На что способен человек. Элиэзер Бэн-Иеуда

      Вот уже десять лет как я живу в Израиле. Нормально живу, - как все. В последний год снимаю комнату в доме на улице Бэн-Иеуды. Честно говоря, мне и в голову никогда не приходило поинтересоваться, кто же такой этот Бэн-Иеуда. Ну, ясное дело - какой-нибудь там общественный деятель, один из основателей Израиля, иначе его именем не назвали бы центральную улицу.
И вот однажды, когда мне казалось, что я погрязла в буднях, что сил нет и я, наверное, уже ничего не смогу изменить в своей жизни, мой израильский сосед-приятель спросил, а знаю ли я, кто такой Элиэзер Бэн-Иуда. Он был настолько загадочен, задавая свой вопрос, что я решила поинтересоваться. Как выяснилось, Бэн-Иеуда был не просто «одним из…», но можно сказать - единственным в своем роде.
 
     Его настоящее имя Лазарь Перельман, и родился он в местечке Лужки (Беларусь) в 1859 году в семье хасида, который, естественно, хотел, чтобы его сын стал известным  раввином. Он и стал известным, но только совсем не раввином, о чем его отец так и не узнал, так как умер, когда бедному малышу было всего 5 лет. Дядя послал его учиться в село Глубокое; а в 1877-м году Элиэзер закончил гимназию в городе Двинске. Похоже, уже в те годы у него появились некие идеи относительно Израиля, и в 1879-м, то есть в возрасте двадцати лет, он уехал в Париж изучать медицину, чтобы лечить больных в Эрэц Исраэль. Узнав, что сам болен чахоткой, он оставил мечту стать доктором и поступил в учительскую семинарию «Альянса» ( Всемирного еврейского союза, основанного в 1880-м году для оказания помощи евреям во всем мире ). Тогда же Элиэзер женился на Деборе Ионас, старшей дочери журналиста Шмуэля Ионаса, с которым познакомился еще в селе Глубоком и который убедил его получить светское образование, а будущая жена учила его русскому языку. Из Парижа они уехали в Вену, оттуда – в Алжир, и затем – в Яффо. По пути уже он обучал свою жену – ивриту. Когда в октябре 1881-го года они сошли на яффский берег, Элиэзер поцеловал землю обетованную и, взяв жену за руку, поклялся: «Отныне мы будем говорить только на иврите!»

       Я вдруг подумала: как редко мы задумываемся (если вообще задумываемся) о том, что то, что сегодня нам кажется совершенно привычным и обыденным, тогда, во времена Бэн-Иеуды, было чем-то из ряда вон выходящим. Свободно говоря на иврите и называя его родным языком, мы как-то не думаем о том, что совсем недавно (что такое 120 лет для истории?) этот язык был мертвым языком, подобно латыни, древнегреческому, арамейскому. У Теодора Герцеля были веские основания утверждать в книге «Еврейское государство» (1896), что не может быть и речи о том, чтобы иврит стал государственным языком: «Кто из нас знает иврит достаточно, чтобы заказать на этом языке железнодорожный билет?» В той ситуации национальная идея Элиэзера Бэн-Иеуды (свое имя он поменял, поселившись в Палестине) казалась просто фантастической и чрезвычайно дерзкой. Вот что он писал в своей статье «Важный вопрос», опубликованной в венском журнале «Ашахар» («Заря»): «Если мы хотим, чтобы имя Израиля не было предано забвению, мы должны создать нечто такое, что могло бы служить центром для всего нашего народа, подобно сердцу в организме, из которого кровь устремится в артерии и наполнит жизнью тело нации. Это «нечто» - поселения в Палестине… Почему некоторые из наших людей заявляют, что мы непригодны для самостоятельной жизни в качестве нации? Только потому, что не говорим на общем языке? Разве у нас, евреев, нет языка, на котором мы можем писать обо всем, что хотим сказать, и на котором мы можем даже говорить, если проявим свою волю?» И сам Элиэзер Бэн-Иеуда проявил ее в полной мере. Его дом стал первым домом в Иерусалиме, где говорили только на иврите. На обитателей дома показывали пальцами, над ними смеялись и издевались, называя сумасшедшими. Но Элиэзер был слишком упрям и чрезвычайно верен своей «безумной» идее, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. В 1882-м году у него родился сын Бэн-Цион, который официально стал первым «ивритским ребенком» -  то есть, первым ребенком, для которого иврит был не выученным, а родным языком. Окружение семьи предрекало ребенку мрачное будущее, утверждая, что в таком языковом окружении (ведь даже его мать Дебора не очень-то владела возрождающимся языком) он не сможет нормально развиваться. И действительно, до четырех лет Бэн-Цион вообще не говорил. В конце концов, жена Бэн-Иеуды не устояла и втайне от мужа начала разговаривать с ребенком по-русски; когда это раскрылось, между супругами разгорелась семейная ссора, и во время нее – о, чудо! – Бэн-Цион заговорил.
 
   Чтобы общаться с маленьким сыном, Бэн-Иеуде пришлось придумать много слов, без которых нельзя представить детский словарный запас. Так на свет появились кажущиеся сегодня элементарными слова, такие как «буба» (кукла), «офанаим» (велосипед), «глида» (мороженое) и т.д. Тысячи самых нужных слов отсутствовали в лексике языка иврит. И Бэн-Иеуда начал их создавать: «шаон» (часы), «итон» (газета), «хаяль» (солдат), «ракэвэт» (поезд), «шахэвэт» (туберкулез)…

     Он заразил своей одержимостью жену, друзей, учеников школы, где  преподавал по собственной методике: учить ивриту только на иврите. Он основал еженедельную газету, специальную детскую газету и ряд других периодических изданий, которые не только издавались на иврите, но и пропагандировали его. Лозунгом возрождения иврита стали слова: «Иври, дабэр иврит!» («Еврей, говори на иврите!»). В массовом сознании израильтян этот девиз ассоциируется именно с образом Элиэзера Бэн-Иеуды, ставшего символом возрождения иврита. Хотя на самом деле, Бэн-Иеуда просто как-то сказал заболевшему другу: «Говори на иврите и выздоровеешь». Трудно определить, шутил ли он.

      Вместе с группой других учителей-энтузиастов Элиэзер Бэн-Иеуда создал общества «Тхият-Исраэль» («Возрождение Израиля») и «Хэврат сафа брура» (в дословном переводе «Кампания чистого языка»), которые поставили перед собой цель возродить разговорный иврит, развить и осовременить его, превратить в язык повседневного общения. Большое внимание уделялось обогащению языка. Бэн-Иеуда создал огромное количество неологизмов, значительная часть которых существует в иврите и до сих пор. Он стремился ввести простой, удобный, понятный стиль, боролся против напыщенной и витиеватой речи, принятой в те времена в еврейской прессе. И серьезно занимался грамматикой.
 
      Когда Бэн-Иеуда задумал свой грандиозный труд – создание полного словаря иврита, - на иврите не было даже слова такого - «словарь», говорили «сэфэр миллим» (книга слов). Тогда он создал неологизм, взяв за основу «мила» (слово) и образовав от него «миллон» (словарь) – самое первое слово современного иврита, созданное им самим. По тому же принципу создавались и другие недостающие слова. Например, слово «магэвэт» (полотенце) входит в одно корневое гнездо со словами «мэнагэв» (вытирает), «нэгэв» (пустыня в Израиле, юг). Обобщение его одноименным корнем происходит, так сказать, на основе их «функционального сотрудничества». Или слово «ктовэт» (адрес) – образовано от того же корня, что и слова «котэв» (пишет), «ктива» (написание), «михтав» (письмо). То есть, новые слова – суть производные старых корней. Они образованы с помощью словообразовательных моделей, разработанных Бэн-Иеудой. Объединение их в одну группу со старыми словами идет путем установления связей между ними по ассоциации, функциональному родству, сходству по какому-либо признаку. На основе системы библейского иврита он создал новую систему, дающую возможность планировать, развивать язык. Если он не находил нужных корней в древних еврейских текстах, то обращался к другим языкам: арамейскому, арабскому и даже европейским. Так что он не был «выдумщиком» слов, как его некоторые называли. Однажды он сказал своему другу: «Мне приходилось где-то читать, что мы, евреи, говорим на 70-ти разных языках. Пока мы говорим на языках гетто, нам не стоит и мечтать о свободе… Ивриту названия инструментов и утвари нужны не меньше, чем философские понятия. Все эти слова когда-то существовали в иврите, но были утрачены. Из иврита они пришли в арабский, греческий и другие языки, где получили права гражданства. Теперь пора их отыскать и вернуть домой. Кому-то придется годами искать в еврейских книгах и сочинениях на других языках, в библиотеках всего мира те слова, которыми наш народ некогда пользовался, но которые были утрачены».

      Вот и пришлось ему по всему миру искать «заблудившиеся слова», «возвращать их домой». Целые годы он провел в библиотеках и книгохранилищах Лондона, Оксфорда, Парижа, Ватикана, Флоренции, Рима, Вашингтона, Нью-Йорка, Берлина. В одном из писем он писал: «Я не могу просто сказать вам: примите мою точку зрения. Лишь только группа ученых, работающих совместно, способна создавать необходимые слова. Иначе иврит уподобится беззащитному городу, красу и честь которого может осквернить каждый, кто только пожелает».

      Такая группа объединилась летом 1890-го года в Комитет языка иврит с целью «способствовать распространению языка иврит, в том числе и разговорного, во всех слоях общества». Теперь под председательством Бэн-Иеуды трудились раввины и ученые. Комитет проделал огромную работу по систематизации лексики современного иврита, изданию словарей и учебников, выработке норм правописания и произношения. Несколько слов, которые сегодня кажутся такими привычными, ввел в иврит старший сын Бэн-Иеуды – Бэн-Цион: «мэхонит» (автомобиль), «моадон» (клуб), «ацмаут» (независимость). Со временем деятельность Комитета разрослась настолько, что в 1920-м году на его базе по предложению Бэн-Иеуды была создана Академия языка иврит, председателем которой он оставался до самой смерти.
 
        Конечно же, работа Бэн-Иеуды над возрождением иврита протекала не так уж легко и безоблачно. Его стремление привить сефардское произношение в качестве нормативного в разговорном иврите вызвало яростное сопротивление евреев-ашкеназов, которые составляли большинство в ишуве. С чисто научной точки зрения произношение евреев-сефардов действительно было ближе, чем ашкеназское к произносительной норме иврита ТАНАХа и Мишны – в том виде, в каком она была зафиксирована в передаче ивритских слов в греческой и латинской транскрипции последних веков до нашей эры и начала нового летоисчисления. Но у Бэн-Иеуды были причины и чисто эмоционального характера: ашкеназское произношение ассоциировалось у него с существованием евреев в галуте (т.е. изгнании), а иврит, по его идее, должен был стать родным языком еврейского народа, возрождающегося на своей родине.
       Да и с сефардским произношением было непросто, поскольку оно имело множество разнившихся на слух вариантов. Скажем, евреи Йемена с трудом понимали евреев, несколько поколений которых жили в Греции или на Балканском полуострове, хотя и те и другие относятся к сефардской ветви. Для йеменитов, например, характерно гортанное произношение некоторых гласных. Кое-какие особенности этого произношения принял в качестве правил Бэн-Иеуда – в частности, гортанные звуки, обозначаемые буквой «айн», и подчеркнутое в определенных условиях произношение звука «х». Ашкеназам было трудно приспособиться к подобному произношению, да они и не приспособились.
 
        Не желали мириться с идеей Бэн-Иеуды и ультраортодоксальные евреи, которые по-прежнему считали иврит святым языком, предназначенным исключительно для общения со Всевышним, а никак не для повседневного употребления. А творческая интеллигенция и многие представители научных кругов полагали, что иврит – язык архаичный и примитивный, никак не вписывающийся в современные реалии, что он не годен для изучения ни одной из наук, от математики с физикой до истории с философией, что на иврит невозможно перевести литературу других просвещенных народов. Следует отметить, что еврейские общины Франции, Германии и Великобритании, которые открыли в Эрэц Исраэль школы и финансировали их, настаивали на том, чтобы преподавание в этих учреждениях велось на «исходном языке» - французском, немецком, английском, а иврит использовался исключительно для изучения ТАНАХа.

       Личная жизнь Бэн-Иеуды тоже была непростой. В 1891-м году умерла его жена Дебора. Бэн-Иеуда оказался в отчаянном положении вдовца с двумя детьми. Еще трое умерли, и раввины запретили хоронить их на еврейском кладбище, как детей «еретика», «отступника». Надежды на возрождение иврита были довольно смутными. Даже в Иерусалиме в 1902-м году насчитывалось всего семей десять, в которых говорили на иврите. Отлученный от общины, оклеветанный врагами, Бэн-Иеуда по доносам самих же евреев, был брошен в тюрьму, а газета «Ха-цви» («Олень»), основанная им, была запрещена.
 
      Будучи уже тяжело больным, он женился на младшей сестре Деборы Хемде Ионас, которая взвалила на себя заботы о сиротах, бесприютном доме, сама зарабатывала деньги, чтобы муж смог оставить работу в школе и посвятить себя главному делу жизни – составлению «Полного словаря древнего и современного иврита».
 
      Элиэзер Бэн-Иеуда несокрушимо верил в свою миссию. Он был самым большим упрямцем во всей Палестине – «маленький, измученный болезнью человек, с клочковатой бородой, в пенсне и красной турецкой феске, закутанный в таллит (молитвенное покрывало)». В 1908-м году он писал в газете «Ха-цви»: «Для каждого дела нужен только один мудрый и энергичный человек, готовый приложить к нему все силы, и дело пойдет, несмотря ни на какие препятствия… Для каждого новшества, для каждого самого малого шага на пути прогресса необходим первопроходец, который не знает отступления». Именно таким первопроходцем и был сам Элиэзер Бэн-Иеуда. Конечно, он был не единственен в своей попытке возрождения мертвого языка (например, в то самое время когда Элиэзер и Дебора поклялись говорить на иврите, египтянин Клаудиус Лабит заявил своей невесте, что в их доме будет звучать только коптская речь), но он был единственным, кому эта попытка удалась. И в 1920-м году, еще при жизни Элиэзера Бэн-Иеуды, иврит стал одним из трех официальных языков Израиля, наряду с арабским и английским.


*Написано на основе информации из интернет-источников.

Киев, 2012