Проделки провинциалки Ляпти и бывшей актрисы Капы

   Проделки провинциалки Ляпти и бывшей актрисы Капы.
   (1 глава. «Омертвевшие души»).
   Много времени прошло со смерти Павла Ивановича Чичикова из «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя и нет ничего удивительного в том, что он за это время перевоплотился, но в кого? В провинциалку Ляптю, которая приехала из посёлка в столичный город, чтобы поступить с институт. Посмотрим насколько изменилась с тех пор действительность и сохранились или не сохранились привычки Чичикова в Ляпте.
   Итак, последуем за провинциалкой.
-----------
   Вокзал напоминал купол гигантского парашюта.
   Ляптя шагнула под его стеклянные, словно зеркальные своды в жаркий летний полдень с фибровым чемоданом в стальных угольниках, на которых играли солнечные «зайчики».
   Чемодан тотчас оказался под прицелом человека с номерком 13 на затянутой в чёрную робу груди. Человек ослепил Ляптю великолепной улыбкой, поставил ее фибровый скарб на выкрашенную в зелёный цвет тележку с колёсиками в резиновых шинах, и завязал, словно свое добро. Узел был похож на увесистую, виноградную гроздь.
- Куда едем, мадам?
- Не мадам, а мисс. Мусьё.  Куда надо, туда и едем, - отщёлкнула Ляптя.
- Да ты с характером!
 Так охарактеризовал Ляптю носильщик столичного вокзала.
- А что, с характером тут нельзя?
- Можно, - добродушный ответ. -  Только тут твой фибровый норов быстро утюгом прогладят.
- А норов у нас не оловянный, товарищ. На паяльник не возьмешь.
   Ляптя снисходительно осмотрела носильщика. Человек кавказских кровей. Его Фортуна застряла под вокзальными сводами. Носильщик катил тележку без окриков по пробитому Ляптей проходу в толпе под величественными буквами на фронтоне вокзала. В поезде эти буквы вызвали вздох облегчения у столетнего деда и слова:
- Ну, вот и матушка наша. Тут и решим всё.
   Голос диктора дрожал, когда он говорил о "матушке". Проводница выбрасывала из накуренного тамбура мусор, который грязной шлеёй вился за последним вагоном. Ляптя стояла у окна, испытывая вулканические встряски сердца, в котором умирали пепельные посадки и задыхающиеся в пыли морщинистые акации.
   Носильщик выслушал историю Ляпти о тяжбе с родителями, распрях с директором школы, которую она изложила ему, дабы выбить у него мысли об оловянном норове, и промолчал.
- Что молчишь, мусьё? - с досадой спросила она.
- Сейчас заговорю, мисс - ответил носильщик.
   Мисс понадеялась на французскую деликатность, но разговор оказался чисто русским.  Он существенно уменьшил грошовый бюджет в мелком карманчике цыганской кофты под тупоголовой булавкой.
- Но за что? - спросила потрясенная Ляптя.
- За услугу!
   Носильщик наградил Ляптю великолепной улыбкой, показав две подковки червонного золота.
   Ляптя засунула деньги подальше, покрепче заколола булавкой карманчик, застегнула кофту на все пуговицы. Расстегнуть её она решила только в столовой.
   На площади чемодан оказался объектом великолепных улыбок человека в чёрной кожанке и со связкой разнокалиберных ключей с ярко – желтым, словно крохотное солнышко брелочком, которыми он позвякивал, чуть ли не перед носом прохожих и нашептывал медовым голосом: «Прокатиться дёшево и с ветерком по древней столице, посмотреть знаменитый паровоз…». Великолепные улыбки Ляпте уже не нравились. Она попыталась нырнуть в толпу пассажиров, которые выдавливались из вагонов, как паста из зубного тюбика, но таксист так дружески просигнализировал ей, что пригвоздил к месту.
- Куда?
- Прямо! - бросила Ляптя, пощупав остаток бюджета.
- А дальше куда? - спросил таксист, когда дорога раздвоилась, как клешня рака. - Хочешь отвезу к паровозу.
- Да что я паровозов не видела? – ошалело бросила Ляптя.
-Да такого не видела. На нём мёртвого революционного вождя везли. А не хочешь гони бабки.
   Город обладал гипнозом. За час он нанес ощутимый удар, который.  прорвал кофту в том месте, где еще находился островок тверди среди бушующего океана страха. Ляптя стояла возле трехглазого фонаря в позе полководца, проигравшего битву вопреки заманчивым обещаниям Фортуны, пока не вспомнила, что градостроители, закладывая фундамент города, заложили и фундаменты студенческих общежитий.
    В будке с табличкой "Справка" за адрес потребовали монету. За так информацию давал благотворительный человек. Ляптя нашла его на перекрестке. Милиционер отрабатывал свой хлеб под палящим солнцем с палкой, затянутой в шкуру «зебры». Ляптя взяла угол и почувствовала себя отмщенной, когда знакомое такси, чтобы избежать столкновения с ней, ухнуло в трехглазое чудовище, которое выбросило весь спектр солнечных цветов.
   Через два часа пёходралом Ляптя оказалась возле студенческого общежития. Его зодчий любил строгие линии и в погоне за ними достиг резкого контраста со старинным особняком с округлыми формами. Общежитие находилось возле церквушки имени Святого Пантелея и известного всем респектабельного кладбища, засеянного памятниками, под ними ютился прах великих, на берегу просторного озера, в водах которого отражались байковые одеяла и вафельные полотенца на железных спинках кроватей. Комендант общежития среди вафельных и байковых горок посоветовал обратиться в гостиницу.
- Там примут!
   Он надел чёрные очки с серебряной цепочкой, закинул её за громадные, чуть ли не в пол лица, уши, чтобы смягчить впечатление от кофты и чемодана абитуриентки.
- Там что, райские кущи? - спросила Ляптя.
   Из общежития она вышла со «стальными» пробками в ушах. Администратор загнал их, чтобы поставить на место зарвавшуюся, чемоданную абитуриентку
    Вечерело. Город погружался в часы пик. Они несли несчастье Ляпте. Жизнь обитателей города давала ей основание предполагать, что город живет в ожидании извержения космического вулкана.
   Гостиница обслуживала только интуристов. Сухопарый швейцар с золотистыми галунами отшил отечественную провинциалку, обозвав её деревенской чуркой с фибровыми амбициями, которая вполне может выспаться и в собственном чемодане.
   Ляптя устроилась спать на лавке на свежем воздухе. Чемодан положила под голову. Покрепче завязала шнурки на туфлях с обугленными подошвами. Утром она обратилась в дежурную комнату милиции, как в последнюю инстанцию. На одной из стен дежурки висело круглое зеркало, на полу валялись пуговицы, клочки волос... Ляптя дрогнула, но осталась. Она продемонстрировала старшине пустые карманы и попыталась заставить его изъять деньги у носильщика.
- Как это я должен сделать?
   Ляптя предложила прорепетировать.
- Подойди к нему. Покажи ствол. И рявкни: гони бабки, а то пришью.
- Гони бабки, а то пришью! – грянул старшина и тотчас присел.
   Чемодан прострогал его макушку. Врезался в сейф. На потолке, словно сердце запульсировала лампочка.
- Креативная реакция, - констатировала Ляптя.
- У кого, - тихо спросил старшина.
   Неожиданный поворот так притупил его, что он никак не мог сообразить, что за человек с лысой макушкой и поседевшими висками отражается в зеркале, и почему он без стука зашёл в служебку, и от чего собственная макушка моментально полысела, и что это за пятно в цыганской кофте, и как его вытурить?
   Действиями старшины Ляптя осталась недовольна и решила сама изъять деньги.
   Знакомого носильщика с проклятым числом Ляптя нашла возле гигантского, тяжеловесного, обработанного голубями мраморного памятника революционному императору с протянутой рукой и раскрытой ладонью, в которую прохожие бросали сигаретные и папиросные бычки, будто нищему на подаяние. Она помахала чемоданом и чиркнула о памятник. Мраморный император потонул в искрах. Над головой появился кровавый нимб. Носильщик полез в карман.
- Выбирай свои бабки!
   Выборка закончилась катастрофой. Носильщик ухватил Ляптю за руку и прошептал, что закричит "грабят", если она не откупится.
- Благодари Бога, что я благородный человек, - сказал он.
- Морду б тебе почистить за такое благородство, - расстроилась Ляптя.
- Чисти.
   Морда носильщика была застрахована.
    Он с ходу снял со сгорбленной спины мужика с махорочным лицом два
 краснокожих с поржавевшими застежками чемодана и бросил на тележку.
- Трудовому человеку нужно беречь здоровье для государства, - заорал носильщик и двинулся, как танковый трал на дробную старушку. - А тебе, родная бабушка, нужно беречь здоровье для внуков, - гаркнул он, выдернул из рук старушки мелкий узел (белая косыночка, завязанная чёртиком) и бросил на чемоданы махорочного. - А тебе, герой войны, что, здоровье никто не хочет беречь, - рявкнул он безногому инвалиду на тележке и загрузил его вместе с тележкой. - А Вам Ваш чемоданчик вид портит, - носильщик зацепил увесистый, крепко затянутый ремнями баул гражданина в крылатой, вороньей шляпе и тотчас очистил макияжную дамочку от бежевой в цвет шикарных ногтей сумочки, которая портила ее танцующую походку.
   Ляптя с восхищением смотрела на носильщика, пока в голове не проклюнулась идея. Возле будки "Чистка обуви», которую оккупировал песенный красавец – кавказец: «Ой – ля –ла, ой – ля – ла, чистим обувь не задарма», «отдыхала» пустая тележка. Она взялась за ручки и тотчас почувствовала, как взялись за ее плечи.
   Недостатка в размышлениях не было. Был недостаток в хлебе насущном. Ляптя сориентировалась на залохматившегося деда с пузатым рюкзаком, от которого шел такой аппетитный запах, что она заткнула нос клочками билета для проезда в общем вагоне.   
   Старик так виртуозно и лихо обрабатывал варённые, желтые яйца, что скорлупа веером разлеталась по всему вокзалу, даже вылетала в открытые двери, сыпалась на носильщиков и таксистов, которые сочно матерились, грозились найти яичную сволочь, чтобы припечь, но сволочь не находилась, так как прибывавшие поезда с хлебными провинциалами требовали самого пристального внимания. Вдобавок дед ещё так вкусно чавкал и чмокал, что оголодавшие из - за буфетных жирных цен пассажиры смотрели на него со злобой ядовитой змеи.
- Чтоб Вы сделали, дедуля, - ласково начала она, пытаясь намагнитить прожорливого старика на добрый ломоть хлеба с яйцом, - если б узнали, что в этом городе дюже сильно страдает человек.
   Прожорливый загнал неочищенное яйцо в рот. Ляптя выдержала паузу.
- А чтоб вы сделали, дедушка, - совсем ласково заворковала она, - если б узнали, что этому человеку хочется есть?
- Пожелал бы доброго аппетита, - разрядился дедушка и подмял рюкзак под ноги.
- А если у этого человека нет даже копейки на пирожок! - возмутилась Ляптя.
- Посоветовал бы купить бублик, - припечатал взъерошенный дед и засунул руки в карманы.
- Человек с голодухи умирает.
- А я при чём.
- Яйцеед, - приварила Ляптя, не ожидавшая такого оборота, - сам гам, а другим хрен дам.
- Руп штука, - огрызнулся старик.
- Да, если б у меня был руп, - запустила со злости Ляптя, - я б тебя яйцами засыпала выеденный гриб - сморчок.
   Прокаркала. Самой стыдно стало.
   Покинув непобежденного деда, который принялся за «работу» с ещё большим усердием, Ляптя закружила, как по заколдованному кругу.
   В привокзальном парке она наткнулась на пятнистого дога, который вытаскивал пустые бутылки из - под деревянных на железных лапах лавок и затаривал их в рванные авоськи на боках.
- Креативная собачки, - сказала Ляптя, когда дог изъял у нее бутылку из- под кофты.
   Она вернулась на вокзал. Десятиминутное тщательное наблюдение за упитанными, кадушечными буфетчицами обнаружило потайные карманчики, пришитые с внутренней стороны узорчатых фартуков. Старшина отмачивал раскаленную макушку вафельным полотенцем, когда появилась Ляптя. Он отодвинулся за сейф.
- Сколько дашь бабок, - сказала Ляптя, - если я покажу тебе воров.
- Ты что, торговаться пришла? - тихо начал старшина.
   Из дежурки ее вывели без бабок и посадили на лавку, предупредив: в следующий раз выведут в колодках под ледяной душ.
   Ляптя понадеялась на милость столетней старушки с прогалинами на голове, но та умыкнула к дежурной комнате милиции, из которой старшина вел наблюдение за Ляптей в бинокль со стократным увеличением.
   Когда в желудке начались сейсмические толчки, Ляптя двинулась к буфетам, которые плотно окружали пассажиров. Она думала сама показать народу потайные карманчики под узорами.
- Что ищем? - спросили Ляптю, когда она готова была высказать свои наблюдения.
- Жрать хочется!
- Жрать всем хочется, - рявкнула с макаронными губами буфетчица. - Жратву зарабатывают гигантским трудом.
- Я живу среди гигантов, - пробормотала Ляптя.
    Пришла она в себя в медпункте: тесной каморке с лежаком и обедневшими стеклянными шкафами с множеством пыльных полочек, на которых теснились паутинные пузырьки. На электроплитке жарились блестящие шприцы. На подоконнике умирал отощавший фикус. Врач в обдерганном и замызганном халате, полы которого волочились по полу, напоил ее горькой микстурой и закрыл потускневшие глаза.
- Это от непривычки, - пояснил он. - Город. Темпы. Деревня - рай.
- От непривычки, - согласилась Ляптя, чувствуя слабость в собственных опорах, которые могли дать очередной сбой.
- И от впечатлений, - добавил врач. - У нас дворцы, театры...
   Он пропустил свою мысль по кругу: теперь в городе был рай, а в деревне - глушь.
- И от впечатлений, - согласилась Ляптя. - У вас тут носильщики, таксисты...
- Что таксисты, - врач погрузился в дрему. - Тут мировая культура. А все некогда. Труд, труд...
   Срочно нужна была копейка. Ляптя чувствовала костьми кожу, она была шершавой, как наждак, и думала: скоро кожа протрется, и она рассыплется, словно куча дров. Под вечер Ляптя уже видела дыры в тех местах, где кожа обтягивала    коленные чашечки.
    Она зашла в мебельный магазин и предложила свои услуги двум грузчикам с бусугарным запахом, которые загрузили ее трехстворчатым шкафом.
- Одна я его не утащу! - сказала Ляптя.
- А вдвоем мы и сами справимся.
   Ляптя побывала в прилегающих к вокзалу торговых точках.
- Дай рубануть, - сказала она мясникам с академическими значками.
- Рубани, - ответили они. - Вон той старушке.
   Щеки старушки прилипли друг к другу. Ляптя отхватила самый лучший кусок: телячью мясистую грудинку.
- Дура, - сказали мясники.
   Мясо оказалось у разбитной дамочки со щеками, похожими на ливерную колбасу.
   Оставалась надежда на псалмы и баян. Сто пятьдесят псалмов Ляптя знала, как таблицу Пифагора. На гармошке могла выдать барыню с переборами. Во дворце культуры для железнодорожников (в приплюснутой к земле одноэтажке) Ляптя выдала барыню.
- Ваня, - махнул стриженный под нулёвку администратор.
   С Ваней Ляптя была незнакома, но то, что он оказался неподъёмным для грошей, она узрела.
   Из культурного учреждения Ляптя переместилась в божественное: приземистую церквушку с пустотой внутри, в которой гулко раздавались шаги.
- Самому нужны бабки, - сказал с упитанными телесами поп с запахом ладана и смирны.
   Ляптя вернулась на вокзал.
- Трудно, - сказал знакомый носильщик и отослал ее к младшему бригадиру.   
Младший выслушал Ляптю, сказал, что сила нужна и обронил:
- Трудно.
   Ляптя вышла на новый круг к старшему бригадиру. Старший подчеркнул, что бригада испытывает сильнейший дефицит в рабочей силе и тоже обронил.
- Трудно.
   Спиральные витки насторожили Ляптю. Она уже смутно чувствовала иерархию в клане человечков с номерками. К концу дня Ляптю провели через дверь в стене камеры хранения. Вышла она из нее подавленная. Человек выслушал просьбу претендента на место и обронил.
- Трудно!
- Я не понимаю! - возмутилась Ляптя.
- Я тоже, - ответили ей, - но такой порядок.
   Тайну расшифровал администратор ЖЭКа. Ляптя пришла к нему, словно тащила в руках собственные кости. На последние гроши она отбила телеграмму, которая взывала о помощи.   
   Возле вывески "Домоуправление № 1» Ляптя наткнулась на человека. Его сотрясала тяжелая лихорадка, которую он пытался завязать в узел на троих. Лицо Ляпти ему понравилось.
- Не пью, - ответила она и показала на живот, похожий на морскую впадину.
- От этого раньше умирали, - услышала она, - а сейчас новая эпоха.
   С надеждой на новую эпоху Ляптя вошла в кабинет начальника ЖЭКа: продолговатую, похожую на пенал для цветных карандашей комнату. Кабинет плавал в клубах дыма, словно в него впустили восточного джинна. На ее голос никто не откликнулся.
- Да он там, - сказали ей в коридоре. - Ты только крикни, зачем пришла. Может он и проявится.
   Ляптя так и сделала.
- А не врешь? - спросил тусклый голос с одышкой.
   Голос был. Домоуправа не было. Он возник из небытия после трехчасовых заклинаний Ляпти. Администратор ЖЭКа с хорьковыми глазами усадил ее на табурет - единственное, что обладало плотью, и кротко сказал:
- Слушаю.
   После получасовой жалобы он отвел ее в. самый дальний угол и обронил, что в ситуациях, в который сейчас находится молодая девушка, нужно брать быка за рога. Из дыма вынырнули два бычьих рога, и потрясенная Ляптя истолковала слова в буквальном смысле.
   Под диктовку администратора она начертала расписку, в которой значилась сумма, взятая в долг, и срок уплаты суммы. Расписку администратор сунул в карманчик под ремнем и сказал, что завтра она может приступать к работе.
- А деньги? - спросила Ляптя.
- Какие деньги? - удивился домоуправ. — Это ты мне должна. - И показал расписку.
   Спать Ляптя пристроилась в подвале. Он был удушливый, сырой, с полутёмным светом, который с трудом пробивался через узкое вровень с землёй окошко. За ним раздавались шаги, голоса… Не было запаха степных трав: мяты, чабреца, полыни… Он остался в степи. Его место занимал тяжелый, мутный запах мокроты.
   Ляптя погружалась в воспоминания, пытаясь оживить умирающие в сердце угольные посадки, задыхающиеся в пыли морщинистые акации, степь.
   И кто только не поддавался пламенным воспоминаниям и чудному воображению с их волшебными картинками?
   Как ручеёк превращается в полноводную реку, так и промелькнувшая, зацепившая вросшую в душу корнями картинка превращается в просторную панораму.
   Когда в душе тяжело и смутно, когда настоящее задёрнуто непроницаемыми шторами, когда жизнь, словно разваливается на куски, когда черствеет память, а будущее не поддаётся осмыслению и не видно тропинку, по которой можно пройти в него, мы: и провинциалы, и самые могущественные владыки, земные боги ищем те живительные истоки, от которых закипает и бурлит кровь, светлеет затемненный ум, раскрываются сжатые в комок онемевшие чувства…
    День замкнулся на воспоминаниях, которые прервал пришедший осоловевший сторож с похожим на рыболовный крючок носом. Он достал из рассыпающегося шкафа раскладушку, которая стоила грошей.
- Нет бабок, - сказала Ляптя.
- Тогда давай кофту, - сказал сторож. - Я ее пока поношу.
   На следующий день из подвала пропало тридцать унитазов.
- Новенькая, - констатировали в домоуправлении.
   Ляптя поняла, что она оказалась в положении Сизифа, о котором вычитала в энциклопедии, где утверждалось, что Сизиф был величайшим земным     неудачником.