Журавлевы

          В  семье Журавлёвых  было 6 человек детей. Тетя Даша была дальней родственницей мамы. Хорошо запомнился их маленький, старенький, низенький домик под огромным раскидистым деревом на Горской улице, на которой и мы тогда жили в полуподвальном этаже дома №72.

          Говорят, что театр начинается с вешалки. Ну, а дом начинается с сеней или коридора. Хорошо запомнился их  темный коридор. Кажется, что при свете я его  ни разу не видела.. Но мне, ребенку, навсегда запомнилось как жутко было в темноте пробираться к их туалету. У его двери висел выключатель. Найти его рукой и  повернуть его ручку было  для меня геройством - ведь  от него всегда немного било током. С тех самых пор и знаю, как это «немного бьёт током».
 
         Дядя Егор, или как мама его звала - Жоржик, работал на обувной фабрике рабочим, тетя Даша – уборщицей в милиции. Запомнилась мне групповая фотография, на которой молодая, симпатичная и черноглазая тетя Даша стоит в окружении милиционеров - единственная женщина в цветастом платьице среди «строгих мундиров».
 
         У Журавлевых было очень просто и  шумно. У дяди Егора было плетеное кресло, которое стояло под большой иконой Георгия Победоносца. Киот иконы был из виноградных кистей покрытых сусальным золотом. Запомнилось, что половички на их полу были прибиты гвоздиками. Старшая дочка их Нина, крестница моей мамы, была замужем и жила в Ленинграде. В этом маленьком домике проживало помимо родителей 7 человек детей. Вторая по старшинству дочь Галя родила ребенка вне брака, её сын был ровесник её младшей сестры Татьяны, 1952 г.р. им в ту пору было по 4 года.  Его почему-то все звали «Седой». Он называл тётю Дашу мамой, а свою мать – Галькой. Был ещё у них Шурка 36 г.р. Витька 41 г.р. и Вовка 49 г.р. Помню, как детвора в драку бросалась исполнить просьбу отца принести кружку воды.

          Галя, мама Седого, работала в ту пору в родильном отделении нянечкой.  Она-то и принесла однажды «на вечер»  эту книгу.  Помню, как дети Журавлевых  листали эту книгу, и мне 6-ти летней удалось  увидеть одну картинку, по которой поняла как появляются дети - зато  никаких вопросов и любопытства об этом потом не возникало.
 
          Самое  трогательное воспоминание о Журавлевых у меня связано с Женечкой. Это был красивый белокурый мальчик лет трёх, на лице которого было  тихое страдание, который с любовью смотрел на всех нас и  которого мы все любили. Этот мальчик был сыном старшей дочери Журавлевых – Нины. Как сейчас вижу развешанные на просушку по комнате широкие бинты, много бинтов, и его, стоящего на стульчике, подставившего свой больной бочок бабушке. Женечка ласково называл тётю Дашу «бабенька», она заботливо хлопотала вокруг него, смазывая какой-то мазью маленькую дырочку у него справа, и забинтовывая потом его животик. Он потягивался, вздыхал как взрослый и был очень мил, терпелив  и до слез нежен. Невероятной красоты ребенок родился у Нины со свищём в боку, из которого постоянно вытекал желудочный сок. Через несколько лет этот мальчик в Ленинграде умер, но его светлое и страдальческое личико навсегда осталось в моей памяти.

          Когда я стала взрослой,  мама мне рассказала, что Жоржик привез из Германии после войны своей старшей дочери Нине очень красивое платье. Про платье обмолвился, что снял его с  молодой немки, та плакала, но он платье снял и  привез его в подарок Нине. Рассказывая об этом, мама с сожалением добавила, что если бы Жоржик не поступил так в Германии, то и Женечка у Нины родился бы здоровым. 

          Говорят, что в истории нет сослагательного наклонения, но невольно вспоминается жизнеописание какого-то старца, где рассказывается как  у монастырского колодца сорвался тяжелый ковшик  и угодил ему острой ручкой в глаз, но он успел закрыть его, и ручка угодила в веко. Потом он вспомнил, как в детстве он из озорства и любопытства собирался выколоть  котенку глаза, но потом вовремя остановился! «Если бы я тогда выколол котенку глаза – то сам сейчас точно остался бы без глаза» - говорил старец.
Дай нам, Господи, всем людям внятного разумения никогда не поступать плохо и никому не творить зла.