Саймон Логан. i-o

Индустриальная утопия сквозь призму декадентского эстетизма: анализ эстетической программы малой прозы С. Логана в сборнике «i-o»


Саймон Логан – мастер построения клаустрофобно-герметичных мирков в мрачном антураже проржавленных индустриальных ландшафтов, опутанных высоковольтными кабелями ЛЭП и утопающих в свалках металлического мусора.

Лейтмотив первых четырех рассказов сборника один из немногочисленных рецензентов в своем ЖЖ определяет как соприкосновение героев с «божественным, выраженным в красоте» [1]. Бессюжетные зарисовки «осколков» конвейерно-индустриализированного Метауниверсума Логана на первый взгляд представляются предельно детерминистичными.

Астрономическое время не имеет во вселенной Логана операционального смысла. Индустриальный смог матовой пленкой застилает небеса, скрадывая разницу между ночью и днем. Единственное мерило времени здесь – это работа.

«> время в этом месте измеряется в сменах
 > потому что ими отмеряются наши жизни» [2].
 
Несмотря на фиксацию неприглядной стороны индустриального быта, уродующего человеческое естество своим механистическим укладом, Логана интересует скорее не социальная, а эстетико-нравственная проблематика, рассматриваемая в разрезе классического противостояния чужака-одиночки и обывателей.

Главный герой «Призмы» – увечный безымянный инженер, одиноко обретающийся на отшибе гигантской свалки в своей ржавой времянке. Среди дребезжащих груд металлических обрезков и жеваной стали он натыкается на странную конструкцию, заключенную в клубке металлолома и сплетении проводов. Волшебный тысячегранник, пропуская через себя окружающее убожество, невероятным образом преломляет его и делает мир прекраснее и совершеннее.

Причудливая находка стала для героя чем-то вроде камертона, настроив «струны» восприятия его души на необходимый лад. Призма (именно такое название бессознательно родилось в мозгу сортировщика) научила его красоте, о существовании которой одинокий обитатель свалки, стиснутый в жестких рамках рабочего цикла, якобы даже не подозревал. С другой стороны, эстетическое восприятие отшельника уже изначально было подготовлено к отвлеченно-бескорыстной философской созерцательности – в действительности, удушливое пространство конвейерных мирков Логана не настолько замкнуто, раз автор загадочным образом допускает для своих героев выход на некий метауровень.

«Мое внешнее уродство удачно дополняло уродство внутреннее» [2], – безжалостно аттестует себя главный герой «Призмы», что явно несправедливо. Мучимый бессонницей, он регулярно обращает свое обезображенное дыхательной маской лицо к черным небесам, на бескрайнем полотне которых фабричный смог вырисовывает свои удивительные узоры.


Действующее лицо второй новеллы из выделенного нами квадриптиха «Коаксиальное существо» – инженер-высотник, обслуживающий силовые кабеля, раскинувшиеся в тысячах футах над городом «словно коаксиальная паутина». «Я и мои коллеги-инженеры – всего лишь мухи, попавшиеся в эту паутину» [2], – с горечью констатирует главный герой.

Снедаемый запредельным любопытством, инженер кропотливо мастерит из редчайших на этих высотах металлических отбросов устройство на манер Призмы из одноименного рассказа, дабы проникнуть в мир инобытия и узреть свое привычное «Высоковольтье окутанным голубой вуалью электрического импульса в один и две десятых мегавольт».

Это изобретение, пускай и неизящное, неладно скроенное из кусков грубой реальности – ошметков проводов и металлического сора – все же выступает удачной аллегорией поэтической оптики, поскольку позволяет взглянуть на прозаическую действительность под совершенно иным углом и «лицезреть лики божеств и вирусов», явленных в белой диадеме статического разряда.


Ураганный ветер хищно терзает невидимыми когтями стальную плоть опор ЛЭП. Повседневность убаюкивает – «приглушенный» ропот силовых кабелей и «сонное» стрекотанье трансформаторов в восприятии инженера, за долгие годы работы на высоте уже невосприимчивого к чудовищному шуму, сливается в мерный гул.

Однако этот холодный мертвящий шепот регулярно преображается, согреваясь «вулканическим извержением чистейшего бело-голубого пламени». Мерцание импульсов статического разряда колоссального напряжения – пожалуй, удачная в своем неистовстве метафора для подлинного искусства, столь же яркого, равно как и смертоносного, придающего блеклому контуру повседневности недостающей насыщенности и красок «Многоцветия Рая».

«В сполохах света я видел очертания моих коллег, съежившихся в своих резиновых пузырях, видел далекие города в сотнях миль отсюда, видел сверкание статических разрядов, материализовавшееся в воздухе, словно облако конфетти из алюминиевой фольги. А потом в сумеречном свечении импульса перенапряжения я увидел, как нечто стремительно промчалось вдоль широкой металлической в нескольких сотнях метров от меня».

Там, в высоте, среди макушек опор, проводки и электроприборов скользит, будто паря в воздухе, нечто изящное. Неопределенно очерченная паукообразная тварь перепрыгивает с одной опоры ЛЭП на другую, дабы ненадолго зависнуть в сплетеньях спиралевидных изоляторов, «подвешенных к вышкам на металлических растяжках» словно виноградные гроздья.

Вооружившись очками со встроенным УФ-преобразователем, электромонтер раз за разом настойчиво устремляет свой пытливый взор к густым сплетеньям проводов и металла, где свило себе гнездо странное существо неясной пугающей формы.

Изящество хищника влечет и отталкивает: тварь с непередаваемой грацией легко перепархивает «с одного массива металлоконструкций на другой». Уже оказавшись в Низковольте, на земле, бывший высотник так и не в силах отделаться от этого навязчивого фантома, пленяющего своей псевдо утончённой смесью омерзения и порочной притягательности.   


По своему содержанию переживания инженера, обслуживающего телеметрические сети, родственны устремлениям его коллеги из первого рассказа. Оба героя обречены на одиночество, непонимание и даже преследование со стороны окружающих.

Также зачем-то наделенный автором незаурядной интуицией, герой третьего рассказа «Нетадеталь» – безвестный труженик конвейера – видит в бесконечно тянущейся механической ленте таинственные знаки, которые, в конечном счете, роковым образом предопределяют его жизненный цикл. Изнемогая в томящих объятиях одиночества своей тусклой серой клетушки, он напряженно вглядывается во тьму. Посторонний звук, непохожий на размеренный фабричный гул, разогнал сон и разбудил какие-то неясные ощущения. Наконец, запустив руку под кровать, герой извлекает на свет божий необычную «альтернативную» заготовку.

По злой иронии Логана, раб производства на миг обретает субъектность Творца лишь затем, дабы впоследствии отправится на деконструкцию и постигнуть «предназначение нашей фабрики»:

«возможность помыслить о других возможностях была дана мне только для того, чтобы я осознал все их безумие» [2].

Образ цикла-конвейера, закольцованности, дурной бесконечности-Уробороса – каждодневного circulus vitiosus, напоминающего змея, впившегося в собственный хвост [2] – рефреном проходит сквозь художественную вязь прозы Логана.

«Я не мог сказать, работаю ли я теперь на более позднем этапе производства, ближе к готовому изделию, или же, наоборот, в самом начале, когда демонтаж исходного сырья еще не зашел достаточно далеко» [2].

Так, наблюдатель, смотрящий с перрона на движущийся состав, в конечном счете, повинуясь релятивистской иллюзии, будто бы сам начинает конвейером перемещаться в пространстве параллельно веренице застывших вагонов. В этом, пожалуй, заключена суть аллегории существования неуязвимого персонажа из «Вспышки»:

«Я хотел знать, значу ли я для нее так много, что из-за этого она собирается убить нас обоих, или я не значу для нее совсем ничего, и именно поэтому она поступает так» [2].

Свалка – еще одна топика прозы Логана, неизменно кочующая из рассказа в рассказ произвольно отобранного нами квадриптиха.

Ржавые миры Логана, на первый взгляд, априори аэстетичны, однако его героям, словно ведомым интуицией поэта «Цветов зла», удается помещать в эстетическое измерение феномены, которые в обыденном восприятии эстетической ценностью до этого, казалось бы, не обладали.

Именно в куче мусора обнаруживает свое сокровище герой «Призмы»; на свалках металлических отходов, столь редких в его широтах, находит все необходимые компоненты для своего чудо-устройства электрик из «Коаксиального существа»; среди кусков металлического лома работник конвейера из «Нетадеталь» отыскивает недостающий элемент для уникальной заготовки.

Логан сознательно вплетает в художественную ткань своего текста метанарратив индустриальной утопии, что формирует как бы два пласта повествования. Это двоемирие до предела нагнетает атмосферу загадочности происходящего, что позволяет выдерживать кульминационный пафос вплоть до завершения истории, так и не приводя, в конечном счете, читателя вместе с героем к желанному катарсису.

Мы так и не узнаем, чему заглянул в глаза там, на высоте инженер из «Коаксиального существа» – божеству или безумию. Никогда мы не узнаем, остался ли в живых неубиваемый герой «Вспышки», и что отражалось в глазах его спутницы Шивы в последний миг: навсегда ускользающий отблеск истинной любви или блики цинической правды безразличия.

Взаимопроницаемость двух пластов бытия у Логана, таким образом, заставляет читательское восприятие балансировать на грани, оставляя в механистичных мирках широкое пространство для полета воображения и множества трактовок – вне предзаданных очевидных причинно-следственных рамок.

Герой «Призмы», душа которого необъяснимым образом настроена на необходимый лад, инстинктивно тянется к звездам, дабы впоследствии в награду за свою восприимчивость получить тысячегранное сокровище, фантастическим образом преломляющее мир. Работник конвейера из «Нетадеталь», повинуясь сходной интуиции, проникает за пределы повседневности и созерцает символы, недоступные профанному взгляду.
 
Сошедший с конвейера артефакт с неизбежностью возвращается на конвейер. Здесь нет какой-то изощренной жестокости – работники свалки просто добросовестно исполняют свои обязанности по переработке и утилизации материала. Прекрасное существует теперь в иной форме и доступно тысячам других. Однако смогут ли те другие воспринять это прекрасное?

В любом случае, век красоты недолог. В этом и заключена ее наивысшая прелесть.

Своего апофеоза декадентская эстетика Логана достигает в рассказе «Вспышка». Красота недолговечна. Именно поэтому полубезумная бомбистка-анархистка Шива «трудилась над внешним видом своих адских машин не меньше, чем над их внутренним устройством... Она делала это не вопреки тому, что они были обречены на уничтожение, а по этой самой причине» [2].

Встретившись с сумасшедшей Шивой, бессмертный самоубийца погружается в «мир пламени». Подобно инженеру из «Коаксиального существа», открывшему для себя мир Высоковольтья в белой короне чудовищной силы электрических импульсов, он становится «падшим ангелом» «огненных Небес», в буквальном смысле оседлав взрывную волну.

Рассматриваемые здесь авторские тексты – цветистая лужайка, пестрящая загадочными символами, таинственными знаками, едва уловимыми полунамеками и недомолвками. Из рева пламени до героя «Вспышки» доносятся какие-то «голоса», инженер из «Коаксиального существа» буквально спиной ощущает приближение чего-то бесформенного, юркого и безликого. Труженик конвейера загипнотизирован таинственными знаками на механической ленте, вечный самоубийца тщетно пытается разгадать безумные иероглифы, шрамами испещряющие идеальную параболу спины его сообщницы.

«Что-то про богов, звезды и холодные синие океаны» [2].

Однако капризное божество не любит, когда за ним подглядывают. Соглядатай непременно будет низвергнут, а лики запретной красоты навсегда отпечатаются на сетчатке его глаз. Там, внизу он будет уныло бродить среди обывателей, снедаемый сладостным ужасом, в бесплотных мечтах о недосягаемом.


1. Саймон Логан, «i-o» https://happy-book-year.livejournal.com/138907.html

2. Логан Саймон (Logan Simon) i-o http://readfree.ru/book/C337