Начало войны

Начало 1914 г. протекало довольно тихо и мирно. Семьи Якова Мартышкина и его племянницы, как обычно, весной переехали на дачу в Воскресеновку. Семья Якова Егоровича поселилась, как всегда, в  «полудомике», а семья Давида и Лизы  заняла на этот раз центральный дом усадьбы.

Семья же Ивана решила на сей раз отдать предпочтение другому имению для летного отдыха, в селе Никифоровка, расположенному в двадцати верстах от Пензы.

Поэтому теперь все просторы аристократических залов, гостиных и прочих комнат бывшей дворянской усадьбы А. А. Татищева — сенатора и пензенского губернатора с 1872 по 1886 годы, находились в распоряжении семьи Вярьвильских: старшей дочери Ивана Егоровича Елизаветы и шурина Якова Егоровича Давида.
 
Посевная пора в Воскресеновке под наблюдением Якова Мартышкина и Давида Вярьвильского прошла удачно. Вставали они рано, за обед садились часов в 12, когда наступал обеденный перерыв и у рабочих.
 
Нередко приходилось ездить и в город, чтобы побывать в малокочетовской конторе. Давид Васильевич в Пензе ещё решал и другие дела: следил за соблюдением арендных обязательств по своему дому на улице Московской, присутствовал на  заседаниях городской Думы, участвовал в собраниях различных комиссий.

В июле началась работа в Воскресеновке по уборке урожая. Увлёкшись этими работами, Яков Егорович и Давид совсем забросили чтение книг и даже газет, которые привозились из города.

Тот день, когда стало известно о начале войны Давид Васильевич Вярьвильский подробно описывает в своих рукописных воспоминаниях:

«Как-то в средних числах июля в один из жарких дней я, возвратившись домой к обеду, и вымывшись после пыли и жары, уселся у себя в спальне в кресло и усердно стал просматривать нечитанные за несколько дней газеты. В первую очередь просмотрел политические известия и с порядочным беспокойством и, пожалуй, несколько неожиданно увидел, что мы уже очень близко подошли к войне.

И только я позвал к себе Лизу, чтобы поделиться с ней тревожными газетными известиями и начал ей рассказывать о прочитанном, как к нам прибежал управляющий Фёдор Васильевич с красной бумагой в руках, показывает её и говорит: «Сейчас из волости прискакал верховой и привёз вот эту бумагу – Высочайший приказ о мобилизации. Через час мы должны всех лошадей предоставить на сборный пункт и немедленно рассчитать и отпустить военнообязанных рабочих, которые к утру следующего дня должны будут явиться на сборные пункты».

Мы все так и опешили. Вот так неожиданность! Хотя, правда, эти грозовые тучи давно собирались, но у нас была какая-то надежда, что до войны дело не дойдёт. В действительности мы уже сегодня оказались в состоянии войны.
Лиза больше всех волновалась и, конечно же, за меня. Но я старался её успокоить тем, что меня эта мобилизация не коснётся, ведь я теперь ополченец, а мобилизуют только запасные войска.

Что же делать? Приказ безапелляционный, надо ему подчиниться.

Якова Егоровича в этот день не было в имении, и я сказал Фёдору Васильевичу, что надо сейчас же прекратить полевые работы и лошадей отправить на сборный пункт, а на завтра отпустить и запасных военных, которых у нас нашлось порядочное количество.

Вскоре мы пообедали,  и я отправился посмотреть, как будет исполнен приказ. Интересно отметить странное: совпадение наших тревог с происшедшей в эти часы атмосферной бурей. Ясное с утра небо и светившее солнце среди дня закрылось тёмной, почти чёрной тучей, и в поле, и в лесу сделалось темно, как вечером, поднялся такой вихрь, что трудно было идти и даже ехать верхом (я в это время поехал в поле к рабочим лошадям). Поднялась пыль, и ветер закружил смерчи. Так погода бушевала около получаса, и потом разразилась гроза, и пошёл дождь.
Какое-то грозное предзнаменование самой природы сопутствовало объявлению на мобилизацию. Произошло что-то вроде пролога к опере «Князь Игорь». Там было по сказанию солнечное затмение, а у нас сильнейшая гроза и буря. И это предзнаменование фактически исполнилось – мы вступили в войну, которая так тяжко закончилась.

Из представленных нами лошадей наиболее крепкие и сильные были отобраны в армию, и в том числе забрали ту серенькую кобылку, на которой я обыкновенно ездил верхом.

На другой день с утра я собрался ехать в Пензу, скорее хотелось узнать, что творится сейчас в городе.
По дороге мне встречались многочисленные подводы, на которых в город тянулись вызванные по мобилизации запасные солдаты. Как полагается, большая их часть была или пьяная, или «навеселе». Слышались разухабистые песни под визгливые аккорды гармонии. Сопровождающие запасных крестьянки ехали печальные с  заплаканными глазами или подвыпившие на прощание, которые  громко голосили толи песни, толи печальные завывания. После вчерашней бури и дождя дорога была грязная, и мы долго тянулись до города.
 
Я прямо по пути заехал к своему дому на Московской и вижу, что около ворот стоит в ожидании моего приезда наш квартальный городовой (полицейский). Он, видимо, был рад, что быстро дождался меня. Городовой здоровается и вручает мне именную повестку от воинского начальника с призывом меня в ополченское местное формирование.
Оказывается, на другой день объявления войны, был издан царский манифест о мобилизации ополчения.

Такой быстроты поднятия к ружью военнообязанного населения в прежнее время не бывало. Ополчение, правда, в истории нашего государства вызывалось во время войны, но это, обыкновенно, происходило в последующие периоды войны, когда уже первоочередные запасные войска значительно поизрасходовались. Из этого можно было заключить, что наше  правительство уже взвесило, что война с Германией у нас будет серьёзная, тяжёлая и длительная...

Так прервалось наше летнее житьё в деревне, и вся семья переехала в город. Утром я рано поднимался и шёл в свою роту, где с семи часов начинались первые строевые занятия. Роты у нас были мощно по-военному составу насыщены ополченцами, всего у меня было около 200 человек и один младший офицер – зауряд-прапорщик (это из бывших унтер-офицеров).

Как раз на эту должность ко мне попал Петя Мартышкин, сын старика Василия Егоровича Мартышкина. Вот мы вдвоём с ним и начали обучать наших стариков военному делу.

Большую помощь нам оказывали старые бывшие кадровые унтер-офицеры, и вскоре наших бородачей уже нельзя было узнать. Они, одетые в новую добротного качества военную одежду и подстриженные, как бы вновь помолодели. У меня в роте в числе солдат было много знакомых горожан и крестьян, которые попали под моё начало. Весь людской состав: и солдаты, да и офицеры были большей частью земляки из нашей губернии. В этом отношении ополчение дружины было хорошо организовано. Между прочим, ко мне попали два хороших унтер-офицера: Андрей, который был сторожем в нашем Кафедральном соборе и Корней – кучер Мартышкиных, который уже сколько лет, бывало, возил меня в Воскресеновку».

*

Не смотря на то, что сам Яков Егорович уже в силу возраста воинскому призыву не подлежал, война принесла и ему не малые жизненные трудности.
В ополчение прапорщиком призвали его единственного сына, 21-летнего Георгия. Лида была уже замужем, а вот две другие дочки Александра и Вера ещё находились с отцом.

В это время все предприятия, в том числе и заводы Мартышкиных работали на госзаказы, а на городских усадьбах расквартировывались офицеры.

Яков Егорович был рад любому дополнительному заработку. Например, по возможности, сдавал пустующие площади в аренду. Так, первый этаж здания на улице Рождественской оборудовал и сдал под столовую, которая до этих пор располагалась в соседнем доме Анненковой. А деревянную постройку-галерею  на той же усадьбе сдал под фотографическую лабораторию.

Вот только с этой лабораторией всю войну у Якова Мартышкина неприятности были. Впервые пожарники нагрянули к нему с проверкой в 1914 году. В центре Пензы деревянные постройки категорически запрещались, город в те годы ещё горел очень часто. Вот они и составили протокол, оштрафовали Якова Егоровича и взяли с него слово, что тот деревянную постройку заменит кирпичной.

Но идёт война, строительных материалов нет, нет и рабочих рук. Яков Егорович принимает решение оббить постройку листовым железом, запасы которого у него ещё оставались с довоенного времени. Следующая проверка пожарных состоялась в 1916 году. Но как не уверял Яков Егорович проверяющих, что теперь постройка вся оббита железом, и загореться никак не может, полицейский снова составил протокол и обложил нарушение штрафом.

ДАЛЕЕ:http://proza.ru/2021/05/09/542

К СОДЕРЖАНИЮ: http://proza.ru/avtor/79379102895&book=5#5