Глаза

Балкон выходит на Обь. Трое курят, пепел отправляют в сахарницу. Семью этажами ниже под светом фонарей выгуливают лабрадора. Витя, отряхивает сигарету:
– Это что вот там зелёным горит?
– Леруа.
– Да, там же Даник работает.
– И Ромка.
– Во! Представьте, вы сейчас на балконе дуете, а у кого-то из них ночная смена. Я даже вижу у кого. Приятно это, видеть, как люди работают. Вот тебе один единственный плюс моего дара. А смотреть через стены, как девушки переодеваются, не так приятно. Потому что смотреть – не подглядывать. И всё остальное – минусы. Вот смотрите: сейчас течение Барнаулки несёт в Обь какую-то херь. Это завод спускает химотходы, но интереснее то, что поплыло за ними. Это тело Н.З. Михайлова, который без вести пропал три месяца назад. Органы вынули – брюхо пустое. Так что жить рядом с этим заводом вредно для здоровья, это правда. Кстати об органах: в отделении на улице Ускова резиновыми дубинками прямо сейчас отбивают почки студенту. Ему подложили два грамма мефедрона в супермаркете. На выходе приняли. В отделении хамил – получает. Его лучший друг Серёга сидит в сауне на Антона Петрова. Мать и отец Серёги пьют вино в Панкрушихе. Наверное, домашнее. А кости прадеда Серёги лежат рядом с СИЗО №1, в бору. Его расстреляли, типа кулак был. Расстреливали прямо здесь, недалеко от тюрьмы. А тюрьму тогда сделали в кельях женского монастыря... Ну, ладно, последнее  я где-то прочитал просто: прошлое я не вижу.
– Ну ты и пи***ть!
– Богдан, это не шутка! Вы поймите. Я никогда не говорил. Никому. А они меня использовали. Меня забрали в детстве и использовали. И с моей помощью построили это всё! Вы понимаете?!
– Витя, ты ч;?
– Я вам говорю, мой дар использовали! Они меня использовали всю мою жизнь, чтобы это гавно построить!
– Какое говно, ты чё несёшь?
– Вот это! Всё, что вокруг нас: яйца по девяносто за десяток, пенсионеры в говне, отмена виз, стена на границе с демократическим Казахстаном, казаки на улицах, закон о православной индульгенции для насильников либеральных журналисток! Это всё с помощью моих глаз делают, пойми. 
– Витя, тебя разагнало!
– Вы считаете, это шутка? Это не шутка, б***ь! Пил тут с одним дебилом-филологом, выложил душу. Он, знаешь, чё сказал! Я вот записал: "Ты, – говорит, – описываешь трансгрессивные способности зрительного восприятия, как у Синявского или Набокова в прозе. Можешь тоже написать рассказ". Какой, сука, рассказ! Я ему могу жизнь сломать. Я видел, как его же отец его мамку задушил. Она нихера не повесилась! И вы тоже считаете, что это шутка?! Да я, сука, ваши судьбы кручу! В соседней квартире лежит двойник того, кто всё решает. Ну, ты понял. Да, тоже на 20 квадратах! Он не выходит из квартиры уже 21 год.А меня забрали от родителей в 10 лет, когда поняли, что я могу и когда их сила начала рассыпаться. Я вижу вс;, понимаешь?! А теперь им служу! А он записывает и отправляет в Москву. Тайным каналом. Следят, понял! Вот смотрите. Пошли.
– Ты куда? Ты же в кашу!
– Пошли покажу. Не обувайтесь, чё тут, по подъезду-то...
– Витя, угомонись!
– Да не, пойдём, сука, я вам покажу!.. Хо-ба, ключи!
– Витя, это чужая дверь! Ты...
– О-оп! Чё, не ожидали, что открою? Думали, вру? Ну сейчас-то вы знатно обоср;тесь!.. Это у***ще лежит на жизненном обеспечении под диваном. Они думали, это хорошая конспирация. Отсюда из-под дивана на Россию смотрят моими глазами, понял! Щас мы тебя откроем. Где здесь кнопка-то? Н-на н***й!
Витя что-то нажал. Сиденье дивана плавно сдвинулось, полностью скрылось в стене. На просторном ложе,  значительно большем, чем пространство под обычным диваном, лежал человек. Опутан проводами и трубками, что проникали под чёрный камбинезон. Это было то самое лицо, ради которого и придумывали телевизор, то самое, только бледнее. Он смотрел на вошедших. Витя прервал молчание:
– Вы бы видели свои лица!
– Витя... Кто это?
– А на кого похож? Хошь, кнопку найду – он начн;т послание Федеральному собранию читать! Да я же шучу. Это его клон.
Пьяный Витя наклонился над бледной копией и прорычал:
– Думаешь, это круто? Работать диванным экспертом! Нам пришёл медный таз! Ты слышишь его звон?!
Клон медленно перевёл глаза на Витю:
– Это в двери звонят, до****б.
Гости обернулись. Дверь упала в квартиру. Люди в тёмных робах повалили пьяных студентов.
После недолгого избиения гостей серый человек медленно поднялся из дивана. Вынул трубки, провода. Подошёл ближе к стоящим на коленях. Он них пахло перегаром.
– Витя, посмотри на меня в последний раз.
Распухшее лицо поднялось.
– Ты че, ублюдок, думал, ты тут один такой на всю страну? И поэтому, думал, бессмертный? Да у меня вас аквариумы...  Не ты один Россию насквозь видишь. Вот жалко тебя будет только. Я ж тебя радовал цветочками полжизни! Но ты забыл, ведь так? Ну что ж. Иди к Богу, Вить. Забирайте.
– Вы без меня подохнете! – неожиданно чётко донеслось из кровавого рта, – и ты, и твой биологический папаша.
– Ты, многое видишь, но какой же ты, Витя, тупой. Стала бы я сама светить перед камерами, чтобы любой мудак мог увидеть меня в прицел? Это я настоящая тут и есть. А что касается твоих глаз, так ты ими не гордись. Ты уясни хоть перед собачьей своей смертью: слово и язык являются ключевыми объектом и пространством жизни. Даже действия, которые приносят нам счастье, сформулированы прежде кем-то другим, восприняты нашим ухом (или прочитаны) и присвоены себе. Переданы в раздел мечты. Интериоризованы, если хочешь. Само понятие мечты не сводиться к биологическим потребностям. Мечта либо есть объект исключительно социальных, то есть созданных с помощью языка, конструкций (типа хорошей семьи, славы, профессионального признания), либо мечта есть стремление к вещи, продукту, значимость которых втиснута в ваши червивые коробки рекламой и общественным мнением. Ну, сам подумай, нужны ли тебе стильные вещи или ресторан высокой кухни для того, чтобы выжить? Какое значение для жизни несёт телефон с камерой сверхвысокой точности, и почему за него можно отдать часть здоровья, убиваясь на работе? Это всё лишь аура слов вокруг предмета: лирика – оболочка физики. А посему не стоит переживать, что мы заберём твои глазки, Вить. Твоя суперспособность все равно была ничем без нас. Ты не видел – ты смотрел. Видеть – наделять значением. А это уже наша суперспособность. Моя.
Да и сам посуди. Зрительное проигрывает: художники без искусствоведов никто, помпезные монархические режимы  (эти загоны наблюдателей) сгинули, даже незрелищные часовые интервью – победивший формат. Плюс – победа женщин, а ведь они лучше других знают цену языку: любят ушами и кунилингус. Ты же так и не увидел, что я всю эту жизнь была женщиной. Глупец. Политика – это давно язык, а не зрительные образы. Последнее – только топливо, повод говорить. Политика – этот самое важное говорение. Поэтому политическое искусство сегодня передовое, говорящее о важном говорении. И где, сука, ваш факультет дизайна? Проиграл… Уносите.               
– Госпожа президент, что с ними делать?
– Зачистить. У этого глаза изъять для КРУГА. Этих двоих на завод: брать всё, кроме почек.