Второе дыхание - 3

Время принятия решения

            Сумасшествие дошедши
            К пусть пока не сумасшедшим,
            Дарит как бы конструктив:
            оптимизм и позитив

     Вот и дом, застекленная до полупрозрачности двадцатиэтажка в переулке имени легендарного певца-репера из прошлого.  Дом, не ставший родным в нечастые наезды в течение пяти лет, приют вечного странника в редких остановках между путешествиями в запредельно дальние миры.
 
     Было бы где голову преклонить-приткнуться, повернулся бы и ушагал, ни единой извилиной души не дрогнув.  Дождавшись, пока таксолет скрылся из вида, вернулся к первому подъезду, и дверь гостеприимно распахнулась. Когда таксистку спросят адрес пассажира, ей не придется врать.
 
     Впрочем, одно местечко можно назвать относительно родным. Мимо остекленного лифта спустился по лестничному маршу в подвал. Расслышал жужжание токарного станка и приоткрыл окрашенную в черный перламутр железную дверь.
 
     Смесь березового дегтя и сосновой смолы обласкала отвыкшие от естественных природных запахов ноздри. Заставила глубоко вздохнуть и всмотреться в глубину подвала.  Бестеневое люминесцентное освещение позволило рассмотреть станок у дальней стены, спину и склоненную голову Петровича, в серой бейсболке козырьком назад. Небрежно сметенные в угол опилки и завитки стружек на цементном полу.
 
     Подумав, прикрыл дверь, вернулся в подъезд и остановился у монитора пневмодоставки.  Из спиртного выбрал обожаемую Петровичем «Перцовую», из закусок – охотничьи сосиски, пучок зеленого лука, батон «Бородинского» и молочные сардельки для Чапи.  Оставил пакет и корзинку с щенком на верстаке и заглянул через плечо мастера.
 
     Объемистая березовая капа, судя по рисунку, вырубленная с куском ствола, под чуткими касаниями резца превращалась в чашу для фруктов, изысканное украшение праздничного стола. Петрович, почувствовав присутствие постороннего, убрал резец в сторону и не спеша оглянулся. Узнав меня, выключил станок и протянул руку для приветствия.

- Где оторвал такую заготовку, красавицу эксклюзивную?
- Заценил? - мгновенно налился гордостью и заблестел глазами Петрович. – Места знать надо…  и уметь до них добраться.

- Что не так? –  я уловил нотку грусти в последних словах.
- Все охрененно не так, Витя, - Петрович подтянулся жилистым телом и стал похож на задиристого петуха. – Все едрит его налево, направо, в хвост и в гриву, в рот и в дышло, в затылок и в грызло, не так.

- Отсюда подробней, - я обернулся к пакету. – У меня тут есть кое-что для связи слов в предложения.
- Позволяешь горячительное? Значит, надолго, -  резюмировал Петрович, оглядывая меня сверху донизу. – Не ранен, не контужен; лицо в цвет здорового образа жизни. Отпуск?
- Пенсия.

- Тебе тридцатник-то есть?
- Ровно он.
- А мне сорокет. По старому стилю лет через двадцать бы на заслуженный отдых списали, а по-новому, так и не доживу.

- Собачку выпущу пока?
- Опа! Красавец! – Петрович, начавший стягивать с плеч синий рабочий халат, завис в восхищении, сбросил халат на верстак и подхватил щенка на руки. – Это ж настоящая лайка: хвост колечком.
- Инопланетянин: вырастет, посмотрим. Наливай. Стопочки красного дерева живы еще?

     Петрович, оставшись в обтягивающей мускулистое тело белой спортивной майке и джинсах, бережно опустил Чапи на ворох стружки: «Повозись, пока взрослые разговаривают».  Аккуратно пристроил спецовку на вешалку в шкафу, размашисто повесил сверху бейсболку.

- Хлеб порежь, - протянул явно самодельный нож, с затейливо вырезанной буковой рукоятью.  Занялся сервировкой верстака. Поставил отсветившие лаком стопки, плетенную из соломки хлебницу, потемневшую от времени расписную солонку. Отмотал от рулона и свернул втрое куски туалетной бумаги, вместо салфеток.  Умел Петрович во время работы двигаться точно и рационально. Профессионал он во всем профессионал. Залюбуешься.

     Обратил внимание на туалетную бумагу, интеллигентом становится по жизни работяга: двуслойная, мягкая, пышная. Самое то для комфорта на всю задницу. Меняются люди. Раньше Петрович брал только дешёвую, свитую в жёсткий рулон, зато хватало надолго.

Перехватив мою усмешку, Петрович смутился:
- Переучили, блин. Завелась знакомая с высшим образованием.
- Так, радоваться надо.
- Давай потом, - тема явно не радовала Петровича. - меняй разговор.

- Как скажешь. Смотрю, не забываешь форму поддерживать, - я кивнул на руки с буграми мышц и напряженно раздувшиеся вены на предплечьях.
- Приходится.  Куда завтра судьба занесет один Бог знает. Да, вру: не знает. Лучше, быть наготове.  За встречу, - Петрович приподнял стопку, полюбовался «с подушечкой» налитой водкой и добавил спохватившись, - и с днюхой.

- Твое здоровье, - водка, не задержавшись в желудке, мгновенно и ощутимо растеклась по всем артериям и капиллярам отвыкшего от спиртного организма. – Давай по второй, чтоб потом не отвлекаться.
- Красава, - одобрил Петрович.  Выпил и вкусно захрустел луком, сворачивая перья вчетверо и макая в солонку. Подмигнул смеясь.  – Салат по-русски.  В космосе небось огородных деликатесов не подают?

- Подают, что ни спросишь. Космос теперь уютный, только иногда без аппетитный.
- Так понимаю, все есть, да в горло не лезет? Тогда ты по адресу попал. У нас один в один та же картина. Все есть, а жизни нету. У населения даже тыла не осталось, чтоб отступить, туда тоже долбят.
- О запретах таксистка просветила.

- О сплошных запретах, - поправил Петрович. – У власти свои игры. Под шум коронавируса репетируют единовременную постановку раком всего населения. Народ валит от этих запретов на другие планеты при первой возможности. В правительстве озаботились, премьер    Карамзина процитировал: «Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения».
 
- Процитировал неправильно. Не стоит верить полуграмотному премьеру. Не «компенсируется», а «смягчается».
- Уж больно ты строг…
- И автор фразы Салтыков-Щедрин.

- Надо же? А звучало убедительно.  Людям нравится искать, домысливать, сапиенсы потому что. Только не всем дано идеи-темы для праздного осмысления подкидывать, а тут авторитет премьера…

- Как катализатора нерационального мышления. Чем чуднее, сейчас говорят: «креативнее» человечек выпендриться, тем больше у него поклонников. И кто из них более убогий?
- Короче, я заявление подал.
- Заявление, о чем?

- На дальние планеты от местной дурости. Забыли наши правители, что человек – часть природы. Дополняет и облагораживает.  Я пенек в оглядку неделю от валежины отрубал и три дня украдкой домой тащил через четыре кордона. Все нервы в лесу оставил, представляя, какой штраф назначили бы или на месте застрелили радетели и защитники природы. Только бежать, - вздрагивающими пальцами Петрович мял в пальцах сигарету. Прикуривая, опасливо покосился на дверь, мельком глянул вверх на датчик пожарной безопасности и успокоил. – Отключил к чертям, руки ж золотые.

- то есть, возможность нарушать оставили?
- Нет, не оставили. Лесину в конце концов найдут, сопоставят, по камерам отследят и приедут.  Пандемия дала власти возможность порепетировать диктатуру. Пора сухари сушить или драпать на планету здравого смысла. Твое здоровье.

- И твоя свобода, - мы выпили по третьей. – Не будем напрягаться раньше времени, а в дальних мирах сплошные разочарования.   Я уже на десяток планет землян высадил, и всегда. Они всегда оставляют здравый смысл дома.
- Не берут с собой? – Петрович в ожидание ответа задержал охотничью сосиску на пути ко рту.

- Помнишь «Тезатеку»? Означает «хранилище идей или мыслей» что-то в этом роде. Шумный проект в начале экспансии в обитаемые миры.
- Туда и рвусь, - мгновенно возбудился Петрович. – Мы школьниками только им и грезили. Всемирный конкурс на активность, ученость, спортивность, креативность. Демократичность в новом мире. Общество равных: доброта, взаимопомощь. Десять тысяч лучших. Десять тысяч лидеров. Транспорт не мог вместить желающих.

- Общество не может состоять из одних только лидеров. Аксиома.  Притормози, а потом расспросишь уроженца Тезатеки Чапи, каково там сейчас.
- Не может быть…
- Увы, перегрызлись «лучшие».  Среди активных, выделились самые активные и начали гнобить и брать в рабство неактивных; среди ученых - самые ученые, теперь менее ученые пишут для них статьи и "пашут" в лабораториях; среди добрых – самые добрые, и лупят по головам тех, кто недостаточно добр.

- Все, как у нас. Кто сильнее, тот и прав. Со здравым смыслом традиционно напряженка, а я надеялся… 
- Лишний груз. Амбиции берут, жадность, зависть, злобу. Оружием до тридцати процентов загружаются, а здравый смысл оставляют дома.

- Мечту рушишь. Силы есть, голова работает, и ноги перетаптываются в нетерпении, а ты вдруг заявляешь: «Идти некуда».
- Все наше с нами, Петрович. Не думаю, что есть возможность переубедить что-то для себя решившего индивида. В лучшем случае, посеять сомнения, так это только во благо: сомнение – брат мудрости.
- Прав, Витя. Все едино, сделаю, как сам хочу, но теперь придется думать лишнюю минуту.
- Когда определишься окончательно, дай знать. Я тоже ищу повод подумать.

    От станка прозвучали начальные аккорды «К Элизе» Людвига Ван Бетховена, и Петрович, мгновенно посветлев лицом, обернулся к дверям:
- Моя.
- Твоя? – все последние пять лет, сколько знаю Петровича, он был холостяком, говоря обывательским языком, «закоренелым». Проскальзывали иногда в дружеских посиделках-выпивках упоминания о где-то живущих детях и бывшей жене, процветающей бизнес-вумен.
- Ваня, я войду?
 
     Два удивления в минуту. Петрович, оказывается, Ваня.  Оборачиваясь к двери, уже знал, кого увижу.  Голос, привыкший объяснять, растолковывать, убеждать, профессионально громкий, чтобы непременно донести знания до задних, не всегда внимательных парт.
 
     Неведомым образом переместившийся к входу Петрович, левой рукой придержал дверь, правой тронул тонкое запястье и заботливо проследил, как блестящей кожи туфельки на невысоком каблуке переступают, не задевая, порожек.
 
     Свеже окрашенная брюнетка, волнистые волосы до плеч, каре, лицо не склонное к загару.  Голубенькая распашная кофточка обтягивает высокую грудь, пуговички расстегнуты до приличных пределов – две.  Обнимающая бедра серая с блестками юбка учительской длины - до середины голени.
- А почему куртку не сняли? Здесь жарковато.
 
     И типичное учительское поведение: с порога заявить себя главной и построить контингент. Знала бы она волшебные свойства моей курточки, над которыми работали лучшие мозги мира, призванные защищать, оберегать, пылинки сдувать с невероятной ценности, водителя космических грузовиков.

- Ничего, привык. Виктор, - сознательно нарушая этикет, первым протянул руку. – Мы выпиваем за встречу. Присоединитесь?
- Ольга, - девушка попыталась обхватить пальцами мою ладонь и поспешно отняла, когда не получилось, но я успел отметь жесткость: спорту не чужая.

- Оленька, - зачастил Петрович. – Виктор, он водитель…
- Дальнобойщик, - перебил я скороговорку.
- Это который девиц легкого поведения в кабине возит и шансон слушает? – девушка удивленно приоткрыла рот.
- И у нас очень загорелые ноги и руки, потому что колеса бортируем в шортах и майках с коротким рукавом.
- И у каждого второго геморрой от сидячей работы.
- Это у нас общее с учителями.
- Вольно ж вам… - Ольга покраснела. – Перекати поле.


- Нет, Оленька, - попытался протестовать Петрович, но я снова перебил.
- Судьба такая, - учительница, да еще и литературы. Отхватил Петрович счастье.
- Оленька, - Петрович, против обыкновения, суетился. – Оленька, выпьешь с нами? За встречу и за знакомство.
 
     Наполнил две стопки, достал из настенного шкафа третью, налил до середины и, вопросительно глянув, долил до полной.  Из кусочка хлеба, разрезанной вдоль и поперек охотничьей сосиски, соорудил красивый бутербродик на один укус. Положил на край верстака перед Ольгой.

- Будем знакомы, - дама снова пыталась играть первую скрипку. – Величайшее стремление человеческой натуры - желание быть значимым, а не крутить баранку, тупо глядя на дорогу.

- Весело, Оля, Ольга...
- Сергеевна.

- Весело, Ольга Сергеевна. Вы откуда цитату взяли? О чем она? Что значит желание быть значимым? Добиться высот? Быть кому-то полезным? Во всяком деле стоять на ступеньку выше? Быть начальником, главным, первым номером? Вообще непонятно. Знаю многих, которые считают себя значимыми, потому что им все по... по барабану. И как с этим быть?

- Не может считаться значимым и достойным бременящий землю индивид, - лицо Ольги Сергеевны раскраснелось то ли от водки, то ли от желания настоять на своем, единственно правильном мнении.

- Кому-то нравится грузы возить из точки "А" в пункт "Б" и обратно, - примирительно заметил Петрович, - и  чувствовать  себя с миром в гармонии, которая нарушается иногда изменой красотки или несвоевременным обедом, или музыка в динамике не та.

- Ваня, ты опошляешь, - Ольга Сергеевна попробовала ответить мягко, но в голосе снова обозначились учительская резкость и безаппеляционность. - Не может гармония с миром зависеть от вкусного или невкусного обеда. Гармония - это согласие внутреннего "я" и внешнего мира.

- Замечательно сказано, Ольга Сергеевна. Давайте выпьем за согласие, - я поднял рюмочку, - и внутреннее содержание или... содержимое, которое может быть наполнено(или ненаполнено) в зависимости от личных пристрастий. Кому-то достаточно спортивных успехов, кто-то любит всех женщин (мужчин) страны, и он(она) стремится с ними переспать. Есть люди, которым хочется забрать все деньги мира, подмять и перевести на ручное управление пяти из шести земных материков. Значимость определяется амбициями, которых может и не быть, как у меня, например.

- Софистика.  Вы у нас надолго? - сморщила нос и недвусмысленно намекнула на нежелательность моего присутствия Ольга Сергеевна.

- Уже ухожу, - поставил рюмашку на стол и добавил извиняясь. – Сегодня еще дела. Надо выспаться. Чапи, заканчивай сардельку мучить. Ко мне.
- Надо завернуть, дома доест, - пошутил, посветлев лицом, Петрович и дотянулся ладонью, ласково погладил пальцами шерстку на голове
   
    Я усадил щенка в корзинку, отметив брезгливость в глазах Ольги Сергеевны. Чапи ответил строгим взглядом черных глаз и чуть приподнял правую губу, под которой пока не обозначился клык.   Нелюбовь с первого взгляда, зато взаимная. 

- Увидимся еще? – Петрович снова суетился. – Да. В доме на днях электричество проверяли крепкие парни в новых спецовках.
- Спасибо, Петрович. К сведению принял, - я прикрыл за собой дверь подвала и прошел к лифту.

     Только середина дня, вполне успеваю   отдохнуть от насыщенного утра и к восьми вечера встретиться со сладкоголосой Инной в средне звездном ресторанчике «Психея». Надо ж было умудриться выбрать название.  Лифт быстро добрался до седьмого этажа, и я привычно отступил и прижался в левом переднем углу, поднял до горла титановую застежку "молния" на куртке-бронежилете в ожидание открытия дверей.
   
      Десяток лет пребывания в отряде космонавтов-перевозчиков жестко закрепили умение никогда не расслабляться, никому и ничему не верить, тщательно сканировать пространство вокруг себя. Постоянная настороженность много раз выручала на других планетах.
 
     Не дала аборигенам и новым поселенцам, в разной степени одичалости, пробить голову камнем, проткнуть стрелой или копьем, застрелить из ружья и употребить в качестве основного блюда на торжестве по случаю удачной охоты на редкого зверя космонавта.
 
     Родная Земля в этом плане представляла не меньшую опасность.  Множество тайных, групп, сообществ, сект создавали свои космического масштаба учения и соответствующие планы, для осуществления которых не хватало только космического корабля и пилота к нему.
 
     Главы корпораций, имеющие свои выходы в межзвездное пространство, озабочивались едва ли не мировым господством.   А еще разного рода террористы, прекрасно умеющие взрывать и стрелять, но теряющиеся перед пультом управления межгалактического рейдера.
 
     Этим я хотя бы живой нужен, но есть еще бывшее начальство, которое отслеживает на своем экране все мои передвижения и скорее уничтожит на месте, чем отдаст в чужие руки. Да, пенсионер, отставник, списанный летчик, но носитель секретов, да и знания и навыки из моей головы никуда не делись.

     Внимательно осмотрел дверь, тронул пыль на филенке и, отступив за стену, протянул ладонь к сканеру.  Послышалось жужжание и характерный щелчок. Дверь приоткрылась. Подтолкнув пальцами, распахнул до конца. Можно входить.
 
     Вполне уютная трехкомнатная берлога, лет пять тому купленная на перспективу, когда возраст и изменившиеся интересы стали помехой в общении с юными двадцатилетними покорителями космоса, населяющими космодромную общагу.