Мрамор

Утренний свет лился через высокие окна мастерской, золотя изящные изгибы мраморных рук, складок одежды и застывших в мгновении развевающихся кудрей. Рассветный луч падал на пол, полз по холодным плитам к моим ногам — я спал, облокотившись на постамент одной из своих скульптур. Порыв ветра ворвался в окно, и резкий звук ставней заставил меня проснуться.

Я поднялся на ноги, чувствуя, как всё тело онемело и затекло, и подошёл к окну. Очередной порыв ветра дунул мне в лицо, обдав свежестью утра. Небо наверху было затянуто сероватыми облаками, сквозь которые пробивались рассветные лучи. Вдалеке виднелись очертания города. Туман обволакивал дома и мосты, над которыми возвышались мрачные башни и тонкие шпили готического собора. Лучи солнца отражались в витражных окнах.

И никто, ни один человек в этом городе не мог понять меня.

Я бросил угрюмый взгляд на туманные постройки, отвернулся и, взяв молоток, продолжил работу над неоконченной скульптурой. Её скульптурой. Лучшей скульптурой из всех, когда-либо созданных мной. Она была в натуральную величину, но стояла на небольшом возвышении, и, если встать на табурет, можно было оказаться одного с ней роста. Посмотреть в её мраморные глаза, коснуться полуулыбки на устах, провести рукой по ключицам. Она была почти готова, и я корил себя за то, что уснул: я хотел завершить работу этой ночью. Но я слишком устал. Я не переставал трудиться ни на минуту.

Я практически не выходил из своей мастерской и был полностью погружён в работу. Работа была смыслом моей жизни. Когда я творил, я забывал про всё. Про сон, еду и питьё, про мир, про страх, про смерть. Даже про неё, ту, над чьей статуей я трудился этой ночью. Хотя про неё невозможно было забыть. Она постоянно глядела на меня своим невидящим, каменным — но таким прекрасным — взором.

Я долго искал кусок мрамора для неё. Эти люди на ярмарке, которые тоже не понимают меня, предлагали мне совершенно не то. Ваши камни не достойны её скульптуры. Даже мои руки не достойны её. И они, мои руки, дрожали, когда я прикасался к ней — неподвижной, холодной, лунной, белоснежной, безмолвной. Дрожали даже сильнее, чем когда я прикасался к ней настоящей.

Я нашёл подходящий камень лишь на окраине города. Торговец — кривой старик с жёлтыми зубами и грязными ногтями — клялся мне, что это лучшее, что у него есть. И я увидел её в этом камне. Я резал и резал мрамор, пока из него не выступили тонкие черты её лица. Я хотел освободить её из каменного заточения.

- Ангел, - шептал я, отходя в сторону и любуясь ей после каждого удара молотком.

В моей мастерской было множество других скульптур. Между стройными колоннами с лепниной на капителях возвышались мраморные люди с устремлёнными ввысь взглядами, с протянутыми к небу руками, в струящихся одеждах и с откинутыми за спину развевающимися волосами. Среди них были и мои родители — вечно молодые.

Я на миг отвернулся от скульптуры и взглянул в окно. Туман рассеялся, и по дорожке, которая вела к моей мастерской, шла девушка в косынке и длинном платье с передником. В руках она несла корзинку, покрытую белой ситцевой тканью.

- Она, - прошептал я, вытирая руки и выходя к ней навстречу.

Она единственная меня понимала.

- Я принесла еды! - издалека закричала она и радостно помахала в воздухе рукой с корзинкой.

Когда мы вновь оказались в мастерской, она лишь мельком глянула на моё изваяние, поставила корзинку на стул в углу и стала торопливо прибираться. Я молчал.

- Сегодня так замечательно! - восторженно говорила она, собирая мусор и пыль на полу. - Так тепло! Ах, я хочу гулять! Идём гулять!

Я вперил в неё тяжёлый, больной взгляд, и она поняла, что я снова работал ночью.

- Нет, - я подошёл к окну и посмотрел на город вдалеке. - Я должен работать.

- Сколько можно работать! - она подошла ко мне вплотную и вгляделась в моё лицо своим взглядом — живым, беспокойным, напряжённым. Совсем не таким, как у её скульптуры.

Странно. Раньше она соглашалась со мной. Говорила, что всё понимает, и уходила. А я смотрел в окно ей вслед, раздираемый противоречиями: догнать её и провести день с ней? Или продолжить работу?

- Ты променял людей на камни, - внезапно шепнула она с горечью и укором, и я понял, что ей давно хотелось это сказать. - Мне нет места в твоём мире.

Я упёрся лбом в холодное оконное стекло и подумал о том, как стало хорошо от этого холода — лоб буквально горел. У меня начался озноб. Я слышал её прерывистое взволнованное дыхание за своей спиной, представлял, как беспокойно вздымается её грудь, чувствовал, как она яростно смотрит на меня. Она тоже не понимала меня. А у меня не было сил даже повернуться к ней. Я закрыл глаза.

Когда я вновь их открыл, то увидел, что её уже нет в мастерской. Небо за окном затянулось тучами. Я перевёл взгляд на почти готовую скульптуру. Она смотрела всё так же: с лёгкой полуулыбкой, спокойно и нежно. Но куда-то сквозь меня.

Я прислонился к стене и закрыл лицо ладонями.