - убаюкали меня. Сквозь навалившуюся дремоту я услышал как на раскладушку тихо запрыгнул кот.  Пуня осторожно забрался ко мне на грудь, поудобнее улегся, и включил свой “моторчик.”  От мурлыканья и кошачьего тепла я быстро заснул.