Между строк

  « … В непрочный сплав меня спаяли дни…». ( В.С. Высоцкий).

Я искал правду, мало задумываясь над тем, что у каждого она своя. Мои поиски абсолютной истины не увенчались успехом, я только шёл по выбитым следам в никуда, по моей узкой колее. Но я не жалею, что шёл, даже если идущий и не осилит дороги ….. Ведь, мы можем быть, только тогда, когда искренни, по крайней мере, с собой, проживая собственную, а не иллюзорную жизнь.
 
Вначале мне показалось, что мировосприятие эмигрантов – теперь, уже израильтян, несколько отличается от моего: другой ландшафт, иной климат, логичный иврит, жизненный опыт. Этой, иллюзии не суждено было прожить долго,… Слава Богу, и через пятнадцать лет, в этом мире осталось ещё несколько домов, где можно оставаться самим собой. Через несколько минут после беседы с двоюродными братом и сестрой, с их детьми, родственниками и просто знакомыми, я обнаружил, что ничего не изменилось, напротив: сильные стали ещё сильнее, слабые слабее.

Земля обетованная реагировала на репатриантов, «как лакмусовая бумага» - точнее, не скажешь. Всё как везде…. У стен Старого Города, разговоры о преимуществах или недостатках российской и израильской клубники, представляются немного странными. Впрочем, смотря, как относится к этим древним камням…. Мне довелось встретить людей, которые осуществили многовековую мечту своего народа, полтора десятилетия проживают на Святой Земле, но так и не дошли до Западной Стены….

 Когда – то мне тоже не о чем было просить Бога, разве чтобы ничего не менялось. В салоне туристического автобуса, одна пожилая дама бесцеремонно дёрнула меня за рукав и обратилась на русском: - «А вам не кажется, что они ( экскурсоводы) нас обманывают ?» - «???». - « Ну, показывают какие - то камни». - «Но, ведь экскурсия так и называется – археологические раскопки …. А что бы вы хотели увидеть?». - « Не знаю, раздали бы, что ни будь….». Гид – молодая девушка, судя по говору, в прошлом москвичка, попыталась вмешаться: «У нас есть ещё обзорная экскурсия…». – «Вот видите, - оживилась моя собеседница – что я вам говорила, обманывают! Я вчера ездила, тоже ничего не давали, а деньги берут!». Между тем, у Западной Стены неистово молились люди, наверное, и за тех, что ещё не подошли к Храму или собираются в «Иерусалим в будущем году».
 
Он всегда страдал близорукостью. Вот и сейчас смотрит на меня сквозь толстые стёкла очков, прищуриваясь. Мне показалось, что за пятнадцать лет, которые мы не виделись, они стали ещё толще. Я не могу чётко различить контуры зрачков, и всё же, ощущаю его пристальный взгляд, застывший на моём заметно постаревшем лице. Он всегда был моим другом. Вместе работали, вместе отдыхали и даже мечтали, тоже вместе, пятнадцать лет тому. Он вяло демонстрирует мне свой новый дом, машину, фотографии. Пытаюсь сказать нечто приятное и чувствую, что промахиваюсь, раз за разом…. Лучше бы я молчал! Он страдает миопией, а я слепотой – душевной слепотой! Пытаюсь переменить «тему», рассказываю, «что – то» о себе, ... Он слушает и молчит…. Открывает бутылку вина, наполняет бокалы… Согретые вином пытаемся спорить о чём – то, вручаем подарки, обнимаемся. Чувствую, что он хочет сказать мне нечто важное, осекаясь на полуслове. Потому, что я не слышу, не могу найти подходящих, располагающих для этого слов, и что - то очень важное «повисает» в воздухе… между строк.



Двумя днями раньше, я не сумел найти слов и для сына…. Я, как плохой водитель, вижу только серую ленту шоссе и больше ничего вокруг. Что - то самое важное ускользнуло от меня в этой жизни - выпорхнуло из души, как птица.
Мой диалог с сыном, так и не состоялся, но я знаю, что он, так же, как и многие молодые /и не молодые/ люди здесь, считают эту «очень тяжёлую страну, самой лучшей!». А главное своей. Дети моих родственников, моих друзей – мальчики и девочки – поливают её потом и кровью. Я никогда не был так сказочно богат. У меня даже улицы не было, только адрес. В этом году, мой сын тоже будет служить в армии обороны Израиля, превентивной обороны.. А что сделал я для моей исторической родины? « Возделывал лозу в чужом винограднике…». Впрочем, и она дала слабые, болезненные всходы…. Господи, почему у моих родителей никогда не было  таких идиотских комплексов?  Что сделали с нами? Точнее, когда и как я сам превратился в «перекати – поле»? Вот и не осталось ни одной….

Мы только, что миновали восточный базар, где в маленькой, лавке под открытым небом мирно торгуют атрибутами иудейского, мусульманского, христианского и еще нескольких незнакомых мне культов, наряду с дешёвым китайским ширпотребом, и вышли к Средиземному морю. Говорят, что здесь никогда не было ни одного взрыва. Неужели, даже террористы уважают свободу торговли?

Почему, именно оно средиземное, т. е средоточие или сердцевина множества земель, я не знаю. Возможно, какой - то мудрец, подобно герою осетинского фольклора Шардону, ткнув палкой в землю там, где стоял, сказал когда - то: «Центр земли здесь, кто не верит, пусть проверит…», или потому, что он действительно здесь. Как бы там ни было, но я с трепетом касаюсь ладонями его пенящейся глади.

Здесь всё «самое-самое» - пару дней тому, я погружал моё отяжелевшее тело в Красное море. Где – то читал, что по составу микроэлементов человеческая кровь, ближе всего к морской воде. Только на берегах Красного моря растут такие кипарисы …, только в Красном находят лазурит…, только здесь растут такие кораллы; только я ничего не замечаю вокруг. Каким - то парадоксальным образом, это «самое холодное из тёплых морей» рождает во мне ассоциации, с совсем другим, не существующем больше житейским морем, высохшем, некогда, как слёзы и шумящем, теперь, только в моих ушных раковинах и моём сердце. В знаменитом аквариуме, с самого дна, отгороженного от суши, прочной стеклянной стеной, вполне мирно, шныряют сытые акулы. По слухам, здесь их подкармливают мелкой полуживой рыбёшкой, и им легко привыкшим к подачкам, уже не до охоты. Теперь они и «не хищники» вовсе, а только лицедеи, сеющие для зевак прозрачные фантомы сопричастности к многоликой жизни под водой.

Ещё несколькими днями ранее, я тщетно пытался погрузиться в Мёртвое море, в самом низком месте на нашей планете. Когда - то здесь, на месте самого солёного озера в мире, кипела неправедными страстями, бурная жизнь обитателей Содома и Гоморры. А, на его берегу, по мало понятной прихоти, может быть, сгоравшего от зависти ангела, до сих пор одиноко стоит скала, живо напоминающая женскую фигуру – нерукотворный обелиск жены библейского праведника, посмевшей бросить один единственный, неосторожный взгляд в прошлое, на проклятые места, где любила и была любимой. Теперь тут успешно лечат артрит и экзему….

Путешествую по неволе, и лихорадочно жду звонка, который так и не прозвучит… Что ж, значит всё не так уж плохо, если ему комфортнее без меня, чем со мной. Ведь я приехал сюда не для того, чтобы нарушить его душевное равновесие, и восстановить своё! Другое дело, что из этого получилось…. Да и что бы я сказал, если бы он прозвучал?! Сообщил бы подростку, что жизнь сложна? Покаялся бы? / Разве в том, что не распоряжался собственной судьбой…./ Сказал бы, что «Никто не виноват?», или « Все виноваты»? Что мне больше «Никогда не было хорошо», без него? Как будто могло быть иначе! Что мы знаем, «За что Бог наказывает нас»?» /А его то, за что?/. Что он похож на меня, как я на моего отца? Бросил бы тень на Солнце? (Он говорит, что никогда не повторит моих ошибок. Я тоже на это надеюсь, как мой отец, когда - то надеялся на меня.).

Её звали, Правда. Она не завивала волосы, не пользовалась каплями с атропином – величина её зрачков зависела только от освещённости и ещё от ужаса и боли. Она была беспощадной и беззащитной, как обнажённые нервы, иначе не была бы собой. У неё был какой - то особый неповторимый шарм. Но она оставалась одинокой, безмерно одинокой, потому что никто не решался приблизиться к ней слишком близко, перейти незримую черту…. И неизменно выбирали Полу – Правду, Полу – Ложь, или просто молчали, и ели замечательный яблочный торт .

Я не отличаюсь наблюдательностью. Лес в иерусалимском парке ничем не отличался от владикавказского. Но только на первый взгляд. Мой двоюродный брат в мановение ока открыл мне глаза, расширил кругозор: «Что скажешь?» - «Очень похоже, на владикавказскую лесополосу. » - « А ты внимательнее посмотри, на междурядья, …всё, что ты видишь, сюда привозили со всего света...». Я вздрогнул - «лес» оказался рукотворным…. Все деревья, росли безупречно правильными рядами. Саженцы привозили из многих стран мира и заботливо, шаг за шагом, высаживали здесь. Использовали капельное орошение, поскольку другого не было. Прежде на этом месте была пустыня. Пустыня и болота, как впрочем, почти во всех других районах маленькой страны, ныне утопающей в зелени. Израильские дети, не срывают цветы, даже в лесополосе….. Это поражает не меньше, чем безукоризненно ухоженные Бахайские сады в Хайфе, корпуса технологического института, библиотека знаменитой Беэр – Шевской больницы, небоскрёбы Тель-Авива или самая боеспособная армия на Ближнем Востоке. И вселяет надежду. Хрупкую надежду на хрупкий мир. Быть может, когда ни будь потом, он воцарится и в наших душах…. Это рукотворное чудо, наверное, стоит сразу за возрождением языка Иврит. Мне импонирует поэтическая метафора поэта Городницкого – «… и не учу Иврит, а вспоминаю», но жизнь не театр… Иврит, нередко, оказывается сложным для репатриантов. Но здесь, это никого не останавливает.

На Иерусалимских улицах я стыжусь и моего «английского», и произношения тех нескольких ивритских фраз, которые выучил по случаю, а поэтому нем, как рыба. Я вздрагиваю, когда атлетически сложенный, коротко стриженный афроизраильтянин безошибочно обращается ко мне сразу по-русски: «Шмаль будешь? Шмаль короший!». Вначале, я подумал только о том, что не хотел бы встретится с ним, где ни будь в тёмном углу, и, растерявшись, отвечаю по-русски: «Нет, нет – по-русски не говорю! И не понимаю и по-еврейски и по-английски и по-арабски тоже!». Наверное, так оно и есть …. Но, как он узнал, что я из России? Ведь, до того, я не произнёс и звука…. И чего после этого стоит моя «диссертация пятиминутных наблюдений»?

Стыдно, очень стыдно, но «из песни слова не выкинешь». За всю мою жизнь, я не проронил столько слёз, сколько за две недели моего пребывания в Израиле. Что - то нахлынуло вдруг удушливой девятибалльной волной. Это были очень разные слёзы - умиления, восторга, боли, стыда. Родственники плотно опекали меня, как пятилетнего ребёнка его ашкеназская мама, - встречали, провожали, укладывали, - но как только я оставался один, всякий раз, ловил себя на мысли, что многие годы не встречался с самим собой. Всё некогда было…. И, теперь, когда «зеркальное отображение» оказалась столь же нелицеприятным, как «оригинал», слёзы сами собой струятся из глаз.

На улице, заподозрив неладное, бородатый молодой человек в чёрном костюме, шляпе в этакую - то жару (должно быть ортодокс, думаю я), обращается ко мне сначала на иврите, затем, завидев мою растерянность на русском. Предлагает помощь, «любую, в том числе материальную». Я пытаюсь взять себя в руки, «по-европейски». Пытаюсь сообщить, что всё ОК, мямлю, что - то невразумительное. Не могу же я, попросить у него спасительное средство, с запахом горького миндаля! И потом я мужчина…. Между тем, другие прохожие - не ортодоксы, ускоряют шаг, как это, наверное, сделал бы и я, в аналогичной ситуации, из мелкого и лживого страха перед «неловкостью», в которую можно попасть, в результате непрошенного вмешательства в «частную жизнь». Как делаю это сейчас, тщетно пытаясь убаюкать пробудившуюся, наконец, совесть бесполезными, витиеватыми фразами…

В этот день, дочь моего двоюродного брата, будучи за столом младшей, задавала четыре вечные вопроса по-русски, для меня, наверное. Где- то, такие же вопросы, в это же время задавали своим отцам «эфиопские», «бухарские», «йеменские », «марроканские », « грузинские», и другие евреи - во всём мире. И мой сын тоже задавал эти вопросы, правда, не мне….

Я забыл мои солнцезащитные очки на одном из Иерусалимских склонов, не далеко от смотровой площадки. Вспомнил, что собирался подарить их сыну. Это было не самой удачной затеей…, меняя освещённость, они искажали реальность. Вернулся за ними, нашёл, и решил оставить на Земле, как монету в море…..
 
В аэропорту Бен Гурион, правда вытирает слёзы, кокетливо заглядывает в зеркало, достаёт пудреницу, красит губы, подводит ресницы, обряжается в синий длиннополый плащ и застёгивает его на все пуговицы; протягивает таможенникам авиабилет, иностранный паспорт с «проставленной» визой. Уже через несколько минут заканчивается « посадка», убаюкивающе - монотонно гудят двигатели «Ту» и шасси легко отрываются от Земли. На высоте «десять тысяч метров над уровнем мирового океана», она идиотски улыбается и на вопрос: «Как дела?» односложно отвечает: «ОК!», постепенно трансформируясь, в трудноразличимую точку, и прилипает к иллюминатору…. Под бортом, теперь, только густые облака,притворившиеся ватой.

февраль, 2006