грезы любви

Мир погибает, задушенный трусливым и подлым эгоизмом. Мир задыхается. Распахнем же окна! Впустим вольный воздух! Пусть нас овеет дыханьем героев. Я называю героями не тех, кто побеждал мыслью и силой. Я называю героем лишь того, кто был велик сердцем. Трагическая судьба ковала души этих людей на наковальне физических и нравственных страданий. И если они стали великими своей стойкостью, то ведь они были столь же великими в своих несчастиях. Так пусть же не слишком сетуют те, кому приходиться тяжело: лучшие люди человечества разделяют их участь. Укрепимся же их мужеством и если у нас иссякнут силы, передохнем немного, положив голову им на колени. Они утешат нас. Из их высоких душ струится поток спокойной силы и могучей доброты.
               
                Ромен Роллан.

                Глава первая

Утро только еще наступало, постепенно отгоняя сновидения и страхи ночи. По дороге из Рима шел путник. По его быстрой и энергичной походке можно было предположить, что он молод. И, действительно, стоило лишь приглядеться, чтобы заметить приятное лицо юноши лет двадцати. Но что-то необычное сквозило во всем его облике. Печаль на юном лице, слегка сгорбленная спина, словно под тяжестью невидимого груза, -все это противоречило подвижной натуре незнакомца. Путник неожиданно остановился и посмотрел на город, оставленный им. В лучах просыпающегося солнца он сверкал куполами соборов и причудливых базилик. По лицу юноши пробежала легкая, почти незаметная судорога. Он вздохнул и продолжил свой путь, уже не оборачиваясь. Шел 1565 год...
                _-


.
Главный редактор одного из модных журналов Дмитрий Махов привычно опустился в кресло перед ноутбуком. Только это был не его рабочий кабинет, а кабинет его загородного дома. Окно было распахнуто и из сада   доносился запах сирени. Листья трепетали от налетающего ветерка. Воздух был легким и чистым. Дмитрий наслаждался теплым летним утром и возможностью поработать в тишине. Впервые за долгие часы, дни, годы работы он блаженствовал. Упадок сил, еще недавно владевший им, исчез без следа. Повседневная суета в офисе редакции, сутолока, нервозность были забыты. Жена и дочери отдыхали на юге, а его мать, учительница математики занималась с отстающими учениками в своей комнате. Все предвещало хорошее начало отпуска. Махов заглянул в свою почту и заинтересованно хмыкнул. Неизвестный ему автор, некий Гордон Сергей Викторович, прислал свою повесть «Грезы любви». Махов кликнул мышкой и начал читать. Однако первые же строки заставили его вздрогнуть. Он отвел взгляд от экрана, встал и подошел к окну. Какое-то тревожное, болезненное чувство овладело им. Микеланджело…Рим…Италия. Все это было уже в его жизни, давно, лет десять назад. Он забыл, вычеркнул из памяти те события. И вот на тебе! В такое счастливое и солнечное утро судьба в лице этого неизвестного литератора нанесла ему удар в спину. Дмитрий вздохнул. Однако негоже ему, опытному и успешному редактору прятаться от своих же воспоминаний. И решив для себя оставаться спокойным несмотря ни на что, он вернулся к столу. К тому же он не мог противиться собственному любопытству.   





                Глава вторая

                Микеланджело Буонарроти.

                Грезы любви.

Он сидел в мастерской, устало опустив голову. Глаза, покрасневшие и слезящиеся от долгого, надсадного труда угрюмо смотрели из-под густых бровей. Любой, даже неяркий свет причинял им боль. Сквозь распахнутые створки окон доносилось тяжелое дыхание засыпающего города. От каменного пола веяло холодом, совсем не чувствовалась духота июльского вечера. Это было то странное для его кипучей натуры состояние задумчивости, которое иногда посещало его. В такие минуты к Микеланджело приходили стихи. Он ждал их и боялся, что когда-нибудь не сможет найти слов для мгновенно вспыхнувшей мысли, что чудесный дар небес иссякнет.
Но последнее время думы о грядущей смерти преследовали Микеланджело. Он с мучением сознавал всю неотвратимость конца. Все чаще, беспорядочно, обрывками перед ним проносились картины минувшего: горькие и радостные мгновения долгой, бурной жизни. Что если бы Всевышний пообещал ему за страшные пытки подарить новую жизнь? Неужели он стал бы раздумывать? Нет. Он отдал бы на растерзание свое тело и душу. Истекающий кровью, он приполз бы к Создателю и потребовал бы обещанного. Да, тогда бы он смог осуществить свои самые заветные мечты! А в этой жизни им уже никогда не сбыться! Рука его потянулась за бумагой. На листе появились первые строки:
"В унынии и в скорби я лелею Раздумия, что в памяти живят Минувшее, и ум вперяет взгляд В былую жизнь и мучается ею..."
Очень часто руки его уставали, и он не мог писать. Секретарь Даниеле де Вольтерра бережно записывал строку за строкой стихи учите-ля. Но сегодня Микеланджело ощущал в руках силу и уверенность. "Еще не совсем одряхлели!"- подумал он, разглядывая свои кисти.
Внезапно через открытые окна до него донеслись слова, при звуке которых он вздрогнул. То были стихи его кумира; незабвенного Петрарки. Нежный женский голос читал их как молитву:
"Коль не любовь сей жар, какой недуг Меня знобит? Коль он-любовь, то, что же Любовь? Добро ль? Но эти муки, боже! Так злой огонь? А сладость этих мук!"
"Что это?"- проговорил скульптор, замерев на месте. "Я грежу или это правда?" Голос не умолкал. Казалось, это читала сама муза, покоренная дерзостью гения. Сердце Микеланджело забилось. Он встал и тяжело ступая, подошел к окну. В доме напротив при неверном, дрожащем свете свечи у раскрытого окна виднелась склоненная над книгой голова женщины. Он не мог разглядеть ее лица. Густые черные волосы, словно таинственная накидка падали на плечи незнакомки, скрывая ее от постороннего взгляда.
Но почувствовав напряженное внимание чьих-то глаз, она подняла голову и замолчала.
На мгновение у него перехватило дыхание. Ему почудилось, что перед ним живая Мария из "Пьеты", над образом которой он так долго и страстно работал еще в юности. Совершенство женской души, мягкая грусть, беззащитность, самоотверженность, - все это молодой Микеланджело хотел воплотить в образе матери Христа. Он не смог этого сделать. Образ мадонны удался ему не до конца. Это беспокоило, терзало Микеланджело все последующие годы. Он снова и снова обращался в мыслях и работе к Марии, создавая различные варианты "Пьеты". И вот он увидел ее! Он узнал черты, которые так часто в одиночестве рисовало ему воображение. А рядом с ними появились другие черты, черты любимого дорого лица. Виттория!
"Читай дитя, читай!"- раздался хриплый голос мастера. Но девушка в смущении закрыла ставни. Свеча потухла.
И все-таки он был сильным человеком. Годы бесконечных столкновений: то вражды, то дружбы с папой Юлием II, годы глухого сопротивления утонченному лицемерию Льва X, напряженность в отношениях с "благосклонным" Климентом II закалили его характер.
Многим не нравилась его вспыльчивость, необузданность, грубость, но он всегда честно шел к своей цели. Микеланджело был чужд мелкой зависти и интригам. Одержимый своими замыслами, он вбегал в мастерскую, принимаясь вновь и вновь за работу, напоминая могучего льва, опьяненного охотой и близостью победы.
Он старался не замечать всю мерзость, окружающего папский престол, мирка лицемеров и честолюбцев. Но он был пожизненным узником этой мрачной зловонной темницы и в полной мере изведал стыд унижения.
Микеланджело ненавидел угождать и заискивать, но иногда обстоятельства принуждали его к этому, и он презирал себя за малодушие. Порой он физически ощущал боль своей метущейся души. Сердце ныло дни и ночи. Он готов был бросить все и вернуться в родную Флоренцию. Он протягивал к ней руки, словно к матери, ища зашиты и ласки и гнал от себя предчувствия, что никогда ее больше не увидит.

Микеланджело помнил, как на вилле Карреджи сделал он, юный ученик, копию с маски смеющегося фавна. Помнил он и удивление промелькнувшее на порочном и прекрасном лице Лоренцо Медичи. Он не любил надменного и жестокого мецената. Но все же в нем жило чувство, похожее на признательность. Ведь это был первый человек по достоинству оценивший его талант.

Именно там, во Флоренции, он услышал гневные проповеди Савонаролы, обличающие погрязшую в роскоши и разврате знать. Это они родили в молодой душе яростное, доходящее до бешенства неприятие всего тупого, деспотичного, алчного. Его "связанный раб", созданный уже в расцвете его мощного таланта, был он сам, Микеланджело, вернее его душа, ненавидящая тиранию и силящаяся разорвать ее путы.

Но Микеланджело не был мрачным аскетом, как непокорный монах. Грубый фанатизм, отрицающий радость жизни, искусство был чужд ему. Не потому ли так много было в его произведениях языческой простоты и смелости, преклонения перед силой человеческого духа и перед красотой и мощью раскрепощенного человеческого тела!

И все же, все же... Гибель Флорентийской республики, торжество тирана, крушение идеалов, потеря родины окрасили его жизнь черным цветом трагедии. Везде слышалась ему поступь "Ночи".

Может ли быть счастлив человек? Ведь над ним всегда довлеет страшная сила обстоятельств. А он некогда считал, что человеку все подвластно. И вот теперь он сам, Микеланджело, смыт грязной, торгашеской действительностью, почти позабыт людьми. Родной племянник думает лишь о его деньгах, как когда-то отец и брат, верный Урбино, друг и слуга, в могиле, а бесценный Томазо Кавальери? Его утомляет общение со стариком. Единственная радость- ученики и бедные сироты. Наивные птенцы! Он улыбался, представляя себя в роли наседки. Он любил с ними нянчиться.
Она больше не читала. Почему? Микеланджело не находил ответа. Любимые, знакомые стихи! Он мог бы их прочесть вслед за незнакомкой. Он помнил их наизусть, каждое слово каждый звук. Они сливались в печальную мелодию прошлого.
    ...Как прекрасна жизнь! Как безбрежны эти моря пьянящей зелени! В руке он держал цветок и смеялся, позабыв про все на свете. Всего несколько минут назад глаза Виттории пытливо и ласково всматривались в него. Микеланджело любил эти встречи. Лишь Виттория могла утешить его, а отчаянье его было велико! Фрески Сикстинской капеллы были осквернены сердобольными священнослужителями, лицемерами и ханжами. Их пугали обнаженные фигуры. В картинах "Страшного суда" им мерещился вызов, призыв к бунту. По их указу «дерзкую наготу» прикрывали одеждами посредственные художники. Виттория все понимала, понимала его гнев и бессилие. "Я люблю тебя, -шептали ее губы. И он, покоренный силой ее нежности и доброты, погружался в мир сладких грез, словно и не жил он никогда на земле. "Как поздно ты пришла ко мне, Виттория!"- иногда с грустью говорил Микеланджело. "И ты ко мне, Микеле,"- отвечала она ласково с тревогой замечая, как немилосердная седина пожирает его волосы. Он ощущал запах ее рук, осторожно гладящих его.

Виттория Колона была образованнейшей женщиной своего времени. Она обладала мужским складом ума, разбиралась в политике, в искусстве, в философии, писала стихи, но у нее был один бесценный дар, не так часто встречающийся у людей - верность друга.

Вдохновенный, летящий навстречу жестокой, неумолимой жизни, приходил Микеланджело в свою мастерскую и все в ней: начатые работы, куски необработанного мрамора, казалось, было озарено гением света и любви, гением Виттории.
- Микеле, - вспоминал он голос Виттории. - Ты любишь Петрарку?
- Он живет в моем сердце, Виттория, так божественны его стихи!
- Хочешь я прочту их тебе? - спрашивала она
- Да, Виттория, да... И она, волнуясь, начинала... Воспоминания мучили Микеланджело, душили его, но он не мог им сопротивляться. Они были нужны ему, они были частью его существа. "Виттория, я люблю тебя и сейчас, свет мой, единственная!" Слезы текли по морщинам грубого лица, но Микеланджело не вытирал их, ему некого было стыдиться.

           Махов прервал чтение. Он вспомнил площадь Навона, кафе,                итальянского профессора. Это был их медовый месяц с Маргаритой. Он                был тогда влюблен отчаянно, безумно в ее смех, в разлетающиеся от ветра
золотистые пряди, в зеленые искорки глаз, в нежные как пух губы. Он все забывал, путал, когда рядом была она. Никогда до этого и потом он не испытывал подобного чувства.

                Глава третья

   Наконец, он нашел нужную ему дверь и открыл ее. В комнате был полумрак, и она казалась, пустой, но он понял, что девушка здесь. Сквозь закрытые ставни пробивался свет. Причудливые тени играли на покрывале низкой и грубой кровати, по коврам, по стенам двигались странные фигуры.
Она сидела в кресле у закрытого окна и спала. Во всяком случае, она не пошевельнулась, когда он подошел совсем близко. Микеланджело с силой распахнул ставни и солнце ликующее, веселое ворвалось в это забытое, покинутое богом место.
  Девушка открыла глаза и вздрогнула от неожиданности. Перед ней стоял тот странный человек из дома напротив, взгляда и голоса которого она так испугалась. Он был стар и немного неуклюж, но его зоркие глаза с едва уловимой нежностью скользили по ее лицу. " Дитя!"- донесся до нее тихий голос. "Прочти мне стихи!" В голосе этом было столько мольбы, что, сбросив с себя оцепенение и повинуясь только воле этих глаз, она взяла Петрарку и стала читать:
"Меж стройных жен, сияющих красою
Она одна царит во всей вселенной
И пред ее улыбкой несравненной
Бледнеет все как звезды пред зарею."
   При первых же словах голос ее задрожал, но чем дальше она читала, тем сильнее поражал он Микеланджело-так чист и юн он был, так естественны были его интонации.           Но удивительнее всего было ее лицо, глаза, волосы, освещенные солнцем, затаившаяся на губах улыбка. Это чудесное видение обожгло его ослепительным светом. Мир покачнулся, закружился. Микеланджело испугался, что упадет, на лбу у него выступи-ла испарина. Да, это была Мария. Перед ним сидела сама Юность с неповторимой красотой, с милой девичьей грацией. Она умолкла, когда он положил руку ей на плечо.
- Ты подарила мне счастье, - сказал он наконец.-Как твое имя?
- Лючия, -робко произнесла девушка, краска бросилась ей в лицо.
- Как ты хороша! Это чудо! Ты рождена для радости. Карие прекрасные глаза наполнились слезами.
- Нет, нет! Я не в силах подняться, синьор! Ноги мои не ходят. Я обречена на вечное заточение здесь.
Микеланджело будто не слышал этих слов. И все же до сознания его дошел их страшный смысл. Он вздрогнул. "Неужели на этом нежном существе лежит печать проклятья!"- с горечью подумал он. Микеланджело взял ее руку, осторожно прижал к своей жесткой щеке. _
- Ах как ты вдохновенно читала о любви!
  Для меня это лишь прекрасная несбыточная мечта, синьор. Кто может полюбить калеку!
- О как ты ошибаешься, девочка, как ты ошибаешься!
 Микеланджело вздохнул.
Заговорил он не сразу, с трудом подбирая нужные слова:
- Взгляни на меня, на скульптора Буонарроти. Ведь я уродлив.Мне было семнадцать лет, когда один из моих товарищей, злобный завистник, сломал мне нос, обезобразив лицо. Я думал, что ни одна женщина не полюбит меня. Так оно и было, пока я не встретил Витторию. Эта благороднейшая женщина была подарком судьбы, столь нетерпимой ко мне. Увы, мы были уже не молоды! Мне было шестьдесят два года, а ей - сорок семь. Виттория овдовела. Муж ее, знаменитый полководец, маркиз Пескара, принадлежал, как и она к знатному роду. Брак Виттории был несчастен. Глубоко любящая мужа, бедняжка за всю их совместную жизнь так и не дождалась ответного чувства. И жизнь с ним превратилась для нее в сплошную пытку. Какой она была? Нет, Виттория не поражала красотой: лоб был слишком высок, черты лица не отличались тонкостью, но ум всегда светился в ее добрых глазах. Мы были рядом десять лет. Таков был срок, отпущенный нашей любви. Это чувство не было страстью, какую испытываешь в юности. Оно было глубже, оно включало в себя многое: уважение, понимание, доверие. Мы были большими друзьями, Лючия. Каждый готов был пожертвовать ради другого всем, даже жизнью. Разлука казалась невозможной и все же рука смерти развела нас. Виттория умерла в монастыре Санта Анна, недалеко от Рима. Там, на лоне природы и в тихой келье, любила она придаваться размышлениям о религии и вечных вопросах бытия. Последние три года она жила там, скрываясь от ужаса инквизиции и беспощадного мира людей. Несправедливость и жестокость действительности убили ее, а она была мужественной женщиной. "Прости, ненаглядный, силы оставляют меня", - говорила мне Виттория, но я не верил ее словам. Я не хотел верить, я думал, что мы покинем этот свет вместе. Я не мог представить себе, что Виттории не будет рядом. В день ее смерти я метался по городу: горе, безысходность сразили меня. Иногда я впадал в беспамятство и подолгу сидел на каком-нибудь камне на улице, боясь вернуться в свою мастерскую. Руки мои еще долго потом рисовали на листах ее профиль, а стихи говорили только о ней одной. Я осиротел, я стал никому ненужным бродягой, я лишился тепла любимого человека. Я, скульптор Буонарроти, оказался ничтожной пылинкой в этом мире.
Как я завидую тебе, Лючия! Ты еще увидишь глаза любящего человека. Ты станешь для него самой лучшей, желанной. Он будет жить ради тебя. Слезы, однажды замеченные в твоих глазах, заставят его мучиться. Боль физическая или душевная, - все твои страдания будут его страданиями. Любовь...В ней проявляется все самое лучшее, что есть в мужчине и женщине.  Она сродни искусству, пробуждающему людей ото сна повседневности.
- Как должно быть удивительно это пробуждение! - воскликнула Лючия.
Микеланджело не ожидал, что сможет так долго говорить. Он всегда был немногословен и сдержан. И теперь все сказанное казалось ему слабым, занудным, не выражающим истинных его чувств и переживаний. Но ему хотелось поддержать это милое, хрупкое существо хотя бы словами надежды и утешения. И девушка поняла это. Всего за несколько минут эти совершенно незнакомые люди, даже не подозревавшие о существовании друг друга, соединились в молчаливом обещании преданности и дружбы. Лючия была потрясена необычной встречей и когда она осталась одна, еще дол¬го в душе ее раздавались таинственные и прекрасные слова.

"Разве можно объяснить словами, что такое любовь! Это невозможно. Каждый человек любит по-своему, неповторимо. Старый глупец, я еще больше смутил сердце бедной девочки! Я нарушил ее покой. Вернувшись домой, Микеланджело корил себя и оправдывал. Зачем он это сделал? Зачем заронил в чужую душу мечты, быть может несбыточные! Но жизнь без надежды на счастье пуста и уныла. " Нет, нет и нет, я сделаю так, как подскажет мне сердце. Я хочу, чтобы эта девушка радостно смотрела на окружающий ее мир. Но как заставить ее не думать о своем горе?"

...- Вы говорите о Лючии, племяннице старого менялы Джованни Риполо? Да, она, к сожалению, безнадежна, - развел руками седой, мрачного вида лекарь. - Я ничего не могу сделать.
- Эта неподвижность у нее с детства?
- Да, но не с рождения. Ребенком она тяжело перенесла гибель родителей: их раздавила повозка и ноги у девочки отнялись.
Этот разговор происходил в небольшой комнате Обыкновенного римского дома. Микеланджело специально пришел к лекарю. Судьба молодой девушки волновала его. Глаза скульптора печально смотрели в пол.
- Синьор Буонарроти, поверьте, я испробовал все способы. |
Микеланджело встал и, опустив голову, вышел на улицу.
Весна радостно набросилась на него. Обаятельная насмешница! Не будь он так расстроен, он улыбнулся бы ей. Микеланджело подошел к знакомому дому, поднялся по ступеням и вошел в комнату.
- Синьор Микеланджело, -услышал он голос Лючии.-Вы так часто приходите ко мне, я так Вам благодарна!
Он опустился на стул перед ней. Руки его устало повисли.
- Мне спокойно и легко с тобой, моя девочка. Когда я смотрю на тебя, мне так хочется жить. Девушка видела грустное лицо старого мастера.
- Все хорошо, Лючия, не беспокойся.
  Жесткая складка пролегла на его лбу. Микеланджело понимал, что скоро умрет. Ему становилось все хуже и хуже. Сейчас, сидя перед девушкой, он не мог избавиться от тяжелого чувства вины перед ней. «Я не в силах вернуть тебе здоровье, милая девочка. Напрасно я старался помочь тебе! Какой толк в моей заботе и участье? Кто защитит тебя доверчивая, чистая душа от оскорблений, несправедливости, когда меня не станет?»
  В тот вечер, когда он впервые увидел девушку и узнал в ней новую Марию, мать оплакивающую смерть распятого сына, он понял, что желание творить не умерло в нем, а вернулось с прежней силой, как в молодые годы.
  Он проводил все ночи в мастерской, (ему не хватало дня) кромсая кусок мрамора. От тусклого света слезились глаза, но он спешил, боясь не завершить свой труд, не успеть. Для Микеланджело Лючия была не только моделью, воплощением его замыслов. Скоро он понял, что девушка значит для него очень многое. Она стала утешением, отрадой его одинокой старческой жизни. Ее молодость словно целительная влага лечила его старые раны. Микеланджело приходил к Лючии уже целый год и забота о девушке стала для него необходимостью. "Доченька моя!"-часто шепотом повторял он, боясь, что она услышит. Смешной человек! Он стеснялся своей нежности.
…Все хорошо, Лючия, все хорошо, - повторил Микеланджело. Но немой вопрос в глазах девушки заставил его встать. Он подошел к ней, прижал к себе, целуя чистый по-детски беззащитный лоб.
- Выслушай меня, девочка! Никогда не смиряйся перед трудностями, не бойся ничего. Не верь, что жизнь бессмысленна, жестока. Каждый наполняет ее своим содержанием. Помни о тех, кто рядом с тобой! Будь великодушна к людям, подари им свое сострадание, любовь и они отплатят тебе тем же. Ничто так не ранимо как человек. Злоба, ненависть замет-нее, чем благородство и потому кажется, что они царят в мире. Но это не так, иначе мы бы давно не существовали, не рождались бы стихи, музыка. Мужественные, отважные люди несут на себе все тяготы бытия. Они живут ради прекрасных идеалов, ради других людей. Они достойны преклонения. Знаешь ли ты, что такое величие духа? Всю свою жизнь я стремился походить на этих людей, изображать их в своих произведениях. Я хочу, девочка, чтобы ты никогда не страдала, но это зависит от твердости твоего характера. Ты не должна считать себя несчастной, обделенной, ведь ты прекрасна!
- Синьор Микеланджело! Вы так говорите, словно прощаетесь со мной. Но чтобы ни случилось, я никогда не забуду вашу доброту и заботу.
Лючия замолчала и прежде, чем Микеланджело успел отдернуть руку, поцеловала ее.
- Что ты, доченька?! - Микеланджело погладил склоненную голову, потрясенный чистотой чувств и искренностью девушки.
- Отец! Позвольте мне так называть Вас. _
- Лючия, смел ли я мечтать об этом когда-нибудь. Ведь
никто за всю мою долгую жизнь не говорил мне этого слова.]
       - Дорогой отец, не покидайте меня, я всегда буду Вам предана, я...
Волнение мешало девушке говорить.
- Милая, родная девочка! Как я могу оставить тебя, ты - моя радость, моя утраченная и вернувшаяся молодость!
  Он с трудом спустился по лестнице, выйдя на улицу, оглянулся. Лючия смотрела ему вслед, на губах ее замерла светлая, детская улыбка.
  Это была еще не последняя их встреча. Впереди были лето и осень: расцвет и угасание. Микеланджело умер в феврале, глухой ночью. Образ Марии, пробудивший его усталую душу, напомнивший о далекой молодости и сомнениях ушел навсегда вместе с ним.
  Лючия узнала о смерти Микеланджело на следующий день. Какой-то человек принес ей пакет. В нем были стихи Микеланджело, переписанные специально для нее. Она попробовала прочесть одно из них, но слезы мешали ей. Из пакета выпал сверток, на нем было написано  : "Моей дочери Лючии". Лючия развернула бумагу. В свертке лежали деньги. "Зачем?! Они не заменят тебя никогда!" Девушка посмотрела на вышитый узорами платок, над которым работала долгими вечерами, чтобы подарить его Микеланджело. Ей хотелось сделать приятное близкому ей человеку, хотя она и стеснялась ему рассказывать о своем увлечении рукоделием, о желании найти чудесные узоры, тайна рождения и очарования которых была бы известна ей одной. А теперь скромный подарок был не нужен...
  Как далек был вечер их первой встречи, когда она так испугалась его взгляда, голоса и погасила свечу. После этого, казалось прошла целая вечность. Сама того не желая, Лючия прикоснулась к великой и таинственной жизни, к источнику непобедимой веры в счастье и величие человека. Она понимала, что уже не сможет жить по-прежнему.

                Глава четвертая

  Прошло десять лет. Лючия превратилась в цветущую молодую женщину. Во все квартале она была известна как искусная мастерица. Она вышивала, наносила узоры на ткани, каждому хотела подарить она красоту. Дядя ее умер и теперь она жила у одной старой родственницы, в другой части города. Но воспоминания прошлого часто будили ее среди ночи. Ей мерещилась старая комната ее юности, потускневшие, но такие дорогие черты лица. "Синьор Микеланджело работа приносит счастье мне и людям. Чего же мне еще желать! Но я не забыла о другом, я живу надеждой, как тогда." Она забывалась в тяжелом томительном сне и пробуждалась, когда лучи солнца касались ее подушки. Ноги девушки были все так же неподвижны. Шли дни, недели, месяцы. Часто сидя на балконе, она видел глаза мужчин, устремленные на нее. В некоторых она ловила безумные огоньки желанья. Но взгляды мужчин тускнели, когда они узнавали о ее несчастье. Некоторые с оскорбительной для нее жалостью отводили глаза, другие равнодушно проходили мимо.
  Однажды, когда Лючия вышивала на балконе, нарядный лоскуток упал на мостовую. Проходивший по улочке горожанин наклонился и поднял его. Он был очень хорош собой, этот юноша: строен, тонок, с вьющимися черными волосами.
- Синьора, - проговорил он почтительно, - Вы уронили лоскуток.
- Он мне не нужен, - ответила, покраснев Лючия. - У меня их много. Юноша спрятал находку в камзол.
  С тех пор он стал часто прогуливаться около ее балкона. Она не смела поднять пылающее лицо, боясь встретиться с его взглядом, но ей так этого хотелось! Она ждала юношу и каждый раз узнавал его по шагам. "Какой он добрый, великодушный человек! Я ему нравлюсь и его не останавливает то, что я больна," - говорила про себя бедная девушка.
  Как-то поздно вечером в доме раздался стук. Кто-то долго, не-терпеливо стучал в дверь. Старушка, у которой жила Лючия, спустилась вниз, чтобы узнать, что случилось. Лючия заволновалась, шитье упало на пол. Дверь в ее комнатку скрипнула и отворилась, вбежавший мужчина опустился перед ней на колени. Это был он! От неожиданности Лючия растерялась, почувствовав, как горят ее руки от безумных поцелуев.
- Вы пришли! Но как же это, зачем?
Он целовал ее страстно, с упоением. Лючия слабо защищалась.
- Я пришел к тебе навсегда. Встань же, любимая! -сказал он тихо, но так что ее охватила дрожь и предчувствие чего-то неизведанного и прекрасного, - Я хочу обнять тебя!
Он поднял Лючию из кресла. Но девушка не могла стоять, ноги не слушались ее. Запрокидываясь назад, она тянула за собой юношу, судорожно цепляясь за него. На лице горожанина промелькнуло внезапное изумление и страх.
- Что с тобой?! - закричал он, тряся девушку за плечи. В это время вошла со свечей родственница.
- Оставьте бедную калеку, синьор, - сказала она. - Для чего Вы ее так мучаете!
- Калеку?!- свеча осветила лицо юноши и исказившую его гримасу.
- Калеку?! Невероятно! - простонал он, - Где были мои глаза?! Так вот почему ты так странно сидела на балконе. Будь ты проклята, обманщица! Ты заманила меня в свои сети, омерзительная тварь! - вскричал он, брезгливо оттолкнув Лючию. Девушка упала в кресло, потеряв сознание.
  Она не скоро оправилась от происшедшего. Все ее женское естество было сломлено, подавлено. " Неужели я могу вызывать лишь отвращение и непонятную злобу? - спрашивала она себя. "Милый синьор Микеланджело, если бы Вы видели мое унижение! О мой дорогой, добрый отец я все бы отдала, чтобы вернуть Вас!"
  Время постепенно сгладило впечатление страшного вечера. Но Лю-чия словно спряталась от людей, ушла в себя. Днем работа увлекала ее. Она казалась себе царицей, всемогущей волшебницей, владеющей тайнами красоты. Разноцветные нити подчинялись любому желанию ее пальцев. Ночь оставляя ее наедине с жестокой судьбой. И хотя старушка стремилась всегда утешить ее, приласкать, Лючия понимала, что лучшие ее годы без-возвратно уходят, она стареет и утрачивает обаяние молодости.
  Лючия завидовала молоденьким девушкам, срывающим дерзкие поцелуи с губ своих возлюбленных. Их стройные фигуры растворялись в объятиях любви. О как часто она слышала задорный девичий смех! Точно лезвием ножа проводили по телу. Если б кто-нибудь знал какая пытка думать о любви, призывать ее и знать, что она тебя минует! Какая женщина вы-держит это! Лючия пыталась подавить в себе мысли о любви, но разве можно противиться природе! Теперь она редко сидела на балконе. Бледное лицо ее выделялось в сумраке комнаты. Оно осунулось, под глазами резко обозначились круги, губы поблекли. От прежней красоты не осталось и следа. Лючия давно не смотрела на себя в зеркало. Она знала, что подурнела и, к сожалению, ничего не исправишь. В один прекрасный день она проснулась и поняла, что значили приступы тоски и ноющей боли в груди, беспокоящие ее последнее время. Она должна была уйти, уйти навеки из этого мира. Лючия знала, что самоубийство - грех, но конец был для нее желанной целью, избавлением от ненужных страданий. Сидя в кресле, она прошептала молитву, прося прощение у Господа. Руки ее упали на неподвижные колени. "Умереть…" Она представила себе плачущую старушку-родственницу перед ее холодным телом, удивленные глаза соседей. А, впрочем, все скоро о ней забудут, даже о ее узорах. Ее тонкие пальцы дотронулись до нитей. Она не успела доделать платье одной дамы. "Что ты задумала, несчастное дитя!" Голос знакомый, сильный как порыв ветра раздался в комнате. "Как могли прийти к тебе такие мысли, неужели я в тебе ошибся?". "Нет, синьор Микеланджело, нет, но мне так тяжело. Даже работа, которая приносила мне удовольствие теперь угнетает меня. Руки одеревенели, они двигаются невпопад, совершенно мне не подчиняясь. Нужна ли я кому-нибудь? Может быть никто и не заметит моего ухода." "Дитя мое, тебе трудно, я вижу, но помни слова, что я говорил тебе так часто. Ты мужественная и сильная девушка! Как ты можешь сомневаться в своем будущем? Умереть, сдаться! Разве для этого дана жизнь, чтобы так быстро с ней покончить. Если бы у меня была возможность, я прожил бы еще одну жизнь! У тебя талант, а ты хочешь унести его с собой в могилу вместе с молодостью и красотой, похоронить в пыли и грязи, вместо того, чтобы дарить его людям. Кто тебе сказал, что ты никому не нужна? А те скромные женщины, твои соседки, разве не смотрят они на тебя с благодарностью, когда ты украшаешь их простенькие платья и юбки. Бог с ни-ми, богачами! Бедные люди всегда будут на твоей стороне, всегда под-держат. Кто сказал тебе, что ты несчастна? Может быть в мире есть люди гораздо несчастливее тебя!»
С этого времени ей стало казаться, что она слышит голос Микеланджело. Он разговаривал с ней часто и Лючии становилось легче, появлялась уверенность, внутренняя сила. Она не плакала. Слезы все реже и реже появлялись у нее на глазах. Постепенно мысль о самоубийстве оста-вила ее.
Между тем слава о ее дивных узорах распространилась по всему городу. К Лючии приходили знатные дамы и синьоры, простые горожане. Она тихо и доброжелательно улыбалась им принималась за работу. Многие дивились ее мрачноватому спокойствию, многие сочувствовали. Дамы называли ее "дикаркой", простые женщины - "милой труженицей", мужчины ее с любопытством, как будто она была заморской диковиной. Но никто даже не мог предположить, что эта странная безмолвная калека потрясла когда-то воображение Микеланджело Буонарроти, заставила его в конце жизни вернуться к работе над образом матери Иисуса.
                Глава пятая

  Однажды, когда она сидела за работой ей послышалось, что внизу скрипнула дверь. Через некоторое время до ее слуха донесся мужской голос. Он разговаривал с ее родственницей. Лючия не предала этому особого значения, потому что думала, что пришел один из заказчиков. Но когда шаги стали приближаться к ее комнате, девушку охватила тревога. Страшный вечер вспомнился ей внезапно и со всеми подробностями. "Нет, я не хочу опять, только не это!" И хотя она понимала рассудком, что страхи напрасны, вся напряглась, будто в ожидании нового потрясения. Сначала был осторожный стук. Дверь тихонько открылась. В проеме показалась высокая фигура в черном плаще. "Нет, нет!" - закричала Лючия, вскочив с кресла и упала как подкошенная на пол. Вошедший склонился над девушкой, долго всматриваясь в ее лицо. Он бережно поднял бесчувственную девушку на руки и перенес ее на постель.
Лючия пришла в себя не сразу. Странная тишина поразила бедную девушку. Она увидела, что лежит на кровати. Был уже вечер, и комната погрузилась во мрак. В комнате кто-то был, но откуда у нее возникло это ощущение? Она была уверена, что не ошибается. "Кто здесь?" - спросила Лючия и ее собственный голос показался ей вдруг слабым и жалким. "Кто здесь?" - повторила девушка и в тот же миг вспомнила все, что предшествовало странному забытью: и шаги, и открывающуюся дверь, и фигуру... "Прошу Вас, ответьте!" - проговорила она в третий раз. Легкий шорох был ей ответом. Из дальнего угла комнаты к ней стало приближаться что-то черное. Девушка прижалась к кровати и закрыла лицо руками.
- Не бойтесь, Лючия, — это был незнакомый голос, голос молодого мужчины.
Она отвела ладони. Прямо на нее смотрели пронзительны карие глаза. Они поражали, притягивали к себе, в них было столько сострадания.
- Я напугал Вас, простите, я меньше всего желал этого. Черные волосы коснулись ее щеки, она почувствовала теплоту его дыхания.
- Кто Вы? -Лючия пыталась опустить глаза и не могла.
- Мое имя Вам ничего не скажет. Меня зовут Рикардо, но Вас я давно знаю Лючия. Я искал Вас в старом доме, искал везде и вот нашел.
Он снял плащ и шляпу. Рикардо был высок и широкоплеч. Ему было лет тридцать. Его лицо покоряло мужественной, строгой красотой. Оно было честно и открыто.
- Скажите, Лючия, приходилось ли Вам тосковать о человеке, с которым Вам не удалось соединиться, и рану эту не смогло излечить даже время. Так случилось со мной. Как часто проходя мимо окна, где Вы си-дели неподвижно, я подолгу смотрел на Вас! Я замечал тень грусти в ваших глазах, но Вы меня не видели, погруженная в свои мысли. Я привык к Вам, если Вы не сидели у окна, весь день был для меня потерян. Вы ста-ли мне дороги, бесконечно дороги!
Лючия слушала с изумлением, не перебивая его.
- Боже мой! - проговорила она.
- Если бы я знала об этом, но я даже не догадывалась. Рикардо неужели Вы не знали, что я калека?
- Знал, но что мне было до этого! Я полюбил Вас искренне, всем сердцем, возможно, сам еще не понимая своего чувства. А потом я покинул Рим, слишком много тяжелого было связано с ним в моей жизни. Здесь я потерял любимого учителя, мое чувство не замечала любимая девушка.
- У Вас был учитель... Как должно быть тяжело лишиться поддержки мудрого и доброго наставника!
- Вы правы, Лючия. А утрата такого учителя, как синьор Микеланджело была для меня утратой вдвойне.
- Как! Не может быть! Рикардо, так Вы были учеником синьора Микеланджело? Возможно ли это? - в волнении воскликнула Лючия.
- Да, был когда-то. Рикардо произнес это глухо, с какой-то не-выразимой скорбью. - Увы, я не стал гением и даже талантом. Я оказался всего лишь жалким ремесленником. Я познал жизнь полную лишений, мучительных подозрений. Я задавал себе вопросы о смысле существования, о своем пути в искусстве и не мог найти ответа. Я не оправдал надежд учи-теля. Но я боялся поддаться разочарованию, утратить веру и решил вернуться к Вам. Я надеялся увидеть Вас живую и невредимую. Рим манил меня обратно. Я знал, чувствовал, что встреча с Вами принесет мне облегчение. Я мечтал о Вас, Лючия все годы добровольного изгнания.
- Так значит он был прав. Я читала о любви и не знала, что она рядом, а он был уверен в моем счастье.
- О чем Вы, Лючия?
Рикардо  наклонился к девушке.
 - Рикардо, синьор Микеланджело часто приходил ко мне, относился как к дочери, был так великодушен. Он говорил мне о любви, которая обязательно ко мне придет. Но…но прошло столько лет Рикардо и теперь ваша любовь не будет так сильна. Я очень изменилась, постарела, потеряла свою красоту, к тому же ноги мои по-прежнему не ходят.
  Лючия хотела еще что-то добавить и вдруг заплакала. Эй было стыдно, что он видит ее слезы, но она не могла сдержать их.
  Рикардо сел рядом с девушкой, обнял слабые, вздрагивающие плечи. Будто искра пробежала по всему телу Лючии. Она не смогла ничего вымолвить и только обхватила руками шею Рикардо, доверчиво прижалась, как ребенок, молящий о защите, о помощи. То волнение души, тот бьющий источник жизни, который долгое время девушка скрывала в себе за маской сдержанности и суровости, вырвался на свободу. Камзол Рикардо был мокр от ее слез, но он не отрывал от себя Лючию. Он молчал, не пытаясь ее утешить.
 Руки его замерли у нее за спиной и в этом мягком, почти неощутимом прикосновении было столько понимания и сдержанности. Он не позволил себе оскорбить девушку грубым вожделением и в уважении к ее беспомощности было столько благородства и истинно мужской деликатности. Лючия овладела собой. Лицо ее приняло прежнее выражение спокойствия.
- Как глупо, -сказала она еле слышно, -простите. Вы должны презирать меня.
- Нет, ни за что на свете.
  Рикардо улыбнулся. Улыбка его была мягкой, нежной. Он хотел ободрить девушку, поддержать.
- Рикардо, Вы ожидали увидеть другую, красавицу прошлых лет. Вы
разочарованы и не хотите в этом признаться, но Вы свободны и
если Вас сдерживает чувство жалости, отбросьте его! Я не хочу,
чтобы вы   мучились угрызениями совести.
- Нет, -ответил он твердо. Карие глаза смотрели серьезно и внимательно. - Нет, я не разочарован. Прошу Вас, не надо, Лючия! Мне так тяжело, когда Вы плачете, так невыносимо. Я люблю Вас. Когда Вы лежали на полу бесчувственная, маленькая, я поклялся, что стану вашим защитником, вашим преданным слугой. Что бы ни случилось, я буду рядом.
Башмачок случайно соскочил с ноги девушки и упал на пол. Лючия смутилась, не зная, как выйти из неловкого положения. Рикардо быстро наклонился и подняв башмачок, помог Лючии одеть его. Он сделал это так естественно, так заботливо, что девушка не выдержала. По пылающим щекам Лючии стремительно побежали ручейки слез и две капли упали на шею Рикардо.
- Что Вы, Лючия? Успокойтесь.
Его губы были совсем рядом. Она только сейчас заметила родинку на его верхней губе руку,
- Мое посещение расстроило Вас. Он поцеловал ей ладонь. - Я сейчас уйду, но вы позволите мне иногда навещать Вас.
-О если б я могла вернуть Вам хотя бы частицу того чувства, что Вы питаете ко мне! Вы так доброжелательны и снисходительны!
- Милая, - тихо прошептал Рикардо. Он взял шляпу, набросил плащ. Была уже ночь. Шаги его какое-то время слышались, постепенно отдаляясь и, наконец, все смолкло…

  Рано или поздно красивая женщина и красивый мужчина должны встретится, какая–то неведомая сила притягивает их друг к другу. Так произошло с Маргаритой и профессором Джулио Ламброни. Махов и его молодая жена познакомились с ним случайно в Риме. Маргарита знала немного итальянский и стала добровольной переводчицей между мужем и итальянцем. Они говорили обо всем и в том числе о творчестве Микеланджело. Джулио писал о нем книгу, он был известным искусствоведом. Как же Махов не угадал последствий этой встречи! 
А может быть все ему привиделось... Сколько раз он думал об этом. И каждый раз вспоминал тот солнечный день в кафе, на площади Навона, взгляд Маргариты, полный любви и обожания, брошенный на Джулио. Он и тогда в первый раз подумал, что это ошибка, ему просто показалось. Но потом он часто ловил этот взгляд жены, мимолетный, быстрый и замечал ответный взгляд Джулио. Дмитрий не устраивал сцен ревности, для этого было мало оснований, но тяжелый осадок накапливался в душе. И хуже всего было то, что в момент близости пропало чувство радости и доверия, так долго ожидаемое и выстраданное. Может быть Маргарита это и замечала, но она ничего ему не говорила. И это было еще тяжелее. Наверное, откровенный разговор между супругами все бы исправил, вернул бы их отношениям прежнюю свежесть и задушевность. Но он боялся, что его подозрения, высказанные в слух, оскорбят жену и разрушат их отношения навсегда. Махов терпел. Прошло десять лет после того свадебного путешествия, у Дмитрия и Маргариты родились две дочери. Они, конечно, любили друг друга и уважали. Но, но… Все-таки чего-то не хватало. Между ними осталась недосказанность.
    
                Глава шестая
Утро было солнечным. С улицы доносились веселые голоса. Лючия проснулась и сразу же услышала зов пробуждающегося города. Она приподнялась на постели и вдруг! Вдруг почувствовала, что ноги ее ожили! Она не поверила, ведь это было невозможно. Как могло произойти такое и когда? Рикардо... Его внезапное появление, неожиданное признание, буря чувств, пробудившаяся в ее душе, - вот в чем крылась загадка. Она вспомнила себя плачущую, забывшую обо всем в объятиях Рикардо и ей захотелось, чтобы все повторилось. Лючия опустила ноги на пол, с трудом встала. Держась за спинку кровати, она попыталась сделать один шаг. Ей удалось это с трудом, ноги не слушались и были словно чужие. Превозмогая себя, она сделала еще один шаг, но потеряла равновесие и упала. На миг перед ней промелькнул яркий солнечный свет, проникающий из окна. Старая родственница, пришедшая навестить Лючию, не сразу поняла, что случилось.
- О пречистая дева! - промолвила она побелевшими губами. - Милая девочка!
Лючия смотрела на нее глазами полными слез и радости. Это было состояние непрекращающегося чуда. Каждый день, как распускающийся цветок дарил ей аромат надежды, вселял уверенность в собственные силы. Куда только делись напряженная задумчивость и грустный взгляд чарующих глаз! Она стремилась всем сердцем вырваться из четырех стен, не дающих ей до конца насладиться великолепием мира. С помощью старушки она исходила из конца в конец свою небольшую комнату первый раз появилась на улице, несколько соседок не смогли сдержать возгласов удивления. Ей смотрели вслед и переговаривались. Вскоре известие об исцелении рукодельницы облетело весь квартал. Люди улыбались Лючии, поздравляли ее. Она смущалась, отвечала им доброй и застенчивой улыбкой.
"Милая девушка, - доносилось до нее, - дай бог, чтобы она была счастлива". А она, она ждала Рикардо, ждала с нетерпением, но он больше не приходил. И болезненная тоска мало-помалу стала проникать в ее радостные мысли. Сознание того, что он не видит ее счастья, не может разделить его угнетало Лючию. Она теперь часто выходила в сад, расположенный недалеко от скромного жилища ее родственницы. ' Он был маленьким и скромным этот уголок природы, но в нем росли милые ее сердцу розы, жасмин и фиалки. Ей было так приятно ощущать нежный запах цветов, легкое прикосновение ветерка и свежесть молодой листвы. Всякий раз, когда она думала о Рикардо, ей казалось, что травы и деревья шептали ей: "Он придет!"
"Неужели он забыл обо мне и все его слова, сказанные в тот вечер, были лишь утешением. Да, он не хотел показать, что разочарован! Но я не могу без него! Теперь, когда во мне зародилось что-то новое, не-ведомое, сильное, я должна потерять лучик радости! Рикардо, зачем ты сказал, что любишь меня! Лучше бы я не слышала этих слов".
Лючия не могла успокоиться. Напрасно она пыталась забыться. Его любовь растревожила, пробудила в ней ответное чувство. И хотя она боялась в этом признаться, это была правда. Как слепая бродила она по саду, натыкаясь на ветки деревьев и кустарников. И так же, как прежде в трудные минуты, минуты отчаянья она обращалась к синьору Буонарроти. Она разговаривала с ним, делилась думами, сомнениями. "Не печалься девочка, Рикардо не забыл тебя! -слышался голос старого учителя.
Но почему же он не приходил? Один раз в голову ей пришла безумная мысль искать Рикардо по всему городу. Сердце ее разрывалось от желания видеть его. Появись он, и она благодарная кинулась бы ему навстречу.
Однажды, гуляя в саду, она услышала странный разговор двух прохожих:
- Бедняга! - вздохнул один из них.
- Да что с ним?» —спросил его собеседник.
– Лихорадка. Мечется на кровати, да все поминает какую -то Лючию.
Девушка вздрогнула и подбежав к говорящим, боясь, что они вот-вот уйдут, воскликнула:
- Скажите, где он, где мне его искать?
 Разговаривающие с удивлением взглянули на странную молодую женщину так внезапно прервавшую их беседу.
- Ну хорошо, пойдемте, - сказал один из них в замешательстве.
 "Они говорили о Рикардо. Я не ошибаюсь и сейчас он в беде!"
 Лючия шла очень быстро, не замечая усталости в неокрепших еще ногах.
Темная, сырая комната поглотила ее. Лючия постепенно стала различать разбросанные куски гипса, полуразбитые головы, туловища, ос-танки былых скульптур, расколотые надгробия. Это была мастерская ваятеля, художника, терзаемого сомнениями, познавшего разочарование и тоску. Лючия впервые входила в святилище искусства и чувство благоговения и трепета проникло в ее душу. Слабый стон донесся до нее. Рикардо лежал на полу, рядом с постелью. Спина, грудь и лоб были покрыты капельками пота. Лючия с трудом узнала в этом изможденном человеке Рикардо. Наверное, он упал с постели и не в силах был подняться. Она наклонилась над лежащим, дотронулась до его слипшихся на влажном лбу волос. "Рикардо, Рикардо!"- позвала она, но его затуманенные глаза бессмысленно смотрели вдаль, не останавливаясь на Лючии. Напрягая все свои силы, она пыталась поднять его и уложить. НО она была лишь женщиной и ее тонкие, слабые руки не подчинялись ей. Стон больного терзал ей сердце. Ее мучило только одно, как помочь Рикардо. Он не должен больше лежать в сырой комнате! Собрав всю свою волю и решительность, она выбежала на улицу и остановила трех подмастерьев. Они исполнили ее просьбу и отнесли Рикардо к ней в дом, в ее комнату. Нагрев воду, Лючия с помощью старушки умыла его, укутала чистым, мягким одеялом. Теперь она еще раз убедилась, как приятно лицо Рикардо. Лючия взяла за руку, но рука бессильно упала на одеяло. Девушка просидела возле Рикардо всю ночь: он страшно бредил, метался по кровати и лишь к утру успокоился. Приглашенный врач сказал Лючии, что болезнь скоро пройдет, и он оказался прав.
Через несколько дней Рикардо пришел в себя. Глаза, беспокойно осматривая комнату, остановились на Лючии.
- Лючия, Вы? - прошептал он. Девушка склонилась над ним. - Но как я здесь оказался, кто нашел меня.
- Я, Рикардо. Я теперь могу ходить, это случилось после нашей первой встречи. Ноги мои ожили. Вы спасли меня своей любовью чуткостью, лаской. Я так нуждалась в сочувствии.
Вы поддержали меня, когда я лишилась последней надежды!
Рикардо понял все. Лючия впервые видела краску стыда на лице мужчины.
- Вы были у меня, в моей каморке! - Он застонал. - Неужели я для того приехал сюда, искал Вас, чтобы вызвать теперь отвращение!
- Рикардо, - ответила Лючия, - клянусь Вам, я не испытала и не испытываю к Вам отвращения, милый, добрый мой друг! Ваша болезнь уже проходит, но Вы будите жить пока у меня, в вашей мастерской слишком сыро. Я боюсь, что болезнь может вернуться. Знайте, что я не оттолкну Вас, я не могу отплатить Вам незаслуженной обидой!
Девушка осторожно поцеловала Рикардо в еще влажный лоб.
- Лючия, что Вы со мной делаете! Я не вынесу этого. Рикардо с благодарностью дотронулся до руки девушки. Она укрыла его одеялом.
- Спасибо, - он глубоко и с радостным облегчением вздохнул.


Они подошли к старому дому.
- Как я мечтала здесь побывать, Рикардо, - проговорила Лючия,
- Это его дом. Я читала стихи, а он выглянул из окна и слушал. Я читала тогда Петрарку, Я помню даже стихотворение.
"Коль нелюбовь сей жар, какой недуг
Меня знобит? Коль он-Любовь, то, что же
Любовь? Добро ль? Но эти муки, боже!
Так злой огонь?...А сладость этих мук!"
- Знала ли я тогда, как сложится моя судьба? Дорогой отец, я никогда не забуду тебя! Милый синьор Микеланджело, сколько бы не прошло лет, твоя могучая энергия, твое бескорыстное сердце будет помогать нам, заслонят нас от несчастий, от горя, от смерти.!
- Дорогой учитель, слова, что произнесла Лючия, повторяю и я в своей душе. Я думаю, что Вы не забыли своего ученика Рикардо. Я так рад встречи с Вами, с моим прошлым и будущим.
Рикардо и Лючия долго стояли перед домом, им не хотелось уходить, воспоминания не отпускали их. Было ранее утро. Они шли по тихим улицам Вечного города. Маленький сад встретил их ласковым дуновением ветерка и шелестом зелени. Старушка стояла на пороге, ожидая их возвращения. Они вошли в комнату. "Лючия, родная моя!" Рикардо прижался губами к робким губам девушки, испив сладостный, хмельной напиток расцветающего чувства. Грудь Лючии тяжело дышала. В девушке росла ответная нежность, ей хотелось отдать ему всю себя, всю свою исстрадавшуюся, уставшую ждать душу. Волны великого творчества, называемого любовью, подхватили ее и пенясь, понесли к-неведомым берегам радости.
- Рикардо, ты счастлив? - Да, дорогая. Она увидела в его глазах слезы, скупые слезы гордого и сильного мужчины.

…Повесть вызвала у Махова противоречивые чувства. Было видно, что автор новичок и не всегда владеет стилем. Но общая интонация, гуманность покорили Махова, и он решил встретиться с автором, послав ему на почту письмо. Ответ пришел, через некоторое время. Автора не было в городе, и он просил перенести встречу на следующую неделю. Махов ответил согласием.
Неделя пролетела незаметно. Махова снедало любопытство, он представлял себе автора нескладным, застенчивым юношей, мечтательным и неприспособленным к действительности.
Интересно совпадут ли его представления с реальным человеком?
Он прервал отпуск и приехал в редакцию. Зашел в кабинет, поговорил с сотрудниками и заодно ознакомился с текущими делами, ожидая прихода новоявленного автора. День обещал быть насыщенным. Вечером должна была приехать Маргарита с детьми. Он купил торт и пирожные. Дмитрий взглянул на часы - было без трех минут три. В дверь осторожно постучали.
- Войдите, - громко произнес Махов. Дверь отворилась и, если бы произошло землетрясение Дмитрий не так был бы удивлен, как появлению в кабинете Маргариты. Жена никогда не баловала Махова своим посещением на работе. Маргарита вошла загорелая, отдохнувшая, красивая как всегда и веселая. Она, казалось, заполнила своей энергией все помещение. Подойдя к мужу, она поцеловала его в щеку, обдав тонким ароматом его любимых духов.
- Как ты? – сразу же начала она, не дав ему опомниться, - Мне сказали, что ты на работе. Я не утерпела, решила прийти, соскучилась.
Дмитрий улыбнулся и прижался к ней щекой.
- Я тоже очень соскучился и по тебе, и по девчонкам. Но я ждал тебя вечером.
- А почему ты на работе?
- Ко мне должен прийти начинающий автор.
- Я мешаю?
- Да нет, просто, он будет стесняться.
Маргарита села рядом и прижалась к плечу мужа.
-Ты напрасно его ждешь.
— Это почему же? –спросил Махов, недоумевая откуда ей известно о новоиспеченном писателе.
- Потому что он уже здесь, рядом с тобой.
- Ты? – только и мог он произнести.
- Скажи, что ты не сердишься!
Махов резко встал и подошел к окну. Маргарита молчала, он слышал ее дыхание и удары собственного сердца. Все было как в спектакле с затянувшейся паузой…
- Зачем все это? - спросил Махов и голос его вдруг прозвучал как выстрел в тишине кабинета. – Ты хотела посмеяться надо мной? Что же тебе это удалось.
- Нет, родной. Что-то в ее интонации поразило его, и он обернулся.
В глазах Маргариты стояли слезы. Дмитрий озадаченно смотрел на жену, узнавая и не узнавая ее.
- Что с тобой, Рита?
- Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, как Рикардо к Лючии.
- Не понимаю.
Рита поднялась и встала у него за спиной.
- Когда я еще работала переводчицей с французского и английского в НИИ у меня бывали иногда минуты отдыха, простоя что ли и я писала повести и рассказы. Меня интересовала жизнь великих людей, вернее, как они справлялись с трудностями, посылаемыми им судьбой. Я читала о Микеланджело и мне захотелось о нем написать. В это время я стала изучать итальянский. А потом я встретила тебя… Вообрази, как я была счастлива, что в свадебное путешествие мы поехали в Италию, да еще познакомились со специалистом по Микеланджело. Я с упоением слушала Джулио. Многие факты из его рассказов о жизни Микеланджело я использовала в своей повести. Я не решалась признаться тебе, что я такая графоманка. Ты бы раскритиковал меня в пух и прах… К тому же после поездки в Италию ты изменился, охладел ко мне. Наверное, я разочаровала тебя. Мне было больно, нестерпимо больно. Все эти годы я думала, как вернуть твою любовь. Неожиданно мне в голову пришла странная мысль. «А вдруг Микеланджело и мне поможет, как Лючии?»
Дмитрий слушал ее не прерывая. Он испытывал странное чувство, похожее на прозрение, когда белое становится черным, а черное белым. Как все просто и искренне она объяснила и это была правда. Этому нельзя было не верить.  «Неужели из-за моей глупости я потерял что-то важное в наших отношениях? Сколько же лет я отнял от любви, мучаясь нелепыми подозрениями? Можно ли вернуть прошлое?»
- Не молчи, пожалуйста! – донесся до него тихий как мольба голос жены.
Он чувствовал спиной ее взволнованное прерывистое дыхание.
Махов повернулся взял в ладони такое знакомое и незнакомое лицо, ощутив тепло и шелковистость кожи. Ему принадлежит необыкновенная, чуткая и умная женщина, которая страдала от его нелепой ревности.
-Ты знаешь, я тебя обожаю, - прошептал он
               
                Глава седьмая

   У него была заботливая верная жена. Каждый день она стирала и гладила ему сорочки и отпаривала брюки, кормила вкусным обедом. Ни разу не слышал он от нее упреков или жалоб. Она всегда улыбалась и была очаровательна, всегда ухожена (когда она только успевала!) У него были хорошие мальчики шести и трех лет. И да! Он был счастлив, потому что нельзя было желать большего. И все- таки по непонятной причине он ходил несколько раз в неделю в кафе на площадь Навона. Садился за любимый столик заказывал себе крепкий кофе с коньком.
Прошло уже лет десять после их первой встречи, а он все надеялся, что увидит ее вновь. «Зачем, к чему, что за блажь?» Спросите вы.
  И вот однажды он был вознагражден. Сама судьба сжалилась над его долготерпением. В тот день, кажется это была пятница, после лекции он зашел  в кафе. Стояли замечательные осенние дни. Было еще очень тепло, на террасе сидели немногочисленные посетители. Оглядев всех привычным взглядом, он вдруг остановился как вкопанный, у него перехватило дыхание. За дальним столиком сидела семейная пара с детьми, с двумя белокурыми девочками. Он скорее почувствовал, чем увидел, что это «она». Он спрятался за колонну, наблюдая за Маргаритой и ее мужем. Они совсем не изменились. Махов, так кажется его звали, стал более респектабельным и уверенным в себе, а она….Ему показалось, что она расцвела еще больше, как ни банально это звучит. Маргарита оживленно переговаривалась с девочками и бросала быстрые взгляды то на них, то на мужа. Он вздохнул и вдруг ясно осознал, что его появление перед ними было бы излишнем. Если бы он заметил хоть каплю тоски, грусти в ее взгляде, он бы подошел. Но он ничего не нашел в ее глазах кроме радости и наслаждения жизнью.
  Джулио повернулся и пошел прочь. Он шел быстро, размашисто, стремительно удаляясь от площади Навона. «Она счастлива,-говорил он себе, чувствуя невольное облегчение,-с этой историей покончено навсегда». О если бы это было так! Едва он пробормотал эти слова, как горечь разочарования настигла его внезапным уколом. «Как же это невыносимо, черт возьми!».   
 Он запнулся и сел на скамейку тенистого сада, толком не понимая, как он здесь мог очутиться. Он не замечал этого сада, часто проходя мимо, занятый другими мыслями. И вот теперь, он словно оказался на другой планете. Тишина, покой, умиротворенность, немногочисленные прохожие.
Он пытался успокоиться и взять себя в руки, но еще больше распалялся, бередя в сердце так и не зажившую рану. Куда уйти? Бросить жену, детей, отказаться от налаженной жизни. Джулио вскочил:  «Вернуться! Еще раз, еще раз ее увидеть!» Как помешанный бросился он опрометью из сада. Но едва он достиг ажурных ворот, как столкнулся с высокой брюнеткой, проходившей мимо. На ней было роскошное платье нежно персикового цвета. В руках она сжимала золотистую сумочку-клатч. Он хотел уже пройти мимо, как вдруг незнакомка резко схватила его за руку. «Джулио, что ты здесь делаешь?» Он вздрогнул и отступил в изумлении. Перед ним стояла его жена.
-Лючия?
-Да, дорогой.
-Этот вопрос я хотел задать тебе. Что ты здесь делаешь в таком виде?
-Что значит в «таком»?
 Джулио замялся.
-Даже не знаю, что сказать. Ты просто красавица…Нет, не то…
Ты идешь со свидания?
Лючия засмеялась
-Я же была на концерте с Клаудией и Франческой. Джулио, ты забыл!!!Ведь мы вчера все обговорили с твоей мамой. Синьора Тереза согласилась посидеть с детьми.
-Неужели?!
Джулио тоже засмеялся, но неловко и принужденно, с истерическим надрывом. Лючия внимательно посмотрела ему в глаза, дотронувшись до дрожащих рук:
-Что случилось? Ты с ней расстался?
-С кем?
-С той женщиной. Ты уже много лет ходишь к ней на свидание.
Джулио удивленно уставился на жену.
-Не было никакой женщины, Лючия. Это все мираж, обман,- совсем тихо произнес он.
Жена молчала и лишь, когда он взял ее под руку, осмелилась спросить:
-Может быть погуляем?_
-Почему же нет, дорогая моя?- ответил он, чувствуя как спокойствие и уверенность постепенно возвращаются к нему.