Небо на двоих. Глава 14

Глава 14

-Я обещаю! – он проснулся от собственного шепота и слез, катившихся из его глаз.
Проснулся и замер, словно, если он не будет двигаться, поворачивать голову, а главное – открывать глаза – сон не кончится… Ее руки, ладошки ее нежные, теплые. Он чувствовал их так явно, так явственно, точно, она рядом с ним на кровати – только руку протяни и почувствуешь ее плечи. Мэри! Она жива и все с ней в порядке! Она приснилась ему так же, как снилась всегда, и ощущение ее близости было так же реально, как все эти годы. Мэри!.. Но где же ты? Почему не летишь ко мне??
Ричард замер, в ушах зазвенело и стихло так, что показалось ему – он в огромном помещении, где эхо так сильно, что отразит любой самый тихий шепот.
-Где ты? Ты придешь?? Мэри!
Секунда тишины и голосок ее издалека:
-Я лечу к тебе… Я с тобой…
Тишина сжалась, скомкалась, зазвенела, ударила по вискам. Ричард открыл глаза.
-Мэри…
У койки стоял Рэй-Тайгер, с улыбкой держа в руках поднос с кофе и парой булочек.
-Ты как насчет перекусить, папа? Хорошо поспал?
Ричард вгляделся в лицо сына, чувствуя почему-то, что эта его улыбка вовсе не такая веселая, какой Рэю хотелось бы, что бы она была.
-Мэри… Мне снова снилась Мэри…
И невольно его слабая, плохо слушающаяся рука потянулась к цепочке на шее, которую он как-то попросил Рэймонда надеть ему. Дрожащими пальцами он нащупал на ней серьгу Мэри с большим аквамарином, каким-то неведомым образом оказавшуюся в кармане его пальто в день вылета из Москвы. Нащупал, и пальцы его сомкнулись на ней. Рэй заметил, как чуть посветлело лицо Ричарда с этим жестом, как еле заметно заблестели его глаза. В стылый мрак тут же рухнуло его сердце…
-Что с тобой, Рэй?.. Устал, наверное, тут… со мной? Я понимаю…
-Мне вовсе не трудно! – воскликнул Рэймонд с чувством. – Да и моя работа никуда не денется – все со мной здесь.
Он кивнул на футляр с ноутбуком.
-Нет никакой разницы – дома я торчу с ним или здесь. Тут вполне удобно, за едой далеко бегать не надо…
-Я не об этом… Думаешь, не понятно, каково видеть меня таким вот?! Думаешь, я не вижу, как ты переживаешь? На тебе и сейчас лица нет… как бы ты ни старался улыбаться.
Рэй опустил глаза на мгновение, снова поднял их на отца.
-Прости! Ты не должен был этого заметить… Но мое лицо, мои переживания не отравляют мне жизнь! – воскликнул он от всего сердца. – Я люблю тебя, папа, каким бы ты ни стал, что бы ни случилось с тобой. И скажи мне, разве тебя утомляло то, что приключалось со мной? Мои детские болячки, разбитые коленки, плохие сны, когда я просыпался в слезах, и тебе приходилось успокаивать меня. Да, ты не часто радовал нас своим присутствием дома, но каждый день с тобой становился праздником для меня. И я никогда не испытывал обиды на твои отлучки, что бы мама ни утверждала, ссорясь с тобой!.. Разве ты хоть когда-нибудь сетовал на то, что надо было возиться со мной, с моими проблемами?
-Нет. Нет, Рэй!.. Я всегда любил и тебя, и Милисенту… Я понял, что ты хотел сказать. Но твое лицо… Никакой улыбке не спрятать того, что у тебя на душе. Может быть, случилось что-то?... А, Рэй?
-Что? – перепугавшись, выпалил Рэй-Тайгер.
-Ну, откуда же мне знать!
-Н-нет… Ничего. Нет!.. Все нормально, папа, все хорошо. Просто… Просто я вижу, как ты переживаешь из-за Мэри, понимаю, что ничем помочь не могу и это… это мучает меня.
-Не мучайся, сын… Никто ничего не сможет сделать, если она… она сама не появится здесь… Но она обещала, Рэй! Обещала!!.. Слышишь?
-Я знаю, папа. Она обещала… Но прошло столько времени, а от нее ни весточки…
-Ты не понял!.. Она… ТОЛЬКО ЧТО обещала. Я сам слышал это во сне, каким… каким бы бредом это сейчас ни звучало.
И на какое-то мгновение, странное, обжегшее внезапностью, после услышанного Рэймондом от Сэма, он поверил Ричарду. Рэй глядел ему в глаза и видел, ясно видел – Ричард уверен в том, что сказал, гораздо больше, чем в том, что болезнь сгубила его. Рэй ног не чуял под собой и слышал, все время слышал голос Сэма - … погибла она… погибла…
-Хорошо… Хорошо, я верю. И, слава Богу, что ты сам так уверен в этом! Раз так, значит, она скоро будет здесь… Постой, но как бы она нашла тебя, если бы приехала? Мы спрятались так глубоко, что только мы с Брэнданом, Джорджем и Сэмом – единственные во всем нашем королевстве, знаем, что случилось с тобой, а о том, где ты, и вовсе только я и Брэндан. Даже в этом закрытом госпитале считанные врачи и санитары знают, кто находится в этой вот палате, и с них взято обещание о сохранении строжайшей тайны. Как она узнает о тебе??
И тут Ричард улыбнулся так легко и светло, что Рэй-Тайгер вытаращил на него глаза.
-Все просто, малыш!.. И мне жаль, что я сам раньше до этого не додумался… Тебе придется съездить в Хитроу и заплатить, вероятно, немалую сумму… Надо попросить их давать объявления… голосовые объявления для прибывших рейсами из Москвы. Понимаешь?..
-Почти…
-Пусть в Хитроу обращаются к Мэри Усольцевой… И если она прибудет, каким-то из рейсов, пусть встретится с представителем аэропорта… Ты оставишь им номера своего сотового, сотового Брэндана. Ей останется лишь позвонить и назваться. А тебе вовсе и не обязательно открывать свое имя или упоминать мое… Она… она догадается, кому звонит.
-Догадается…
Рэй-Тайгер взъерошил пальцами светлые волосы, опустив лицо и стараясь, как только может, ничем, никак не показать того, что творилось у него сейчас на душе. Ее не «кошки скребли», а тысячи осатаневших садовников с раскаленными граблями и вилами!
-Рэй… - голос Ричарда прозвучал неожиданно глухо, - Рэй, скажи…
-Что?
-Я ведь… был «звездой»… Так глупо звучит!.. Меня было, за что любить, Рэй… Скажи мне, если она… если Мэри приедет, сможет ли она любить… сможет ли она относиться ко мне по-прежнему?
Рэймонд не мог смотреть на отца, в глаза его отчаянные и тоскливые одновременно, ищущие поддержки. Таким Рэймонд его точно не привык видеть. Красивый, уверенный, веселый, обаятельный, легкий на подъем, талантливый и всегда интересный – таким Ричард Тайлер являлся всегда и для всех. Рэй-Тайгер с детства восхищался им, понимая, что ему, «плюшевому медвежонку», как дразнил его, смеясь, отец, никогда не удастся стать таким же всеобщими любимчиком, таким же всеми обожаемым, такой же именно «звездой», каким был Ричард. А еще Эдди… Он плохо его помнил – будучи еще малышом, он застал Эдди Дэймонда уже больным, по сути умирающим. Но глаза его, живые, ясные, веселые так и врезались ему в сердце. И много лет подряд, в сущности, всю свою жизнь Рэй-Тайгер был уверен – его отец и Великий Эдди были не просто друзьями, но единым целым, чем-то таким хорошим, таким «здоровским», что лучше этого ничего и быть не может в жизни.  Такие люди, как его отец, как Эдди, они вообще вечные, потому, что без них плохо, без них темно, холодно и тоскливо, как на остановке автобуса в дождливую ночь, когда понимаешь – последний автобус уже давно ушел и ждать больше нечего… Он долгое время считал, что Эдди просто уехал куда-то далеко, но непременно, обязательно вернется. Не вернулся… Но у Рэя-Тайгера остался папа – редкий гость дома, но обожаемый до глубины души. Он-то уж точно никуда не денется и ничего с ним случиться не может. Ни за что не может! И даже теперь, повзрослев, и прекрасно уяснив, что в этом жестоком мире случиться может все, что угодно и с каждым годом замечая, как стареет Ричард Тайлер, как седеют его волосы, как все серьезнее и даже печальнее становятся его глаза, Рэй-Тайгер все равно совершенно по-детски был убежден – его отец, легендарный ударник «Королевского Креста», автор потрясающих песен – по сути, настоящий Волшебник – он никогда не изменится, никогда не уйдет навсегда… Почти ушел. Неожиданно, просто обезоруживающе, обессиливающе внезапно. И теперь его место занял кто-то незнакомый, непонятный, непривычный. Кто-то, о ком надо заботиться, кого надо утешать и поддерживать, как бы он ни старался казаться сильным. Но этот кто-то… До слез, до боли в сердце Рэй-Тайгер чувствовал к этому мигом состарившемуся человеку, к этому совершенно беспомощному подобию его великолепного отца такую бесконечную нежность, такую щемящую любовь, что порой дыхание перехватывало от безотчетного желания и даже, скорее, потребности защитить его. Просто сгробастать в объятия и только силой любви своей спасти. Во что бы то ни стало!..
-Вопрос лишь в том, папа, насколько сильно она боится тебя потерять…
Глаза Ричарда потемнели. Рэй-Тайгер увидел это, но продолжил:
-Я не стану лгать тебе, успокаивая – ты сильный, взрослый мужик и способен принять ту правду, в которую верю я. И я не говорю о любви. Это растяжимое понятие, означающее все, что угодно – от чисто физического влечения до сумасшествия со смертельным исходом. Так я думаю. Для меня же мерилом самого честного и серьезного отношения является необоримая потребность постоянно быть рядом с тем, кого любишь. Что бы ни было, как бы ни исковеркала жизнь чью-то внешность, здоровье, материальное состояние. Необходимость обнимать, целовать, чувствовать присутствие до такой степени, что просто физически больно, если этого нет… И пусть Мэри ничего о твоем положении не знает, пусть это станет для нее чудовищной неожиданностью – все равно! Если больно ей без тебя, если жизни другой нет, кроме, как быть с тобой, так она и не задумается. Любящие люди, вообще думать не умеют - только чувствовать, только сердце слышать. И если хотя бы на секунду, на одно ничтожное мгновение ее взгляд, глядя на тебя, потускнеет, потупится, если хоть тень сомнения мелькнет в нем… Тогда и ждать нечего, отец. Это жестоко, но это правда. Только так!.. И все же, я верю в нее, в Мэри. Ты, твоя Судьба – вы не могли ошибиться. Зачем Чудом дарить тебе такую великую надежду на счастье, что бы потом она оказалась подделкой? Зачем?!..
Рэй-Тайгер осекся, точно, внезапно очнувшись. Она мертва, ее нет, идиот!!! Что ты мелешь??!!.. Он даже кулаки сжал, только что бы сдержаться и не показать того, что с ним произошло в одну секунду. Но, кажется, Ричард и не заметил ничего, переведя затуманенный взгляд в окно, в которое угрюмо заглядывал пасмурный зимний день.
-Ты… конечно, максималист, Рэй… В этом есть поразительное обаяние, но это… мальчишество, из которого ты еще не вырос. Я прожил достаточно долгую жизнь… Да-да, Рэй! Достаточно долгую, но не для того, что бы… что бы сдаться вот теперь. Долгую в том смысле, что бы… понять – так, как ты говоришь… Это мечты, это безумная надежда на то, что все-таки, есть на свете, на этом жестоком свете что-то, во что можно верить. Но слишком часто надежды разбиваются, как волны о камни – вдребезги… Да, я говорю так потому, что понимаю – так оно есть. И понимаю, сын, потому, что моим другом был Эдди Дэймонд. Вот кто всю свою жизнь верил и ждал, искал неустанно ту единственную душу, что истинно полюбит его, что захочет жить с ним не потому, что он – «звезда», душка, щедрая натура и кумир миллионов. Нет, Рэй! Нет… А потому, что бесконечно одинок в своем мире, который ему некому подарить, потому, что беззащитен перед жестокостью тех людей, для которых он пел, для которых раскрывал свою душу… Если бы все страдания его, вся его боль, наносимая кем-то из тех, кого он любил, отражалась кровоточащей раной на его теле… Поверь мне, Рэй, он бы весь был покрыт ими! Он бы умер от потери крови… Но… именно теперь, когда жизнь моя превратилась в ничто, в жалкое, уродливое существование, именно сейчас, когда мне и самому глядеть на себя стыдно и жалко, я… я почему-то склонен верить скорее Эдди, моему другу… нежели собственному жизненному опыту. Возможно, это уже отчаяние, а возможно… Я не знаю, что меня ждет, я спросил тебя, просто из наивного желания получить поддержку, но сейчас я чувствую только одно… одно, Рэй – самое сильное за всю мою жизнь желание - увидеть ее хотя бы еще один раз, почувствовать ее руки, ее тепло… И не важно уже, что будет потом… Наверное, неважно… А может, я просто поверить не могу, что ужаснется она при виде меня, отвернется и убежит, решив, что не хочет тратить свое время рядом с отвратительным калекой, никчемной тенью человека, которым она восхищалась.
Ричард помолчал, не в силах сдержать слезы, пеленой, заволокшие его покрасневшие, но все еще лазурные, ясные глаза. Сморгнул, как смог, не замечая, как слеза стремительно скатилась по его покрытой седой щетиной щеке.
-Я чувствую, Рэй… не знаю, как, не понимаю – безумная ли это моя надежда или удивительная сила, соединившая нас с Мэри – что где-то… где-то рядом она. Едва не потерявшаяся в мире, таком равнодушном к ее слезам, но идущая ко мне.
-Господи, отец!.. – вырвалось у Рэя, и он не узнал свой охрипший голос.
Но Ричард не понял, конечно же, не понял истиной причины этого.
-Ты ужасаешься моей наивной надежде? Моей ничем не подкрепленной вере? Да, Рэй?.. Конечно… Но сын, ты не видел Мэри! – голос Ричарда внезапно окреп, точно, само имя Мэри давало ему силы. – Ты даже не представляешь, какая она! Но… подумай, хотя бы, просто логически.
-О чем? – отозвался Рэй-Тайгер.
-О том, что я – знаменитый «королевский» красавчик – блондин, избалованный до невозможности женским вниманием, даже уже пресытившийся им, неожиданно попросту схожу с ума от девчонки, которой, если уж честно, далековато до известных красоток, что вились вокруг меня долгие годы… Нет, нет, она … она не серая мышка, не из тех вовсе, кого в толпе не отличить!.. Но и не настолько яркая, какой была когда-то, скажем, твоя мать… Она удивительная, Рэй! И она… она – МОЯ. Понимаешь? Ты бы видел ее глаза, когда она впервые приблизилась ко мне, когда почувствовала мои объятия, дотронулась до меня! Столько чувства, столько счастья, о каком я и не думал, что оно существует. А этот человечек, эта кроха сияла так, что я забыл, сколько мне лет, я почувствовал себя самым желанным на свете, самым любимым, о каких мечтают всю жизнь… Обожанием меня не удивишь! Но меня вдруг с такой силой потянуло к ней, хотя, я и так искал ее, столько лет чувствуя ее присутствие в моей жизни… Просто… Просто она оказалась именно такой, какой я хотел ее увидеть и узнать. Во всем, Рэй! От волос ее, так похожих на гладкий, легкий шелк, от глаз ее, вместивших всю ее душу, от рук, так отчаянно тянувшихся ко мне и дрожавших легкими, несмелыми касаниями по моему лицу, груди, до сердца ее, с легкостью отданного мне… Сквозь слезы я глядел на нее, идущую ко мне по помосту тогда, на концерте. Глядел и видел… Я смотрел на нее, точно, знал много лет, именно ее. С ее личиком, ее фигурой, ее походкой и движениями… Как будто, мы просто долго не виделись… А еще… еще я думал об Эдди. Думал с огромной тоской в сердце – именно ее или такую, как она, искал он. Но не нашел. Ведь случись этому и, возможно, он был бы сейчас жив. А был бы жив он, ничего со мной не случилось бы. Я уверен!.. Между нами многое происходило, да… Мы ссорились, как черти, орали друг на друга, едва не дрались. Но это очень похоже на то, как ведут себя в детстве родные братья – дома пух и перья летят, а среди чужих – только тронь кого-то из них! Другой просто глотку обидчику перегрызет… И я всегда знал – он рядом. Как бы ни утверждал во всяких дурацких интервью, что ни капельки по нам не скучает, когда с головой уходит в свои проекты… Он без конца звонил! Трещал без умолку о своих идеях, хвастался, если что-то получалось, а потом… потом тихо как-то спрашивал – ну, как ты сам-то? Как ребята?.. Он умел любить, как никто, и я всегда чувствовал – даже если я спорю какую-нибудь чушь, если натворю чего-то неправильного, он, если и не поймет, если в душе не одобрит, все равно будет со мной. Молча, не выговаривая, не выясняя… Просто будет со мной, понимая, что я уже и сам пожалел, что наказать меня больше, чем я сам это сделаю, и невозможно. Не оставит, даже если весь мир ополчится против меня… Рэй, Эдди не дал бы мне оставить Мэри одну! И я сейчас понимаю, разрывая себе душу сожалениями, понимаю – он был бы прав, а я просто струсил, отгородившись от правды благими увещеваниями… Да, она сама сказала, что лучше ей остаться в Москве, пока я не улажу дело с разводом, пока не стану свободен. Ведь только тогда мы сможем соединиться, имея на это полное право… Это правильно, это честно… Но, Рэй, теперь я понимаю – она лгала. Она спасала мое честное и славное – Ричард горько усмехнулся – имя! Она не хотела, что бы его смешали с грязью, если она будет в Лондоне со мной, пока я еще женат. На самом же деле глаза ее так и кричали – забери, ПОЖАЛУЙСТА, ЗАБЕРИ МЕНЯ С СОБОЙ!!!.. И Эдди… он забрал бы, уж поверь! Он наплевал бы на все сплетни и скандалы – когда-нибудь они все равно забываются, а мы остаемся при своем. Он задержался бы в Москве сам и как-нибудь ускорил бы оформление ее документов. Он ни на шаг не отпустил бы ее – всегда, Рэй, ВСЕГДА надо выбирать только самое дорогое твоему сердцу! Вот и все…
Устав от такой длинной и эмоциональной речи, Ричард откинул голову на подушку и вздохнул, снова зажав серьгу Мэри в ладони.
-Я… Я слишком поздно все понял, Рэй… Слишком поздно!.. Молю Бога лишь о том, что бы это «поздно» не стало приговором, что бы не случилось с ней ничего из-за трусости моей… Запомни, Рэй, - Ричард взял сына свободной рукой за запястье, - запомни… Я то ли в кино каком-то слышал это, то ли в книге прочел – если встретишь когда-нибудь человека, непохожего на остальных, удивляющего тебя, восхищающего, вызывающего какие-то особые чувства – хватайся за него обеими руками и никогда, ни за что не отпускай... Эдди так и поступал… Бог знает, сколько раз он ошибался, но… я верю в это и верю в Мэри.
Рука Ричарда ослабла, пальцы разжались. Рэй-Тайгер поднял на него глаза и вдруг почувствовал, что если сейчас он не покинет палату отца – тот увидит его слезы. А этого никак нельзя было допустить! И опрометью, сорвавшись с места, он бросился вон, выскочил в сумрачный коридор и, не выдержав, привалился к стене. Разрыдался.
-Как… как это выдержать?! – всхлипывал он – КАК?!
И плевал он на то, что выглядит сейчас сумасшедшим, разговаривая с самим собой, плача и обращая на себя внимание проходивших мимо людей.
-Как не сказать ему? Ибо он ждет и верит напрасно… И как сказать? Как разрушить его веру – единственное, что держит его сейчас в этой его жизни, превратившейся в ад?.. Господи…
-Успокойся, Рэй-Тайгер, прошу тебя! – Брэндан тронул его за плечо. Его глаза горели страшной тоской. – Пойдем, посидишь в палате, придешь в себя…
-Я не могу, Брэндан! – прохрипел Рэй-Тайгер в ответ. – Я не могу больше смотреть ему в глаза!
-Видит Бог, я тоже… - еле слышно проговорил Брэндан и добавил громче, - он уснул. Устал… Пойдем!
И он почти силой провел Рэймонда обратно в палату. Тот снова устроился подле отца, глянул ему в лицо. Оно было спокойно и безмятежно.
Ричард снова видел глаза Мэри. Она плакала. Но только не слезами горечи или боли. Она плакала и улыбалась. Смущенно, немного растеряно, но улыбалась. Ей мешал пластырь, закрывавший ей половину щеки, ее волосы казались темнее и короче, чем прежде, но это была она, его Мэри.
-Моя родная… - проговорил он, - моя девочка… Спасибо!
И она взяла в ладони его лицо, она целовала его, улыбаясь, без тени… без той тени сомнения, о которой говорил Рэй-Тайгер. Так, словно, и не случилось ничего с ним, словно, они по-прежнему в номере той гостиницы в Москве…


Она плакала, глядя в иллюминатор. Слезы мешали, и Мэри моргала, что бы избавиться от них, но они так и наворачивались ей на глаза. Лондон! Вот он, господи!!.. Самолет приближался к Хитроу, пролетая, над пригородом Британской столицы. Множеством огней, очерчивавших улицы сияющими, мерцавшими в моросящем дожде линиями, ее мечта гляделась в вечернее, уже совсем темное небо. Аэропорт принимал… Задрались закрылки, кончики крыльев, блестевших от воды, освещенных проблесковыми маячками, чуть вибрировали – самолет уже заметно шел на снижение, мелькнула вдали четко высвеченная огнями взлетная полоса и накренившись, самолет развернулся, заходя на посадку. Еще несколько минут, легкий толчок и шасси ровно покатились по взлетной полосе Хитроу. Все.
-Как вы себя чувствуете, мисс? – улыбчивая стюардесса склонилась к Мэри. – Все в порядке?
-Да-да, спасибо, все хорошо! – Мэри поспешно утерла слезы. – Не обращайте внимания, это я от радости.
-Вас кто-нибудь ждет?
Так странно! Она спросила именно «ждет», а не «встречает»…
-Ричард! – выпалила Мэри.
Стюардесса улыбнулась еще шире.
-Это хорошо, это очень хорошо! Удачи вам!
Мэри вышла на трап, остановилась и, зажмурившись, глубоко вздохнула. Воздух Британии… Он не мог пахнуть как-то по-особому, но волнение и дрожь вдруг покинули ее. Разом стало легче дышать, и по телу прокатилась волна радостного, удивительного покоя. Мэри с удовольствием подставила лицо под капли Лондонского дождя.
-Я… я дома! – вырвалось у нее. - Ричард! Я здесь, родной мой, я прилетела! И… и я найду тебя. Я найду!
Капли дождя слезами стекали по стеклам такси, и она смотрела не столько на дома и улицы, сколько пыталась вглядеться в темное декабрьское небо вечернего Лондона. Ее небо… Зонтики, множество больших зонтов, машины с мелькавшими «дворниками», здоровенные и такие родные красные автобусы – вечный символ города, единственного, где они обитали.
-Стойте! – вскричала Мэри. – Ох, простите!... Остановите здесь, пожалуйста. На минутку!
Шофер лишь кивнул и притормозил у тротуара.
-Я сейчас!
И она выскочила из машины, даже и не думая о зонте, подбежала к парапету, точно, врезавшись в него, и замерла, закрыв глаза. Выдохнула и открыла их, что бы снова заплакать – через реку, блестевшую отраженными огнями, высилась громада Вестминстерского аббатства, справа – Вестминстерский мост и высоченная часовая башня Вестминстерского аббатства – Большой Бэн, а дальше… где-то дальше – две мощные и такие красивые башни Тауэрского моста, самого прекрасного моста на свете… И пусть она внушила себе это, пусть все это – лишь ее фантазия, но небо здесь все-таки, было другое. Совсем другое, пусть она и видит сейчас лишь темную синь! Там, далеко, в нисколько не звавшей ее обратно Москве, очень редко оно бывало таким, каким, она знала, что увидит его завтра – точно, душа парила в нем, прорвавшись и долетев туда, куда уходят грезы, куда несутся все самые неистовые, искренние молитвы, там, где фейерверком взрывается восторг, где тает грусть, превращаясь в надежду. Это небо первым услышало Эдди и благословило его. Это небо становилось сиреневым в сумерках и это в нем тихо звенели колокольчики, которые не всем дано услышать. Сердце щемило от аромата тайны, ведомой ей одной – это небо для нее, и оно ее ждет…