Две дороги к рабству

1.
 
Претензии «демократии» к социалистическому эксперименту на первый взгляд вполне оправданы. Диктатура большевистской партии, культ вождя, Гулаг, отсутствие элементарных прав и свобод – это далеко не все «грехи» «реального социализма» по версии демократов. «Тягчайшее преступление» большевиков – превращение частной собственности на средства производства в государственную собственность (которую по недоразумению часто называют общественной собственностью). Ведь согласно либеральной мифологии частная собственность – основа демократии, свободы. Отменяя частную собственность, социализм якобы уничтожает свободу. Отсюда логично следует, что социализм и демократия несовместимы.

«…Обещание свободы стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявшей в людях уверенность, что социализм принесет освобождение. Тем более жестокой будет трагедия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в действительности Столбовая Дорога к Рабству.» (Фридрих Хайек. «Дорога к рабству».). Заметим, однако, что дорога к рабству под флагом свободы проложена задолго до большевиков. Именно Великая Французская революция выдвинула лозунг: Свобода, Равенство и Братство. Статья 2 Декларации прав человека и гражданина (1789 г.) гласит: «Целью любого политического сообщества является сохранение естественных и неотъемлемых прав человека. Эти права суть: свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению».

Все это звучит торжественно и красиво, а на деле «естественное» право на собственность превращается для тех, кто не имеет собственности в «естественную» необходимость подвергать себя эксплуатации со стороны собственников. Право собственности вступает в явное противоречие с провозглашаемым тут же правом на сопротивление угнетению, ибо право частной собственности на средства производства как раз и порождает угнетение, эксплуатацию. Очевидно, эти, противоречащие друг другу «естественные права», неосуществимы для всех граждан реального сообщества. Это все равно, что одновременно гарантировать свободу и рабство. Одним гарантирована реальная возможность угнетать, эксплуатировать; другим «гарантирована» фиктивная свобода и фиктивное право сопротивляться угнетению. Реальная сила на стороне собственников, собственность у них уже в руках и на ее защите стоит государство, а неимущим достаются пустые гарантии на бумаге. То есть большинство работает, а меньшинство присваивает результаты чужого труда. Таково «естественное право»!

В революционную эпоху перехода от феодализма к капитализму возникла задача идеологического оправдания, теоретического объяснения, нового общественного строя. Здесь «теория права» попадает в трудное положение: нужно было осудить феодальную собственность и одновременно представить капиталистическую частную собственность в качестве блага для всех. «Существуют бесчисленные формы собственности, и есть среди них такие, как собственность феодальная, в подлинном смысле этого слова, которые само Учредительное собрание признало незаконными. По каким же принципам могут граждане отличать законные формы собственности от ее притеснительных форм?» (Жан Жорес. «Социалистическая история Французской революции». т.1, стр. 380-381. ). Очевидно, частная собственность, позволяющая присваивать результаты чужого труда, относится к притеснительным формам собственности. Буржуазная собственность является притеснительной, угнетательской не меньше феодальной. Только способы притеснения несколько отличаются. Рьяно выступая за свободу от феодального деспотизма, буржуазия тут же создавала основу для нового рабства – капиталистического. «Демократы» не видели противоречий и пороков в том строе, который приходил на смену феодализму.

Теоретически невозможно доказать, что право на капиталистическую собственность является «естественным», а право на феодальную собственность таковым не является. Доказательства будут чисто демагогические. Ведь и в былые времена так же «успешно» доказывалась законность и незыблемость власти и собственности королей, князей и других «помазанников божьих». Как удается фокус с выгораживанием капиталистической частной собственности? Жорес приводит аргументы представителей третьего сословия Парижа: «Да будут отменены все права, которые никогда не могли быть правами собственности, ибо представляют собой постоянное нарушение естественного права...» (Ж. Жорес , там же, т. 1, стр. 228.). Хитрая демагогия: надо убрать феодальную и церковную собственность, нарушающую «естественное право», и оставить правильную, благодетельную собственность, соответствующую «естественному праву». Тогда каждый человек обладает «естественным правом» на такую собственность.

О том, что частная собственность сама по себе в чистом виде может служить источником гнуснейшей эксплуатации и рабства, строители нового капиталистического мира как будто не догадывались. Угнетение совершается как раз по «естественному праву» частной собственности. «Мы, конечно, знаем, что красивыми словами о «свободе» и «человечестве» в течение столетия слишком часто прикрывали режим эксплуатации и угнетения. Французская революция провозгласила права человека; но имущие классы понимали под ними права буржуазии и капитала. Они объявили, что люди свободны, когда имущие не располагают иным средством господства над неимущими, кроме собственности, но собственность — та высшая сила, которая распоряжается всеми иными силами. Следовательно, основой буржуазного общества служит чудовищный классовый эгоизм, дополненный лицемерием.» (Ж. Жорес. там же, т.1, стр. 39.)

Коварство «демократии» в том, что она создает иллюзию свободы. Как будто никто никого насильно не заставляет работать. Нужда заставляет. Откуда берется нужда, это либеральных теоретиков мало интересует. Налицо гигантская пропасть между официально рекламируемым обществом равных возможностей со всевозможными правами и свободами и реальным капитализмом.

Радикальные противники капитализма давно уже заклеймили буржуазную «демократию» как наемное капиталистическое рабство. «Все внешне отвратительное в нем упрятано под сень договоров и законов. В новое время рабство номинально отчасти отменено, но самое состояние рабства существует и во многих отношениях еще в худшей степени, чем прежде». «Во времена рабства каждый хозяин был заинтересован в том, чтобы его раб не слишком переутомлялся, потому что боялся, что тот заболеет и умрет, а это он считал для себя таким же ущербом, как в наше время потеря лошади». «Теперь часто не требуется ни малейшего труда для того, чтобы найти на самые тяжелые работы уйму готовых к услугам рабов». «Таким образом, молодые силы рабочего медленно исчерпываются, когда же их вымотают до конца, его выбрасывают вон, а на его место впускают новых, со свежими силами, и поступают с ними так же, как с их предшественниками.» (Вильгельм Вейтлинг. «Гарантии гармонии и свободы»).

В Соединенных Штатах настоящее рабство «гармонично» сочеталось с правами на «свободу» и «стремление к счастью», торжественно провозглашенными в Декларации независимости (1776 г.) . Только в 1865 г. рабство было отменено в законодательном порядке ХIII поправкой к конституции.

Как выглядела «свобода и демократия» по-английски, в подробностях и красках описал Энгельс в книге «Положение рабочего класса в Англии»: «Достаточно нескольких дней безработицы в месяц, чтобы довести этих людей до крайней нищеты. ... Если кто-нибудь и откажется работать за низкую плату, на его место найдутся десятки безработных и выходцев из работного дома, которые рады получить даже самый ничтожный заработок, а отказавшийся от работы, заклеймённый как лентяй и бездельник, уже не получит от попечительства никакой помощи, кроме отсылки в тот же ненавистный работный дом.»

Именно этой «демократией» 19-го века восторгался А. де Токвиль: «Демократия и социализм не имеют между собой ничего общего, кроме одного слова: равенство. Но посмотрите, какая разница: если демократия стремится к равенству в свободе, то социализм — к равенству в рабстве и принуждении». Мы «верим» высокопарным заявлениям Токвиля. О да, конечно, бездомный, спящий на лавочке, и Рокфеллер «равны в свободе» и имеют равные возможности.

 

2. «Научный социализм» и его главный просчет

Очевидна непримиримость позиций «научного социализма» и либерализма по вопросу о частной собственности. Если для либералов частная собственность – основа свободы и демократии, то для марксистов частная собственность – главная причина угнетения и эксплуатации.

Либерализм не может привести четкие, строго теоретические доказательства в пользу частной собственности, потому что их просто не существует. Никакие рассуждения об эффективности рыночной экономики, о «настоящей» свободе, о европейских традициях, о принципе индивидуализма не могут служить надежным фундаментом либеральной «теории». «Совершенно ясно, что никакой единой доктрины у либерализма нет. Либерализм – это культура, а не доктрина.» (Пьер Розанваллон. «Утопический капитализм».).

Наоборот, Маркс на цифрах и фактах четко доказал факт присвоения буржуазией результатов труда наемных тружеников, что называется эксплуатацией. «Утверждение, что рабочий заинтересован в быстром росте капитала, на деле означает лишь следующее: чем быстрее рабочий умножает чужое богатство, тем более жирные крохи ему перепадают, тем больше рабочих могут получить работу и быть призваны к жизни, тем больше может увеличиться число зависимых от капитала рабов.». (Карл Маркс. «Наёмный труд и капитал»).

Теоретически это вполне правильный вывод. Далее социалисты делают следующий шаг: чтобы избавиться от капиталистической эксплуатации, надо отменить право частной собственности на средства производства. Радикальная ошибка здесь в том, что отмена частной собственности автоматически не избавляет трудящихся от эксплуатации и не ведет к процветанию и благоденствию. Само государство может прекрасно выполнять роль эксплуататора и господина. Такой «социализм», устраняя одну несправедливость, порожденную правом частной собственности, взращивает другую, местами еще худшую несправедливость, основанную на государственном деспотизме. (Анархисты предвидели такой результат революционной борьбы, поэтому предлагали заодно с частной собственностью уничтожить и государственную власть. Полезность и практическую возможность осуществления этого предложения мы пока не будем обсуждать).

Исторически сложилось так, что движение к социализму сопровождалось созданием государственной машины, неподконтрольной народу. Больше всего «виновата» здесь марксистско-ленинская теория. Большевики попали в капкан жесткой идеологической схемы, созданной ими самими, выход за пределы которой немедленно расценивался как предательство «пролетарской революции». Теоретическая диктатура пролетариата превратилась в фактическую диктатуру над пролетариатом. “...Диктатура пролетариата невозможна иначе, как через Коммунистическую партию.” (В.И. Ленин. ПСС, т. 43, стр. 42). Свою отрицательную роль сыграла вера в некие общественные законы, неизбежно ведущие от капитализма к социализму и коммунизму. На деле было сознательное действие от имени этих несуществующих общественных законов.

До сих пор находятся «революционеры», призывающие вернуть собственность народу. Однако, невозможно вернуть народу собственность, которой он не имел. По теории осуществление социализма предполагает превращение частной собственности в общественную. Чтобы как-то соответствовать теории, государственную собственность назвали общественной. Так возникла идеологическая фикция общественной собственности. Буржуазная пропаганда подыгрывает этим манипуляциям с понятием собственности, называя государственную собственность общественной при всяком удобном случае. Очевидно, это делается для дискредитации идеи общественной собственности. Идеологическое жульничество налицо. Какая может быть общественная собственность в «тоталитарном» государстве? Разумеется, государственная собственность присутствует и в «демократических» странах. Но и здесь реальность общественной собственности под большим вопросом.

Смысл общественной собственности заключается в том, что само общество распоряжается как средствами производства, так и результатами своего труда. Проблема как раз в создании общественных механизмов, которые обеспечивали бы обществу реальную возможность распоряжаться результатами своего труда. Очевидно, «реальный социализм» такими механизмами не обладал. Отмена частной собственности может иметь реакционный смысл, если трудящиеся классы в какой-то степени реально не контролируют чиновничий аппарат хотя бы через стандартные выборы.

Культивирование мифа об общественной собственности в Советском Союзе выглядит как взаимовыгодное пропагандистское сотрудничество для обеих враждующих сторон: приверженцы «реального социализма» видят в общественной собственности социальную справедливость, отсутствие эксплуатации, принимая теоретическую общественную собственность за реальность; наоборот, либералы-демократы указывают на неэффективность, бюрократизм, «ничейность» «общественной собственности», которая на деле общественной совсем не являлась.

Как видим, самого доказанного факта эксплуатации труда капиталом недостаточно, чтобы двигаться к «светлому будущему». А общественная закономерность, на которую надеялись классики марксизма, не помогла, потому что ее не существует. Вернее, закономерность существует вплоть до капитализма. Дальше неизбежны самые неожиданные зигзаги истории, необъяснимые с помощью марксистской теории.

3. Миф о естественном праве

Внешне все выглядит так, как будто либеральные теоретики опираются на некие несомненные истины. Оказывается, на стороне капитализма и человеческая природа, и «естественное право», и эволюция, и сам Бог.

Собственно, вся либеральная «мудрость» крутится вокруг права собственности. Для либералов-демократов собственность это основа «всего»: свободы, демократии, прав человека, рыночной экономики, которая обеспечивает «процветание». «Сущность капитализма – частная собственность, и она является источником человеческой свободы.» (Милтон Фридман. «Капитализм и свобода»). Примитивно, цинично, но откровенно. Миллионные и миллиардные прибыли капиталистов обеспечивают свободу «человеку». Смотря какому «человеку». Действительно, для «владельцев заводов, газет, пароходов» частная собственность источник свободы. Чего нельзя сказать о тех, у кого нет частной собственности или ее недостаточно для безбедного существования. Рабочий формально свободен (конституция «гарантирует» на бумаге все права и свободы), но капиталистическая действительность под угрозой голода и нищеты вынуждает его наниматься к хозяину, который определяет уровень зарплаты, условия труда и вообще решает, стоит ли принимать на работу данного человека. Явный подлог — наемное капиталистическое рабство выдается за свободу, которая существует как идеология, а не как реальность. Неужели мы уже вплотную приблизились к претворению в жизнь саркастической формулы Дж. Оруэла: «свобода – это рабство»?

Похоже, многие теоретики настолько уверовали в либеральные мифы, что не видят необходимости еще что-то доказывать. Чего тут думать, «так живет весь цивилизованный мир». Реально господствуют исторически сложившиеся буржуазные принципы жизни, они навязываются всему обществу и при этом выдаются за «нормальные», «правильные», лучшие принципы. Социалистическая система рухнула, «демократия» шагает по планете. В глазах некоторых теоретиков само долгое существование «демократии», ее непотопляемость уже служат оправданием ее существования. «Капитализм вечен как восход солнца».

Однако, долговечность общественной системы никак не служит доказательством процветания и справедливости. Давайте вернемся к рабовладельческому строю, в Египте он «процветал» несколько тысячелетий. А еще лучше вернуться к первобытному коммунизму. «Нужны» более веские аргументы в пользу «демократии». И они находятся. «Одна важная причина такой конвергенции мира к либеральной демократии связана с упорством человеческой природы». «Многие социалистические режимы отменили частную собственность, ослабили семью и потребовали от людей альтруизма по отношению к человечеству в целом, а не к ближайшему кругу семьи и друзей. Но эволюция не выковала у человека подобного поведения.» (Фрэнсис Фукуяма. «Наше постчеловеческое будущее»).

Как видим, либеральная философия невысокого мнения о человеке. Человеческая сущность мелкая, эгоистичная. Каждый стремится к собственной выгоде. Без частной собственности никак – она в природе челка. В результате конкуренции (в политике, в экономике, за «счастье» в личной жизни) побеждают сильнейшие. А проигравшим некого винить, кроме самих себя, ведь они такие же эгоисты да еще неудачники. Естественно, для такой «человеческой природы» идеально подходит «демократическая» форма правления, высший принцип которой заключается в разнообразной конкуренции. Для либералов-демократов «природа» служит оправданием эксплуатации, угнетения, рабства.

Ссылки на «человеческую природу» весьма удобны, против природы не поспоришь. Правда, можно поспорить о самой сущности «человеческой природы». Даже если согласиться, что эгоизм, конкуренция и, как следствие, зависимость одних людей от других в природе человека и человеческого общества вообще, то тогда возмущение несправедливостью, гнетом и борьба за свободу против эксплуатации и рабства также в природе человека. То есть природа человека внутренне противоречива. Выпячивать одну сторону природы человека и пренебрегать другой — чего здесь больше: лукавства или глупости?

В природе человека искать истину и выдумывать всякие небылицы, мифы и глупости. В человеке могут уживаться самые разнообразные и противоречивые свойства и тенденции. Какие именно свойства в нем разовьются и проявятся, зависит в первую очередь от сообщества, в котором ему «повезло» оказаться. Недаром говорится, с волками жить – по волчьи выть.

Из «человеческой природы» можно вывести все, что угодно: и близкое сердцу либерала «священное» право частной собственности, и стремление к равенству и справедливости, ведущее к революциям, и фанатичную религиозную веру, и «превосходство» одной расы или нации над другими. Кому что нравится. Этим пользуются всякого рода фабриканты идеологий, выставляя напоказ подходящие аргументы и факты и игнорируя невыгодные.

Вообще вся человеческая жизнь, полная противоречий, в «природе человека». Тогда само понятие человеческой природы теряет всякий смысл, ибо, что не в природе человека, того и не существует вовсе.

Идея человеческой природы в либеральном толковании бесперспективна и вредна, так как создает иллюзию действия некой неизменной сущности, «сидящей» внутри человека и определяющей его поведение и жизнь вообще.

Намного ближе к делу марксистское толкование. "То, что «человеческая природа» есть «совокупность общественных отношений», является более удовлетворительным ответом на вопрос, ибо включает в себя идею становления: человек становится, постоянно меняется с изменением общественных отношений, а также потому что является отрицанием «человека вообще»...". (Антонио Грамши. Тюремные тетради.). Здесь вопрос только в том, как изменяются общественные отношения – естественным путем независимо от воли человека или люди могут сами сознательно изменять их при достижении соответствующего уровня знаний, чтобы общественные отношения потом изменили человека в «нужном» направлении. Правда, здесь появляются еще бо;льшие проблемы с определением «нужного» направления.

Разумеется, не из чисто научных устремлений защитники капитализма так неравнодушны к «человеческой природе». Из «человеческой природы» можно запросто вывести «естественное право», которое затем можно интерпретировать в пользу «демократии». «...Именно благодаря человеческой природе существует определенный порядок или последовательность, которые человеческий разум способен открыть и в соответствии с которыми человеческая воля должна действовать, дабы привести себя в соответствие с сущностными и необходимыми целями человеческого бытия. Это и есть не что иное, как неписаный закон, или естественное право.» (Жак Маритен. "Человек и государство".). Очевидно, самоуверенности здесь намного больше, чем здравой логики. Пока не будем спрашивать, откуда взялись «необходимые цели человеческого бытия», как они выглядят и почему человеческая воля должна действовать в соответствии с ними. Но Маритен считает, что он правильно увязал «человеческую природу» с «естественным правом». То есть, исследуя «человеческую природу», человеческий разум якобы открывает «естественное право».

Из этого «открытия» следует, что каждый человек, едва появившись на свет, становится обладателем массы «неотъемлемых естественных прав». «Естественные права суть те, которые принадлежат человеку по праву его существования.» (Томас Пейн. «Права человека». Цит. по «Свобода. Равенство. Права человека.», М. 1997, составитель – Л. Богораз.). Короткое возражение: из самого существования никакого права не возникает.

Американская Декларация независимости провозглашает «неотъемлемые» права на жизнь, свободу и стремление к счастью. Французские строители нового капиталистического мира в своей Декларация прав человека и гражданина составили похожий список «естественных прав»: свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. Чтобы не было никаких сомнений насчет того, какое право наиболее важно и ценно для французских «революционеров», 17-я статья той же декларации объявляет, что «...собственность есть право неприкосновенное и священное...». 

Вырисовывается незамысловатая логическая цепочка: право частной собственности опирается на «естественное право», а «естественное право» необходимо следует из «человеческой природы». Вывод очевиден: «человеческая природа» требует капитализма. Но фокус в том, что «человеческую природу», «естественное право» можно интерпретировать в любом направлении. И тогда может получиться, что «человеческая природа» потребует «всеобщего братства», социализма и коммунизма. Еще в 18-м веке Морелли, опираясь на «естественный закон общественности» доказывал гибельную вредоносность для общества частной собственности. «Исправьте недостатки политики и морали согласно законам природы». «Учредительные законы следовало составить только для того, чтобы вернуть и восстановить в силе первый естественный закон общественности». «...Там, где не было бы никакой собственности, не могло бы существовать ни одно из ее пагубных последствий». «...Согласно подлинному естественному праву нет и не должно быть ни господина, ни раба...». (Морелли. «Кодекс природы». М. 1956 г.).

Странность положения налицо. Как видим, «естественное право» очень «плодотворная» идея, на которой можно обосновать все, что угодно. Опираясь на «естественное право», одни теоретики представляли частную собственность в качестве наиважнейшего права человека, другие – наоборот, осуждали ее как механизм грабежа трудящихся классов. Почему так получается? Потому, что «естественное право» вымышленная идея, миф. Вымышленной сущности можно придать любые «нужные» свойства. Вообразить можно любое «удобное» на данный момент естественное право. Человеческая фантазия безгранична. Поскольку идея вымышленная, годятся любые вымышленные доказательства, часто абсурдные и противоречащие друг другу. «Естественное право могло быть использовано для формирования самых разных идеологий, яростно споривших друг с другом.» (Фридрих Мейнеке. «Возникновение историзма»).

В средние века естественное право «имело» божественную природу. «Естественный закон» следует из «вечного закона» – так рассуждал Фома Аквинский. Разумеется, средневековое «естественное право» верно служило королевской и церковной власти и феодальному порядку.

  Но вот наступает эпоха буржуазных революций. И «естественное право» шагает в ногу со временем. Буржуазная эпоха провозглашает свой кодекс «естественных прав». Теперь феодальная и церковная собственность осуждается и отвергается, как нарушающая «естественное право». Буржуазная идея естественного права – это просто усовершенствованная, «исправленная» в пользу новых хозяев жизни ложь о средневековом божественном праве. В основу «исправленного» естественного права вместо Бога поставили «человеческую природу». То есть вся эта «правовая наука» имеет в основании догматы религиозной веры.

Право создают люди, которые могут назвать его естественным или еще какими-то красивыми словами, но от этого оно не становится естественным на самом деле. Естественное право – словосочетание, противное здравой логике. Право не может быть естественным. Естественность несовместима с правом. Природа не порождает вообще никакого права. «Ведь, с точки зрения науки, природа — это система каузально детерминированных элементов. У нее нет воли, и поэтому она не может устанавливать никаких норм.» (Ганс Кельзен. «Чистое учение о праве», Спб., 2015г., стр. 278.). Другими словами, в цепи событий происходящих в природе по физическим законам, нет места каким бы то ни было нормам права.

  Если естественные права такие «вечные», «неотчуждаемые» (или «неотъемлемые») и вообще «врожденные», непонятно, где они были в течение многих веков рабства и крепостничества. Вероятно, где-то на небесах или в воображении некоторых «знатоков» естественного права. Впрочем, лишь немногие «естественные права» спускаются с небес, когда они кому-то очень нужны на Земле, например, «священное и неприкосновенное» право частной собственности в эпоху становления капитализма.

Согласно той же естественно-правовой логике, когда древние люди охотились на мамонтов они уже имели «неотчуждаемые» естественные права. И рабы на галерах имели такие же права. Что за странные права – они как будто есть, но реально их нет.

  Утверждается, что «естественные права» первичны по отношению к нормам права, установленным государством, и действуют независимо от государства. Спрашивается, зачем государство должно обеспечивать, гарантировать естественные права, которые давно (некоторые говорят, «вечно») существуют помимо государства? Надо просто пользоваться своими «неотъемлемыми», «врожденными» естественными правами. Но почему-то не получается. Наверно, потому, что природа не обязана обеспечивать какие-то права, которые ей приписывают. Природа вообще безразлична к каким бы то ни было правам. Если же эти пресловутые естественные права реально не действуют, что тогда значит их «существование»? Очевидно, это воображаемое существование. Что косвенно признают некоторые теоретики права. «Естественное право … во всяком случае представляет собой не настоящее право, а только идеальное построение будущего и критическую оценку существующего права.» (Энц. словарь Брокгауза и Ефрона, т. 24а, 1898 г., стр. 889, П. Новгородцев. «Право естественное»).

Чтобы как-то доказать реальность «естественного права», его приравнивают к морали, называют «естественной справедливостью». А затем естественному праву приписывают массу свойств, далеких от морали. Мораль не есть право, она не обладает принудительной силой к исполнению ее норм и требований. Объявленное великое достижение в деле защиты прав человека на деле оказывается мелким шулерством с подменой понятий.

Несмотря на всю ложность идеи «естественного права», ее роль в политике и идеологии весьма значительна. Все ранние «демократии» так или иначе ссылались на «естественное право». Обратимся к Декларации независимости, принятой в 1776 году тринадцатью соединенными Штатами Америки. "Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью". 

 Удивительно, как в одном предложении уместилось столько ложных утверждений. Можно верить хоть в «Творца», хоть в инопланетян, но выдавать воображаемые действия воображаемого существа за самоочевидную истину значит утверждать очевидную ложь. Ложь еще умножается утверждением, что «Творец» наделил людей некими «неотчуждаемыми правами» (которых не существует в природе). И это нагромождение мифов выдается за «самоочевидную истину»?!

Утверждается, что «все люди созданы равными». Двойная ложь. Люди вообще изначально не созданы каким-то существом и тем более не созданы равными. Люди не равны ни по своим способностям, ни по результатам своей деятельности, ни по положению в обществе. Речь может идти только о равенстве в моральном смысле (люди равны чисто по-человечески, потому что они считают себя людьми), которое выливается в равенство правовое: все граждане равны перед законом. Хотя, очевидно, формально-юридическое равенство перед законом не устраняет реального неравенства во всех других отношениях.

Провозглашать равенство в условиях эксплуататорского буржуазного общества – это гигантское лицемерие либеральной идеологии. Возмущает не физическое неравенство, которое неизбежно: пятилетний ребенок не равен взрослому человеку; мужчина и женщина не равны, не в смысле, что кто-то лучше или умнее, они просто очень разные. Возмущает неравенство, вырастающее из несправедливой, неразумной организации общества.