Он, она и не состоявшаяся месть

   Когда её мама -  Анжела сказала  красавчику-папе, что у них будет ребёнок, тот страшно обрадовался.
- Прекрасно, значит, моя миссия  выполнена.
- Как выполнена? – удивилась высоким и мелодичным голоском мама Анжела, - Разве мы теперь не должны пожениться, чтобы  вместе воспитывать нашего ребенка?!
- Должны?! Кто тебе такое сказал?! Я совершенно  не планировал создавать ячейку.  Вы с этим прекрасно справитесь и без меня!
- Как  это я справлюсь?! На одну свою  скрипичную полузарплату?
- Не прибедняйся.  Папа у тебя – известный хирург. А мама, вообще – лучший гинеколог в Могилеве. Не пропадёте.
  Маме Анжеле было странно, откуда он  мог это  знать, ведь со своими родителями она его даже познакомить не успела.
      Анжела Исааковна  была замечательным  преподавателем музыки. и личико у неё было почти ангельское.
    Но сразу после 8-го класса, когда она поступила в музучилище, её окружили исключительно женщины – соученицы и  педагоги, а потом  и дети – ученики.
   На улице она знакомиться не умела. В транспорте к ней приставали одни алкаши.
   Некоторые  из её более решительных и менее  устойчивых морально коллег  умудрялись  уводить  из семей и иногда даже женить на себе отцов своих учеников. Анжела Исааковна  на это не была  способна – ни морально,  ни физически.
Ни ей самой, и ни кому-либо  из общавшихся с ней  пап такое  просто и в голову не приходило!

    И после её появления на свет мама Анжела чуть ли не ежедневно ей повторяла, что она – незаконнорожденная.   И что само  её рождение -  это самая ужасная ошибка в   ангельской, скрипичной, чистой и безупречной  жизни её мамы, где за исключением этого случая,  не было сыграно   ни одной фальшивой ноты.

       Дедушка Изя, когда это слышал, таинственно подмигивал ей  из-за маминого плеча,  и она  подспудно догадывалась, что её дед  как-то связан   с тем самым  неизвестным науке биологическим папой -Красавчиком.
   
   Она никогда этого предположения не высказывала  вслух, но где-то на дне души допускала, что когда её умный и предприимчивый по природе  дедушка окончательно   потерял надежду дождаться  внуков общепринятым образом, он был просто вынужден  принять  какое-то  нестандартное решение, и предпринять какие-то не слишком общепринятые манёвры. Для него, как хирурга, это,  очевидно, было не впервой.
   А для  его  Анжелочки, наоборот – впервой. Но ведь должен же был когда-нибудь случиться этот самый  пресловутый первый раз!

     Музыке подрастающая  "малышка" учиться решительно не хотела. Ни  скрипке, ни даже  фортепиано. Она убегала от  классических звуков из дому  или затыкала ушки своими длинненькими и очень перспективными в музыкальном смысле пальчиками. Всяким утонченным  музыкальным инструментам, она предпочитала ударные.
 
      Когда «малышке»  исполнилось 15 лет, она по израильской программе «Наале» уехала учиться в Израиль, и увезла  с собой чемодан с немногими  вещами и любимыми книжками, неразделённую любовь к маме Анжеле  и тяжелый узел ненависти к собственному  биологическому отцу, так никогда и не пожелавшему  её  повидать.
   
  Мы бы с вами сказали: Бог ему судья. Но она судила его сама,  с беспощадностью и безапелляционностью молодости, причем не одного только  собственного  папашу - Красавчика, как она называла его, а вообще – весь  их род мужской.

     При этом она была настолько убедительна, что своему первому возлюбленному по имени  Ян сумела за считанные месяцы совместной жизни у него  в мансарде внушить, что все мужчины гады, толстокожие, грубые и никчемные предатели и вообще сволочи.
    Ангелоподобный мальчик  Ян ни в коем случае не желал соответствовать этим  жестким  описаниям. Кроме того, он и сам, как выяснилось, с детства тайно мечтал о бантиках, и юбочках, а позже - о шпильках и стрингах. Так или иначе,   примерно через полгода он сильно усомнился в истинности  самой своей половой  принадлежности, а через год окончательно решил, что он по сути своей вовсе не парень, а нежная  девушка.
    Вскоре  он из Яна превратился в  Яну. Казалось бы такого  не могло произойти в принципе,  даже в страшном сне. Тем не менее, это было её реальностью. Её сердечный друг  начал носить лифчики- пуфф, юбки-мини и шпильки, по вечерам - краситься, а днём - делать маникюр и педикюр.
   Хорошо  это было для неё   или нет, трудно сказать, потому что Ян, как парень, старался быть хоть в какой-то мере джентльменом:  делал иногда приятные сюрпризы, не слишком  надоедал с просьбами и даже изредка  говорил комплементы.

    В то время как Яна оказалась 100 –процентной завистливой и истеричной стервой, воровавшей у неё  лифчики и косметику, и    именовавшей подругу  лишь  дебилкой, дурой  и уродкой недоделанной. Других слов для неё у Яны не находилось.  Женщины Яну  теперь  интересовали только как обслуживающий персонал и источник дохода…  Поэтому ей самой оставалось лишь мыть полы, развешивать бельё  и ежедневно  жарить Янины любимые  куриные окорочка. И при этом не иметь ни зарплаты, ни даже благодарности. Это было обидно.

   Ещё  примерно  через год, она оставила Яне записочку с вензелёчками и сердечками   и ушла   в «разделёнку»* к своему  случайному знакомому по барной стойке - Толику. Разделёнка – это новый израильский брэнд, означающий трех или четырёх комнатную квартиру, разделённую одной или двумя гипсовыми перегородками на две. И соответственно сдаваемую в наём двум разным семьям. Издержками этого дела бывают почти абсолютная слышимость друг друга и почти  полное отсутствие окон по крайней мере в одной из образовавшихся  «половинок». Ситуация напомнила ей "общежитие  имени монаха Бертольда Шварца".  Но её  Толик про этого  монаха ничего не слыхал.
    Он был лысоватым, довольно хмурым  и очень маскулинным  детиной под 40 и под 2 метра высотой,  водил многотонный тягач и, по всей видимости, переделываться ни в даму, ни в монаха никак  не собирался.

    Да и она, наученная  горьким опытом,  стала осторожнее со словами, и весь род мужской огульно не ругала. Они с Толиком разговаривали вообще не много. Их непреходящим занятием был жесткий, сладкий  и очень насыщенный секс. Иногда под аплодисменты соседей по разделёнке.  Утром,  днём, вечером и, разумеется, ночью.  В любую минуту, когда Толик оказывался… скажем так, под рукой.  Сначала от этих отношений у неё  ныла только нижняя часть тела. А потом  начало щемить где-то в груди.
     Зато  его как раз всё очень устраивало. Он даже  стал поговаривать о том, что хорошо бы им теперь и ребёночка родить а тогда уже и пожениться. На что соседи за гипсовой перегородкой   прореагировали неоднозначно. А она,  не сказав ему ни слова, пошла к врачу и попросила гормональной защиты от нежелательной беременности. Она и представить себе не могла большего ужаса, чем остаться под Толиком и его тягачом  на всю оставшуюся жизнь.

     Чтобы хоть немного передохнуть от беспрерывного и почти бессловесного секса и ехидных звуков  из-за  перегородки, она вечерами стала убегать в «Голубую луну» - замечательный клуб, где её воспринимали, как своего парня, и где можно было вволю послушать рок и транс,  и самой пообщаться с людьми  сугубо  вербально.
 
     Жаль, что Толик это развлечение  понял как-то превратно. А может, услышал из-за перегородки  клеветнические  пересуды… Факт, что  однажды он встретил её у дверей клуба и  молча, принялся  бить. Сначала кулаками, а потом и ботинками… 
   
  Очнулась она в приёмном покое. И первое,  что осознала, придя в сознание, что возвращаться опять  в «разделёнку» ей больше  никак нельзя. В первый момент она  даже стала подумывать, не стать ли ей лесбиянкой.  Но потом  вспомнила год, прожитый вместе с Яной, и ей  тут же перехотелось искать  любовь по женской линии.

      Лёжа на больничной койке, вся в ссадинах и синяках, она то и дело засыпала, и видела во сне, что к ней подходит кто-то весь в белом. То ли ангел, то ли брат милосердия... Нежно берёт её  руку  длинными  и музыкальными, как у скрипача пальцами, смотрит на неё понимающими, добрыми   глазами, и она уже любит его всем сердцем. Она интуитивно догадывалась, что где-то такое, наверное, бывает…
Где-то, возможно,  недоступно далеко… Может, даже и не на этой земле.

     И в эти минуты ей  больше  не хотелось мстить кому бы то ни было… Ни   Толику, ни Яне,  ни даже папаше-Красавчику. Даже странно…

    Хотя, вероятно, это были побочные последствия  полученной ею черепно-мозговой травмы…
    Кто знает, что она решит потом, когда хоть немного поправится?!