ДЕД

Мы проезжали через полуразрушенное село. Впечатление от этих пустых домов было очень грустным и удручающим. И вдруг на обочине среди этого опустошения мы заметили щупленькую девочку лет двенадцати. Она зыркала на нас большущими глазами, выглядывая из бурьяна. Я попросил водителя остановиться. Интересно, как она оказалась в этом нежилом месте.
            Увидев, что мы остановились, она вдруг смело направилась к нам навстречу. Я, откопав пару конфет в бардачке, вышел из машины.  Но, завидев незнакомого мужчину, девчушка повернула обратно.
            Я быстро нагнал её:
— Что ты здесь делаешь? 
— Живу, — последовал краткий ответ.
—  Неужели здесь кто-то живёт, — не унимался я.
— Да, мы... мама, я и дедушка, — ответила она, потом, уже расхрабрившись, спросила: — Пойдёшь к нам в гости?   
Не принять это предложение было невозможно. Я позвал водителя и зашагал за ней в направлении маленького домика, чуть менее разрушенного, чем остальные.
            — А почему вы здесь живёте?  — я продолжал  расспрашивать  девочку.
— Не знаю, наверно, дедушке здесь нравится, — просто отвечала она. — За несколько километров отсюда есть деревня. Я хожу туда в школу, а мама работает медсестрой.  Нам там обещали дом, и мы все ждём. Папа погиб во время войны. И дедушка воевал.  Можно сказать, мама и я тоже воевали, потому что иногда стрельба доходит до нас. 
Я почувствовал, что ей нравится говорить, видимо,  гости не часто здесь бывают. Навстречу нам вышла мама — приятная женщина с уставшим лицом и грустными глазами.
  — Вы уж простите мою девочку...  ей хочется общения,  —  начала женщина разговор. — Она целый день со мной и с дедом. Жители деревни переселились чуть дальше от границы,  для безопасности детей. Мы единственные остались. Некому было помочь с постройкой нового дома. Но скоро обещали... как семье погибшего... Так что — ждём.
            Мужчина лет семидесяти — семидесяти пяти сидел у крыльца и что-то чинил, не обращая на нас особого внимания. День был солнечный, горы оттеняли  долину и тутовые деревья. И только разрушенные и заброшенные дома нарушали эту гармонию...
            — Дед, кажется, не очень обрадовался нам, не так ли? — спросил я, не заметив особой приветливости со стороны того. Но женщина рассеяла мои сомнения:
— Нет, не так, он очень добрый, просто сдержанный... И ещё плохо слышит. Когда-то он преподавал в университете. Но всё оставил и пошёл на войну с сыном. На войне он был ранен в голову. Прооперировали удачно, только вот со слухом проблемы.  Меня брат зовёт в Армению, но как я деда оставлю  — у него нет никого, кроме нас... И ещё вот эти горы, которые он любит даже больше нас.
            Дед молча показал на скамейку, мы сели и попросили воды. Девчонка нырнула в сад, видимо, за водой. Мать грустно посмотрела ей вслед:
— Одинокая жизнь не для молодости, — вздохнула она.
  Вдруг дед сухо сказал:
— Перемелется — мука будет.
— А почему здесь никого нет, — спросили мы, присаживаясь вместе с водителем на скамейку.
 — Как почему?! — удивилась женщина. — Не видите — все дома бомбёжкой разрушены. Только наш дом уцелел. Дед считает, что это знак: ему надо остаться здесь.
            Дед неторопливо снова заговорил:
— Для меня эти руины  —  память о сыне, о  людях, когда-то живших здесь... ведь часть из них погибла,  другая  —  переехала...  кто куда. Молодым хочется туда, где люди, а я останyсь там, где вся моя жизнь. Я ведь родом отсюда, это потом уехал учиться и остался преподавать. А когда началась война, поддержал сына и вернулся, но уже  воевать. Хотя было трудно. У меня были хорошие друзья детства,  теперь они уже по ту сторону границы,  —  сказав это, он замолчал надолго, погрузившись в воспоминания. Видно было  — разбередил раны, которые, наверно, никогда не заживут до конца.
Какое-то время мы все молчали, уставившись вдаль.      Потом дед снова заговорил:
  — Скоро они переедут,  — показал он на невестку и внучку,  — и я рад за них, но сам останусь здесь, ради  моего сына, моих близких и  друзей. Да и лучше размышляется, когда ты один. Думаешь, вспоминаешь, сомневаешься... и вообще — живёшь своей жизнью, а не чужой.
Говорил он просто, и слова его тронули нас до самой глубины души. А дед продолжал:
— Тогда нам казалось, наша правда — единственная, мы жили здесь веками и хотели жить, а нас выживали. Теперь я вижу и другую правду. Да, это наш дом, но если наши дети уезжают — он будет чьим-то, будет принадлежать кому-то другому. Так и с народом. Тогда всё непонятно, зачем это упорство с той стороны. Примите сегодня, что эта земля принадлежит нам, и завтра она будет наполнена вашими детьми. Мой сын погиб на этой войне. Может показаться странным, но в моём сердце нет ненависти. Через моё горе я познал нечто большее — понимание временности человека, судьбы, народа. Это время надо чем-то занять. К сожалению, у нас это время было занято войной.  Слёзы утраты, горечь потерь... К чему, если через десятки лет нас может и не быть здесь, ведь мы потеряли лучших и подтолкнули худших.

Он снова замолчал, погрузившись в свои мысли. Мы сидели рядом  — оцепеневшие от этого откровения. 
— И всё-таки я верю, что смысл есть и эти жилища будут наполнены звуками жизни,  — вдруг прервал тишину дед. — И я остаюсь здесь. Мой дух может помочь этим местам.
Он медленно направился к дому, я последовал за ним. В комнате его взгляд остановился на групповой фотографии на стене. Он молчал, но я узнал рядом со стариком в скромной солдатской шинели того, кто был на вершине власти и награбил, разворовал всё, что возможно и у кого возможно. Старик не проронил ни слова. Но теперь я догадывался, о чём он думает и почему молчит. Он пережил это предательство — людей, идей — и увидел нечто большее. Так что, говорить об этом ему казалось бессмысленным, просто тяжело,  что в результате всего этого люди уезжают.
       Да и мне уже не хотелось говорить, слова были лишними. Я вышел. Женщина повернула ко мне удивлённое лицо: 
— Что с ним,  обычно он молчит?!  Видимо, вы ему очень понравились. Не знаю, что будет с дедом, когда мы переедем.
— Он будет скучать,  — весело засмеялась девочка. 
— У тебя отличный дед! — сказал я, раздумывая,  как без излишней сентиментальности  объяснить ей, что дед её понял, может быть, самое важное в жизни. 
— Ты видела ту фотографию, на стене?  —  просто спросил я.  —  Всегда знай, что твой дед — самый мудрый среди них, он выиграл, если в его мире есть выигравшие.