Рассказ Евгения Фокса

                Не взрослеющим мудакам - говноедам, как журнашлюхам, так и блогерам, не устающим копошиться в пропагандонских или по интересам шушарках муждусобойчиков, с прискорбием, ибо изгаляться над дураками уже и не смешно как - то
     Этих полудурочных братцев прозвали  " Кальсонами ", так и говорили : браты Кальсоны. На самом деле они были обычными Кальцманами, евреями, что жили на углу в засранной комнатушке. Три брата и тетка, которую почему - то все звали Кукарачей. Старшие были здоровущими оглоедами, нисколько не похожими на тот образ еврея, что сложился у нас в головах, а в них, в головах, у нас чего только не было. Все сопляки были убеждены, что рано или поздно Сталин пришлет целую армию, чтобы убить железнодорожных кондукторов. Сам не знаю, откуда вызрело это убеждение, может быть, от того, что тормозные вечно гоняли нас с путей, а старшего брата Митяя сдали войскам НКВД, когда он сунулся ломать вагон чугунным ломом. Хотели приписать теракт или вредительство, но за малолетством уболтали на попытку кражи и уехал братан Митяя в воспитательную колонию, откуда уже не вернулся. Не, не помер, просто не вернулся. Говорили, что рванул он после освобождения то ли в Ростов, то ли в Одессу и вот там - то и подрезали его за какой - то огрех. Мы же вагоны не ломали, куда там, мы и лом - то даже впятером не подняли бы, разве, двое Кальсонов, они б смогли. Здоровые, налитые дурной силой, нисколько не чернявые, наоборот, белобрысые и крепкие, как шишки. Самый мелкий, третий, вот тот был натуральный жид, хоть и звали его  " Кишкой". По - всякому дразнили, у каждого было погоняло, а у тех, что постарше и уже входили в круги, тем погремухи давали уполномоченные на то люди, изредка появлявшиеся в нашем квартале. Почему - то мода тогда была на сапоги хромовые с подвернутыми голенищами, мы еще шептались, что за голенищем, по - любому, нож. Свиристёха с соседней улицы, понтуясь тем, что его папашу забили в Салехарде мусора насмерть, утверждал, что не нож, а немецкий  " Вальтер". Мы верили.
      - Пидарас кондуктор, хрен с горы моржовый,
      В сраку сунь себе картуз локшовый.
      Сталин армию пришлет -
      Всех кондукторов убьет.
      Так мы орали, придурочно приплясывая, точно эпилептики, Свиристеха даже слюну пускал и подволакивал ногу, пока не стало его трясти по - настоящему. Тогда мы поняли, что он психический, и запинали его под вагон с щебнем. Он скулил там, боясь высунуться, а мы, вооружившись палками, тыкали его и визжали на разные голоса, пока не надоело. Я швырнул в него куском антрацита, разбив нос. А кондуктор, контуженный мужик с медалью на тужурке, до того гонявшийся за нами, стоял на открытой платформе и орал :
      - Бей его, пацанва ! Убивай !
      Он хлопал себя руками по коленям, матерился и пришел в такой раж, что когда на соседний путь прибыл эшелон с матросами, бросился к ним и начал оскорблять уже их. Ну матросы его и вздули. Боцман, краснорожий злой мужик с дудкой на груди, приказал раздеть тормозного догола и поставить раком. Первогодок салага притащил пузырь из - под водки и боцман заколотил его с ноги в сраку кондуктору. Мы подглядывали, торжествуя. И Сталин не потребовался со всей армией, взгрели гада за милую душу матросы. Тогда - то я и решил стать моряком.
     - Пацаны, - услыхали мы и оглянулись. К нам полз окровавленный Свиристеха. - Пацаны, - молил он, подбирая камешки и засовывая их в рот, - найдите мне зубы, меня мать домой без зубов не пустит.
     Я захохотал. Мне отчего - то это показалось жутко смешным. Приходит домой Свиристеха, а мать ему в рот лезет пальцами, зубы пересчитывает. Видит, что трех не хватает, и выгоняет Свиристеху на улицу. Скитается Свиристеха, становится бичом и вот тогда - то мы, повзрослев, и убьем его, как всегда парни постарше убивали бичей. Загоняли их на пустырях палками, буцкали или обливали керосином и поджигали. Начальник НКВД не вмешивался, но показывал, что одобряет. Некогда ему было чистить город от бичей и нетрудового элемента, тогда как раз свалились на нас эвакуированные, вот начальник и шерстил их на предмет измены родине и шпионажа.
     - На, сука !
     Я разбежался и носком ботинка ударил Свиристеху в кадык. У него там что - то хрустнуло и он схватился за горло, синея у нас на глазах. Никогда бы не поверил, если б сам не видел. Матросы, наблюдавшие за нами, бросили кондуктора на насыпь и один из них подбежал к хрипящему Свиристехе. Потрогал зачем - то за руку и, присвистнув, повернулся к боцману, рубанув ребром ладони себе по затылку. Матросы зашумели.
     - Прикроют пацана не за хер, боцман.
     - Или шлепнут.
     - Не, не шлепнут, отправят партизанить, чтобы кровью искупил. Там его немцы и оприходуют.
     - Свои управятся. Какого жида - политрука попросят, тот и укантует пацана под Воркуту, фронту помогать угольком.
     - Короче, п...дец.
     Боцман подошел к нам. Посмотрел на Свиристеху и неожиданно вскочил ему на лицо. Давя нос, ломая кости черепа, топтался молча и жутко, даже матросы опешили и примолкли. Спрыгнул и взял меня за руку.
     - Пойдешь в сыны экипажа ?
     Я слышал о сынах полка, засирали нам в школе мозги херней про родину и борьбу, но резкий контраст между россказнями учителей и творящимся снаружи ( да и внутри школы, если честно, творилось черт - те что : директор, лысый Палыч, внаглую воровал наши пайки, военрук, одноногий сержант - танкист в открытую дрочил на девочек - старшеклассниц, а завуч Ангелина Матвеевна торговала американским сахарином на толкучке, пока не забили ее лопатами какие - то пришлые трудовики, рывшие окопы на окраине города ), не позволял верить байде учителей, к тому же про экипажи я никогда и не слышал. Кивнув, я обрадовал, видимо, матросов. Один сунул мне пересушенную воблу, второй пообещал плеснуть беленькой и мы полезли в теплушку. В дверях я обернулся и крикнул старшему Кальсону, чтоб передал матери, что укатился Женька на фронт, воевать фашиста. Кальсон шмыгнул носом и качнул башкой. Уж не знаю, что он там имел в виду, но через десять лет, вернувшись в город по освобождении - на фронт я не попал, сбежал от матросов, устав выслушивать политграмоту, прибился к шайке огольцов в Бобруйске, а потом, зарезав сторожа при продскладе, угодил в лагерь на пятерик, как несознательный и первый раз, - выяснил, что гад Кальсон ничего никому не рассказал. Схоронили Свиристеху и подошли немцы, не до того стало. А как выперли фашистов - стало еще хуже, надо было страну восстанавливать. В общем, правильно я сделал, что убил Свиристеху и забил хер на все фуфло советской власти, хотя, уверен, что и любой другой в приятелях я ходить не буду. Ложил я на все власти. С прибором.