Катарсис

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


  Он был невзрачным человеком. В сборище офицеров не отличался ничем, разве только взглядом флегмата. Остальные бурно обсуждали... (деву, между нами говоря), а он, зная её, сидел слегка ссутулившись, позёвывая, переводил взгляд с одного на другого и явно скучал. Потом, заподозрив неладное, но это в следующей главе, а пока... о деве той. Она по происхождению еврейка: отец полу-русский, мать чистокровная еврейка "красоты неописанной" – так про неё говорили, а дочери достались лишь крохи от её красоты. И то говорили "хороша собой"– это всё, что надо знать о деве. Ведь как это бывает? Начнёшь... а закончишь какой-нибудь глупостью вроде этой:
  - А что, господа, на еврейке женюсь?
Или:
  - А получше будет – в любовницы её, такую...
И, глупости глупостями, решали её судьбу.
  - Нет, мать будет не уговорить на брак с этой... – возражая себе, сказал первый офицер.
Зато самый прыткий заявил с уверенностью:
  - Ну, раз так...
Дальше балаболили о прихвостнях начальства, а больше Пётр не слышал, вышел в коридор, закурил и долго не находил мысль, которую силился вспомнить. Сейчас она напоминала воздушный змей, причудливо кувыркаясь в воздухе, норовила ускользнуть. "А, вот она! Пора, бегу".
 Надо сказать – Пётр флегматом не был: раньше всё его раздражало, он силился вспомнить себя прежнего и не смог бы, потому что "всё давным-давно прошло". Юность, зрелость наступает быстро, а там...  "В отставку ещё рано, что я буду делать дома? Здесь, вон, друзья... " – но он с "друзьями" не дружил, они были молоды для него. А он в капитанах до сих пор, не выслужиться никак до майора: ошибки молодости дают знать о себе. Его не жалеют даже, дают понять, что возраст не помеха общению. Его флегматизм на пользу всем: когда он уходит – ему скучно, значит, бессмысленность всему сказанному офицерами. Они меняют тему и обсуждают другую деву, уже не еврейку, а, скажем, купеческую дочь... (ещё веселее).
И так, Пётр вышел и направился в галерею, там его уже ждала девушка, та самая, которая "хороша собой". Они под руку пошли к цыганам, как договорились раньше. Платила она, Пётр лишь веселил себя, разглядывая размалёванных цыганок, у которых "кожа да кости", но пели хорошо. Он залюбовался одной, юной совсем, шестнадцатилетней (так говорили) девочкой, но к ней уже пристал седовласый полковник: как здесь оказался? Он был Петру знаком: вместе учились когда-то. Мельком взглянув, он кивнул Петру "узнал" и больше не обращал внимания. Полковник женат, имел сестру замужем за генералом: двигали по службе при любом удобном моменте. Сейчас он наслаждался обществом молоденькой цыганки, потом пойдёт в бордель или к экономке "под бок" ляжет – так говорили в обществе "просвещённых" офицеров.
Пётр наслаждался долго пением цыган, сплясал цыганочку, выпил три бокала вина и, разгорячённый, увёл подругу в заброшенный сарай, там... до утра, потом побудка, построение... жизнь "солдатская", как говорил генерал.
Но сказано немногое из того, что творилось в душе опального офицера: что он любил, например?
А любил он играть в карты и никогда не проигрывал, вовремя выходя из игры. Как это у него получалось? Интуиция? Счёт имел деньгам. Никогда не сорил ими, в долг не давал: "Не проси, - говорил, - не дам", - хоть и деньги были. Даже к цыганам возила его подруга, так он её называл, и оплачивала его расходы. Зачем ему, старому бобылю, столько денег? Конечно, не знали, сколько у него есть, но не тратил ничего, значит, были. Однажды дал в долг, потом простил его, но это было однажды. Отец невзлюбил сына, отнял у него жену. Как такое могло быть? Боже! Да было, было...  А он, злосчастный сын, простил отца: оставил любовницей при нём свою жену и уехал под проклятья своей невестки (ей какое дело?). Не стал разбираться Пётр в хитросплетениях семейной жизни, дал в долг, чтоб тот уехал и забыл о долге, не напоминал никогда, даже когда встретил. "Я бы заплатил, - сказал несчастный, - да батюшка помер, мне ничего не оставил в наследство, а жену я потерял навсегда, она сейчас с другим". Пётр только махнул рукой – "не надо", больше не давал в долг никому.
"Семьи своей нет, - думают сослуживцы, - кому всё достанется?" А ему есть, не семья, нет, а барыня одна запала в душу: "Ей одной завещаю всё состояние", - сказал душеприказчику Пётр (тогда был моложе). А сейчас, что изменилось? Ничего – всё ей по-прежнему.
А история такая. Влюбился до беспамятства. Был молодым, мысли бродили в голове вольнодумные, попросил руки, не отказала, сказала: "Проси руки у маменьки". Пётр выпросил, стоя на коленях. "Уговорил, бери, только..." – условие поставила хорошее, чтоб женился "на прошлой неделе".
  - Это как понимать, Софья Сергеевна? – спросил.
  - А вот так и понимай, не пущу за тебя замуж, не проси.
А после арест, ссылка, служба в солдатах, потом лишь офицерский чин и тот через кровь: ранение – служба – ранение... А девушка вышла замуж. Любила, что ли его? Но писать стала, отрывки уцелели: "Я как вспомню, лучше б бежала с тобой, а так..."
Он по-прежнему любил, но больше не надеялся на брак. Она овдовела скоро, но потом уговорил какой-то хлыщ, вышла снова, разорилась вконец и "чуть было по миру не пустил" – писала ему и снова вдовство. "Теперь уж не пойду ни за кого..." – дала обещание и вышла опять за ...  Эта женщина, решил он тогда, мстит себе за что-то и перестал писать, составив завещание, но условие поставил: получит лишь тогда...  А этот секрет от сослуживцев он унёс в могилу. Шальная пуля настигла, а он был рад: "Устал, - промолвил себе, - пора на покой".
Каков был завет? Что должна была получить бедная женщина, обременённая вдовством неоднократно? Ничего. Она была за очередным мужем, а в завещании чётко было сказано: "В случае вдовства". На момент его смерти она была замужем, а то что завещание было раскрыто, когда она овдовела в очередной раз, уже лишало её права на наследство. Всё перешло к несчастному должнику, расписку которого, нотариус порвал на глазах у него и открыл перед ним закрома наследства. "Катарсис жизни, - пробормотал старый душеприказчик, - такое не повторится".