Читатель и муха

Сижу я как-то поздно ночью, думы думаю да поэзию творю, как вдруг напал на меня настрой, понимаешь, озорные мысли и залихватский полет фантазии завладели мной, я отринул всякие попытки придерживаться такта, да как насочинял...

Покинут край морских небес,
Лишь плещутся там облака
О берега людских мечтаний,
Да птицы тают свысока.
И нелегка
Судьба того, кто край сей видел.
Забыть не сможет никогда
Он ореол пейзажей детских,
Где из реки всплывает лес,
Где многоноги скороходят
И прочих где полно чудес.
Там множество людей советских
Воздвигло памятник себе.
Там кошки спят, там пёсик бродит,
И каждый час он лай заводит.
На лай тот откликались горы,
Заставив всех отбросить шоры
И гомонить, как голытьбе.
А дальше - больше: из созданий,
Что наполняли глубь высот,
Всплывал на самый низ кондитер
И всем готовил знатный торт.
И я там был, баранки вил,
Деревья жал и воду мыл.
А кто не верит, тот тогда -
Всамделишная ерунда.

Сижу, любуюсь, чувствую некоторую самосущность в сием творении, и тем доволен. Дай, думаю, поделюсь с читателем, а вдруг оценит. А читатель, хоть человек и хороший, но не прочувствовал всю глубину высот, и вот я задумался - как быть? Ведь читатель обязан, иначе, считай, зря. Думал, думал, да не додумался. Вот, казалось бы, таки-да, однако ж не все так очевидно, как кажется. Тем не менее, несмотря на обстоятельства и условности, дабы не накалять степень абсурда во избежание перегрева субъекта, нужно постепенно приучать современного читателя-слушателя читать и слушать, да не абы как, а по-особенному, по-, можно даже сказать, правильному.
Возьмем, к примеру, муху. Ну что она, муха? Кому она далась? Отчего спряталась? Так нет - сидит себе, понимаете, на потолке, смотрит на меня, прямо-таки глазеет, и ждет, зараза. Ждет, когда я примусь сочинять - а она больно уж охотлива до скрипа пера, поди ж ты. Так и вьется, так и вьется вокруг, а стоит только затихнуть - и мухи как нет, и амба. А ежели вдруг зашуршишь бумагою, да покряхтишь так тихонько, будто задумавши какое непотребство - бить там ее, гонять, окаянную - так она сразу шмыг за дверь, язык покажет и уйдет. Да так уйдет, что ни варенье, ни бублики с каральками, ни даже самое изысканное парфе - ничего не помогает. Сидишь, чешешь ухо и думы думаешь, что бы написать. Так что пускай уж, сидит. Муха, хоть и вредная до чертиков, да все же полезная.
Так и читатель - сидит себе, ждет, пока ты что-то напишешь, и как примется вокруг виться, дай да дай прочту, что уж мочи нет, хоть ты что. Однако ж мы, писатели, без читателя быстро приходим в никчемство, разруху и самоистязание. Как и муха, читатель тоже заслуживает быть. Однако ж муха не читатель, ее не воспитаешь, хотя, говорят, один озорник и не такое учудил. Пускай читатель не понимает, не ценит, зато, глядишь, и начнет в нем распускаться цветок удивительного.