Плата за рай глава ххvii

Отец Ифриса, сильно обессиливший от перенесенных потрясений, присев на ступеньку лестницы, собирался с силами, чтобы сделать последнее усилие и добраться до кровати в своей комнате. Он чувствовал, что у него резко подскочило давление. Он, изредка покашливая, тяжело и часто дышал. Голова потяжелела и, не переставая, кружилась. Тело, обычно послушное, отказывалось повиноваться. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Находясь в таком состоянии, отец, повернувшись, прислонился спиной о перила, так чтобы невозможно было упасть, и, запрокинув голову, стал дожидаться притока жизненных сил либо помощи, уповая и на то, и на другое.
Прошло не более двадцати минут, и он, ощутив в себе более или менее достаточно силы, тяжело и медленно, пошатываясь, встал и, опершись обеими руками о перила, стал подниматься по лестнице к себе. Задуманное давалось тяжелее, чем ему казалось, когда он сидел. Его желание прилечь превратилось в навязчивую идею. Ему понадобилось больше пяти минут, чтобы преодолеть меньше десяти ступеней. Когда оставалась последняя, он услышал внизу стук неаккуратно затворенной двери от железных ворот, а затем через некоторое время – шум твердых, решительных шагов, и остался ждать жену.
Картина, открывшаяся ему, испугала. Учитывая свое состояние, ему стало казаться, что увиденное попросту мерещится. Он весь дрожал и щурился, пытаясь вглядеться в лицо представшего привидения. Голова отца Ифриса продолжала кружиться, и, словно в забытьи, ему чудилось, что все это сон. Он всматривался до тех пор, пока не распознал в лице человека, представшего перед ним, черты своей супруги. Это ужаснуло его еще больше. Та словно восстала из ада и являла собою самого страшного слугу сатаны, олицетворяла дух мщения за все совершенные им грехи. Она стояла, безмолвно глядя на него… Видимо, пришла воздать ему по заслугам. Мать Ифриса выглядела в его глазах, словно призрак из страшного сна, которого как ни старайся, невозможно остановить. Вся в пыли и грязи, с ссадинами, в порванной одежде, залитой кровью от еще не успевших запечься, ран, с растрепанными волосами и горящим безумным взглядом, в котором читалось страстное желание растерзать мужа. Та, которую он привык видеть раболепствующей, смиренной и покорной его воле. Та, чей взгляд он почти всегда игнорировал, теперь смотрела на него как-то непонятно, страшно, жутко.
Холодок пробежал у отца Ифриса по спине. Он уже не чувствовал в чреслах недомогания. Он уже ничего не чувствовал, кроме ужаса. Отсутствие страха в ее глазах, который ему был так мил и которым он даже гордился, теша свое самолюбие, пугало его. Он никогда не видел ее такой. Ему и в голову не приходило, что бывают минуты, когда жена может сделаться столь непохожей на себя, как сейчас. Он чувствовал себя брошенным в яму с тигром. С животным, смотревшим на все, что попадает к нему, просто как на еду. И, словно обнюхиваемый зверем, стоя перед неумолимым палачом, отец Ифриса почувствовал всю неизбежность своей гибели. Инстинкт самосохранения, иногда противоречащий здравому смыслу, заставил его бежать от участи быть растерзанным, и он, повернувшись к ней спиной, приложил все усилия, чтобы справиться с последней ступенькой и скрыться в своем убежище – спальне.
Не успев преодолеть последнюю преграду на пути к спасению, отец услышал шаги быстро поднимавшейся к нему супруги. Он обернулся. В одном, а затем и в другом глазу у него зарябило. Шатаясь, он стоял, крепко ухватившись за перила. И понял, что его бьют. Испытывая физическую боль от наносимых и, в его состоянии кажущихся существенными, ударов, он пришел в исступление. Однако не отпускал перила, боясь упасть и, покатившись по лестнице, расшибиться. Он машинально защищался от града ударов свободною рукою, и одновременно силился разглядеть супругу. Та пришла в остервенение. Она била его, вкладывая в каждый удар всю ненависть и боль, испытанную ею в прошлом, всю злобу, всю досаду за безвозвратно потраченные годы и загубленную молодость. Она без передышки молотила его кулаками, затем лупила ладонями, царапала, выдирала волосы на голове. В ней горело одно желание – выбить из него грешную душу. При этом она выкрикивала обвинения, наполненные яростью и злостью: «Будь ты проклят, изверг!!! Люцифер во плоти!!! Это ты во всем виноват!!! Ты у меня все отнял… все… Ты все погубил! Будь ты проклят!!! Гореть тебе вечно в аду, нет тебе прощения!!!» 
Отец Ифриса не только испытывал физическую боль, но и переживал унижение. Тем не менее, как известно, всему наступает конец… Остановись мать чуть ранее – того, что произошло, можно было бы избежать. Побои, безостановочно наносимые супругой, а главное, неспособность противостоять своей женщине, совсем помутили ему разум. Словно ядовитая змея, накрытая ведром, по которому беспрерывно стучали молотком, доведенная до белого каления, он ринулся на жену. Будучи уязвленным и оскорбленным, к тому же избитым, он не видел другого способа, как только отомстить тем же самым способом – дабы восстановить потерянное достоинство, самолюбие и непоправимо попранную честь. Эта мысль, на секунду промелькнувшая в его голове, словно искра на пороховом складе, вызвала взрыв и придала сил сопротивляться столь неистовому натиску со стороны супруги. Уже не чувствуя боли, противостоя граду пинков и ударов, он, улучив момент, всем телом, будто пытаясь вышибить дверь, врезался в жену и сбил с ног. Та перелетела через перила и полетела вниз. Послышался тяжелый звук ударившегося о пол тела и хруст, похожий на звук сломавшейся сухой ветки.
Отец Ифриса быстро взглянул с лестницы вниз. Дрожь пробежала по всему его телу. Состояние, в котором он находился до ее прихода, с новой силой вступило в свои права. Колени подкосились, и отец присел на верхнюю ступеньку. Его глаза испуганно глядели куда-то вдаль, сквозь стены дома. Губы дрожали… Он испытал совсем иное чувство страха. Страха за свое, обреченное на медленную смерть, будущее. В месте, где мечтам не суждено сбываться, удовлетворение желаний под запретом, а тяга к свободе есть преступление, ибо свобода тебе больше не принадлежит. Да, это место, которое зовется тюрьмой, воочию предстало пред ним… Ему в мгновение ока представились все дальнейшие события: суд, обвинение в убийстве, срок, мерзкая тюремная одежда, зверские условия, строгий режим, когда все расписано по времени, ужасная пища, сокамерники – убийцы, насильники, воры, рецидивисты, и время, которое назло замедляет шаги. Пораженный своим представлением о будущем, отец Ифриса схватился за голову и стал, всхлипывая, повторять: «Конец… Это конец!»
Мать же Ифриса лежала неподвижно на полу, не подавая признаков жизни.