Шапка Мономаха - 6

На следующей неделе Белотуров вдруг объявил, что уезжает в командировку, на месяц: в Москву и в Киев.

- Анатолий Кузьмич всегда летом уезжает, - пояснила Зелинскому «ученая секретарша» Буре. И со знакомой уже ему откровенностью добавила: - Через месяц позвонит (неведомо откуда) и сообщит, что уходит в отпуск. Еще через месяц — опять позвонит, выйдет из отпуска и уже как командировочный вернется в Хабаровск, за институтские деньги. Где он два месяца пропадает? Никто не знает, в командировочном удостоверении всегда нужные даты и печати, друзей у него в Москве и Киеве хватает.

Зелинский удивился:
- И Президиум к нему никогда претензий не имел?

Любовь Марковна тоже удивилась:

- Президиум? Да они его не замечают! Ладонников — директор Института химии, а химия и материаловедение относятся к одному Отделению. Ладонников именно себя считает главным на Дальнем Востоке материаловедом, а не Белотурова, именно он разрабатывает современные материалы, покрытия, катализаторы… Нас же все время на минеральное сырье толкает, чтобы ему конкуренцию не составляли. А наш Кузьмич и этому рад: щеки надувает и материаловеда из себя изображает

- Вот оно как! - Зелинскому даже не по себе стало от такой супероткровенности. - А как вы-то, Любовь Марковна в этот институт попали? Как вас сюда занесло?

Она грустно усмехнулась:
- Именно занесло! Не думала, не гадала. Я ведь МАИ закончила, Московский авиационный, специальность «Авиационные двигатели». И муж мой тоже. В столичных предприятиях нам, с нашим пятым пунктом, мест конечно не нашлось, нам предложили Комсомольский «политех». Мы, такие романтики, конечно согласились. Вроде все ничего, и квартиру дали неплохую, и работа была интересная, муж защитился и даже до декана дослужился. Но сменился ректор, ректором стал человек с откровенным антисемитизмом. Муж заранее сказал: «Если он станет ректором, я в тот же день подам заявление!» И подал. Ему в Хабаровском «политэне» предложили работу, а меня Белотуров в этот институт взял, инженером. Не по специальности, конечно, но кое-что я и в материалах понимаю, особенно в авиационных, работала с Татьяной, у нее тогда была установка для плазменного напыления.

- А как вы ученым секретарем стали?

- Неожиданно. У нас тут работала одна очень активная дама, Сапсан Ирина Михайловна, порошковичка, в Москве обучалась. Умная, ничего не скажешь. Но уж очень активная! Когда она защитилась, три года назад, то просто буром поперла в Ученые секретари: место как раз освободилось. Кузьмич, понятно, испугался и назначил меня. Вот и тружусь! Вроде получается, куда деваться. Тем более, что муж мой неожиданно умер. - На глаза Любови Марковны навернулись крупные слезы. - Детей растить надо.

Зелинский уже знал от Лабуховой, что у Буре трое сыновей, один из которых  взрослый, семью имеет, а двое младших — студенты.

- И где сейчас эта энергичная дама с соколиной фамилией? - поинтересовался он.
- В краевом правительстве, в отделе науки. Думаю, не прогадала. Там и зарплаты повыше, и пенсии не в пример нашим.

- А кого Анатолий Кузьмич вместо себя оставляет? - возвращаясь к теме командировки Белотурова, спросил Зелинский.

- Как всегда — Окунёву. Вы ведь еще не зам.
- Да я бы и не согласился, - отреагировал Зелинский. - Еще не вошел в курс дел. Но я тоже хотел бы съездить в командировку, во Владивосток. Хочу договориться насчет вакуумной установки. Есть кое-какие идеи для Зверева и Скоробогатова, но на ВУПе, который у них имеется, ничего не получится.

- Да, видела я этот ВУП, - вздохнула выпускница МАИ. - Свалка по нему плачет. А установку вы из своего института хотите привезти? А сколько это будет стоить?

Тут в кабинет вошла Окунёва. Уловив последние слова разговора, она поинтересовалась:

- Вы это о чем?
- Да вот Виктор Андреевич хочет во Владивосток съездить, вакуумную установку для Зверева привезти.

- Дело хорошее, - одобрила заместительница директора. - Но у нас с деньгами напряженка. Компьютер для Виктора Андреевича купили, еще собираемся парочку купить.

- Думаю, в родном институте я договорюсь за бесплатно, - пояснил с улыбкой Зелинский. - В порядке научно-технической помощи, с баланса на баланс. Только за перевозку придется заплатить автобазе, тысячи три.

- Ну, такие деньги мы найдем. Когда собираетесь ехать?
- Дня через два. Вот я и думал, что надо подписать у Анатолия Кузьмича бумаги, пока он не уехал.

- Напишите заявление. Я подпишу. Анатолий Кузьмич не станет возражать.
- Чего бы он возражал, - буркнула Любовь Марковна. - Человек установку собирается бесплатно привезти! Сам бы хоть что-то привез!

Окунёва строго на нее посмотрела, и Буре смолкла, отошла к своему компьютеру.

А на другой день, когда Зелинский по установившейся уже традиции сидел у Лабуховой и пил чай — на этот раз из собственной, принесенной им кружки, - он услышал от Наташи удивительную историю, о том, как замечательно жил институт десять лет назад. На счету у него было много денег, кроме директорской «волги», тогда почти новенькой, имелся автобус, который возил сотрудников на обед в один из лучших ресторанов, а сам директор закатывал у себя в кабинете роскошные обеды для ближнего окружения и приемы для своих гостей.

- Нам премии выплачивали каждый месяц! - с восторженной ностальгией вспоминала она. - Не слишком большие, но на рестораны хватало. И это при том, что в те времена в других институтах людям зарплату постоянно задерживали. Откуда брались деньги, мы даже не спрашивали, дают — бери! Прямо эйфория была какая-то!

- И откуда же были деньги? Потом вы ведь все равно поинтересовались?

Лабухова покачала головой:
- Не-а! Зачем в чужой огород лезть? Если хотите, спросите у Белотурова. Но вряд ли он всю правду скажет.

- А Окунёва и Буре знают?

- Не больше моего. В те времена у Анатолия Кузьмича были другие приближенные. Из них одна Марина осталась, а она ничего не скажет. Она для Белотурова костьми ляжет, но не выдаст.

- А что с теми стало? С тем окружением?
- Судили их. Кого уволили, кого посадили. Марине, кстати, тоже дали срок — условно, с запретом бухгалтерской деятельности. Она ведь главбухом была. Это сейчас она скромный лаборант-библиотекарь. А тогда!..

- М-да! - озадаченно произнес Виктор Андреевич и даже про чай забыл. - У вас, смотрю, тут прямо какая-то «Шахеризада», Тысяча и Одна Ночь! Приближенным отрубили головы, а  шах по-прежнему правит!

- На то он и шах! - мудро изрекла Наташа. - Потому как главному шаху угоден. Ладонников его отстоял, не отдал на растерзание. Судить директора академического института? При Советской власти? Это вам не хухры-мухры! А может и он что-то имел с Белотурова.

- М-да! - снова произнес Виктор Андреевич и пошел собираться в командировку.

Съездил он благополучно, насчет установки договорился со своим бывшим заведующим отделом, с которым был в дружеских отношениях, и через несколько дней она прибыла в Хабаровск, вызвав в коллективе здоровое оживление, потому как институт уже давно не получал никакого нового оборудования. Зелинский, между прочим, поинтересовался у Окунёвой, что стало с плазменной установкой, на которой она когда-то работала, куда та подевалась. Оказалось, что в те годы Институт располагался совсем в другом месте, в здании, которое ему выделил крайком партии (коммунистической, разумеется, единолично правящей в то время). Правящая партия полагала, что будет править вечно и не слишком задумывалась, кому формально это здание принадлежало. Однако, когда Советская власть рухнула и началась дикая приватизация, вдруг обнаружились некие хозяева здания, и институт выселили. Выселили так стремительно, что у Белотурова не оказалось ни времени, ни сил (а может быть, и желания) спасать оборудование. Похватали, что полегче и дай Бог ноги, под крылышко доброго дяди, академика Мурахвера. А может и Мурахвер воспротивился иметь под своей крышей опасное с его точки зрения (плазменное!) оборудование. Так или иначе, институт остался почти голый.

Снабдив свою лабораторию более-менее современной вакуумной установкой и разместив ее университетском помещении, Зелинский отправился к проректору университета, поговорить насчет ремонта, рассудив, что такого рода организационные вопросы находятся именно в его компетенции. Фамилия проректора была Римм, звали его Арнольд Вячеславович. Он оказался сухощавым, светловолосым человеком, лет пятидесяти, со значком мастера спорта на сером, в крапинку пиджаке.

Зелинский представился, и рассказал о своих планах развивать исследования в области нанотехнологий.

- Каких именно? - заинтересованно спросил проректор. Оказалось, что он тоже физик по образованию и даже занимается в университете некими физическими экспериментами, у него есть аспирантка, изучающая упругие волны в разных материалах.

- Хочу попытаться выращивать алмазные пленки наноразмерной толщины. У меня есть расчеты, которые показывают, что алмазные пленки могут расти на поверхности кристаллов меди. И есть публикации, которые подтверждают эти расчеты. Так что думаю, что-то должно получиться. Я уже привез из Владивостока вакуумную установку, в которой можно проводить такие эксперименты.

- Это интересно, - согласился Римм. - А чем я могу вам помочь?
- Я намерен проводить эксперименты здесь, в университете, на той площади, которую мы у вас арендуем. Больше негде.

- Да, я знаю, - кивнул проректор.
- Но эти помещения находятся в ужасном состоянии, нуждаются в серьезном ремонте. Вы как физик понимаете, что вакуумные работы можно проводить только в чистых условиях. Я бы даже сказал — в особо чистых.

- Да, я понимаю. - Лицо Арнольда Вячеславовича стало грустным. - Ваш директор уже обращался. Но наша АХЧ категорически против. Они утверждают, что арендованные помещения должны ремонтировать сами арендаторы. Другие арендаторы так и делают.

- Я подозреваю, что другие арендаторы у вас — коммерсанты, - продолжал гнуть свое  Зелинский. - У них все проще. А у нас, в Академии, свои заморочки, нам не дают денег на ремонт не принадлежащих нам помещений. Но мне кажется, для университета было бы престижно, если бы на его территории велись работы по нанотехнологиям. В конце концов, у нас с вами есть даже совместная лаборатория! Кстати… - Он прервал свою речь и остановил взгляд на серебристом значке мастера спорта. - По какому спорту вы мастер, Арнольд Вячеславович?

- По яхтенному. Это на Черном море было, в Севастополе. Я там учился.

- Здорово! Я в молодости тоже на яхте ходил, во Владивостоке, в регатах участвовал. Ну, так вот! У меня есть, как любил говорить мой яхтенный капитан, чисто деловое предложение. Вы выделяете краску, линолеум и прочие материалы на нужды совместной лаборатории, а мы своими силами делаем ремонт в арендуемых помещениях. Против этого АХЧ не будет возражать?

- А Хосен? А Профессор Ли? Он согласится, чтобы шло через него?
- Я ему все объясню. Он согласится.

 Ну ладно, попробуем, - все еще не лишком уверенно произнес проректор. - Профессор — человек сложный. С ним нужна осторожность. - Тут он вдруг оживился и посмотрел на гостя с каким-то новым интересом. - Виктор Андреевич, у меня аспирантка уже идет к защите… Вы не согласитесь быть у нее оппонентом?

Зелинский невозмутимо пожал плечами:
- Почему бы и нет? В упругости я кое-что понимаю. А где планируется защита? В ДВГУ?

- Нет, здесь, в «Железке», у Парамонова.
- В «Железке»? - удивился Зелинский. - Здесь есть Совет по физике? Я и не знал.

- Ну да, уже много лет. Парамонов заведует там кафедрой физики. Сам он занимается оптическими кристаллами, но и по физике твердого тела идут защиты.

- Это прекрасно! - обрадовался Зелинский. - Я тоже планирую открыть аспирантуру, будет где ребятам защищаться.

Они расстались, весьма довольные состоявшейся встречей. Римм — тем, что вдруг нашел оппонента для своей аспирантки, работа которой не вызывала у него особого восторга, а Зелинский — тем, что решил проблему ремонта и, тем самым, сделал второй шаг — после добычи установки — к утверждению в институте своего реноме.
Теперь надо зайти к Хосену, сложному человеку. Конечно, Профессор, у которого вся кафедра вылизана, словно кремлевский полк к смотру, может отнестись с неудовольствием к попытке привести в порядок помещения, в которых намерен удивлять руководство университета невесть откуда выскочивший, как чертик из табакерки, новый институтский доктор. Но, будучи восточным человеком, явно это неудовольствие он проявлять не станет, и будет вынужден идти навстречу. Но поиметь с этого какие-то бонусы конечно захочет. Вон Римм! Как он сразу насчет оппонирования закинул удочку! И это правильно, мы должны помогать друг другу. Конечно, в разумных пределах, не кривя душой и не роняя чести. В частности, Зелинский был заранее уверен, что работа по упругости не может быть дрянной. В этой науке просто невозможно наделать глупостей, она насквозь прозрачна, потому он сразу и согласился быть оппонентом у аспирантки Римма. Интересно, что потребует от него Профессор?

Профессор Ли, встретивший его на этот раз в черном костюме и черных туфлях, в очках с огромными, затемненными стеклами, без всяких возражений согласился помочь и тут же поручил сыну составить для АХЧ служебную записку на выдачу кафедре ремонтных материалов. Потом-таки поводил гостя по помещениям кафедры, продемонстрировал достижения, а в конце, как бы между прочим, промолвил:

- Эрик у меня над диссертацией работает. Материала у него много, с публикациями тоже неплохо, и патенты есть… Но я вот подумал… Было бы неплохо, если бы эти экспериментальные результаты еще и расчетами поддержать? Что-нибудь промоделировать!

И он выжидательно посмотрел на физика.
- Диссертация по литью? - спросил Зелинский.
- По литью. По влиянию режима плавления и остывания на механические свойства.

«Дохлый номер! - сказал себе Виктор Андреевич. - Моими, квантовыми методами это не промоделировать. Это совсем другая наука». Но признаться в своей некомпетенции он не счел уместным, да и трудно было бы ее объяснить металлургу. Поэтому он сказал слегка слукавил:

- Думаю, это возможно. Пусть Эрик ко мне как-нибудь подойдет, и если он захочет, я обучу его проводить расчеты.

Лукавство заключалось в том, что он был абсолютно уверен, что это предложение литейщик не примет.

Профессор все так же продолжал смотреть на физика.
- Правда, ему придется изучить квантовую механику, - для верности добавил Виктор Андреевич. - Но парень молодой, думаю, он за пару лет справится.

- Эрик, конечно, справился бы, - поскучнев ответил Профессор. - Но времени у него нет. Ему через год уже защищаться надо.

- Жалко! - «огорчился» Зелинский. Он уже понял, что Хосен надеялся, что новый белотуровский завлаб сам возьмется за нужные его сыну расчеты. - А я бы с удовольствием с ним позанимался. У меня сейчас как раз нет учеников, еще не обзавелся в Хабаровске. - И задал себе вопрос: «Заберет Профессор назад свое согласие на помощь в ремонте или не заберет?»

На том они и расстались. Потом выяснилось, что Профессор все-таки согласие не забрал. Сын сыном, а с новым замом Белотурова ссориться рановато. А может и вообще ссориться не следует. Белотуров не вечен.

Зелинский же сразу отправился к Звереву, в те помещения, которые предстояло ремонтировать. Зверев оказался на месте. Вдвоем с Вадимом Скоробогатовым они осматривали вакуумную установку, прикидывали, в какой угол комнаты ее лучше поставить и как к ней подвести электропитание.

- Я договорился насчет ремонта, - объявил им Зелинский. - Университет дает материалы, ремонт будем делать сами.

Скоробогатов встретил известие молча, без особого энтузиазма, Зверев обрадовался, но тут же указал на груду каких-то агрегатов и железяк, укрытую старым брезентом в дальнем конце комнаты, и на которую Зелинский в свой прошлый визит не обратил никакого внимания.

- Сначала надо вот этот хлам куда-то вывезти! А тут есть вещи очень неподъемные.
- И что это за хлам? Кому он принадлежит?

- Институту. А точнее, Чипуренко. Он тут когда-то работал, потом забрал, что получше, и в институтские помещения перебрался. Надо субботник организовать, нам одним не справиться.

- Организуем.
- И грузовик заказать, - добавил Зверев.

- Ладно, - подвел черту Зелинский. - Вы держите контакт с Хосеном, или с
Тимухиным, насчет материалов для ремонта…
- Лучше с Тимухиным, - уточнил Сергей.

- А я организую субботник. А потом поговорим об установке, о том, что на ней будем делать.

Субботник прошел как по маслу. Весь хлам, а там было много воистину тяжелых железяк, вытащили через боковой ход на улицу, погрузили в грузовик и перевезли на задний двор института. Там имелся старый гараж-контейнер, наполовину уже забитый примерно таким же хламом, в него все и запихали — с немалым трудом и с завидной народной смекалкой. Народ, вся мужская часть коллектива, работал с удивительным энтузиазмом. Как догадывался Виктор Андреевич, подспудно у всех, даже не имевших прямого отношения к этой, злополучной «политэновской площадке», накопилась досада от невозможности приведения ее в человеческое состояние, и вдруг такая возможность образовалась. Значит, и другие возможности развития могут появиться!

Виктор Андреевич, разумеется, трудился вместе со всеми. Надев предложенный кем-то рабочий халат и рукавицы, он таскал железяки, подставлял, когда требовалось, плечо и с улыбкой приговаривал: «Есть еще порох в пороховицах!» Единственно кого он не увидел на субботнике — это Чипуренко, которому весь этот хлам по словам Сергея Зверева принадлежал. «Уж не заболел ли человек?» - подумалось ему. Но оказалось, что Чипуренко весь этот день находился в институте, в своей рабочей комнате, за дверью с цифровым замком.

Виктор Андреевич решил не устраивать по этому поводу разборок, он еще плохо понимал систему отношений в институте, и боялся попасть в просак. Однако, когда на следующий день Окунёва попросила его написать представление на премирование участников субботника, он в список премируемых фамилию Чипуренко, естественно, не включил. И каково же было его удивление, когда владелец вывезенного вчера хлама подошел к нему и с бесцеремонной обидой спросил, почему его фамилия отсутствует в списке.

- Вас не было на субботнике, - спокойно пояснил Зелинский.
- У меня был свой субботник, в лаборатории. Тоже с хламом разбирался.

- Люди вывозили ваши вещи, а вы в этом не участвовали. Вам не кажется, что это не совсем правильно? Какое у людей будет мнение о вас?

- А мне по барабану их мнение! - с вызовом ответил Чипуренко и набычился. - Я не просил их вывозить мои вещи. Я еще посмотрю, в каком эти вещи теперь состоянии!

- Я видел их состояние. Раньше надо было о них думать. Теперь они годятся только на свалку, или в металлолом, - парировал Зелинский. - Всего доброго!

Чипуренко посмотрел на него исподлобья, но ничего не сказал, только желваки на скулах заиграли.

«Кажется, я нажил себе врага, - подумал Виктор Андреевич, и ему стало даже приятно. Лиха беда начало! Что за жизнь, когда у тебя есть только друзья, и нет врагов? Как сказал один мудрец, «враги — это отличное стимулирующее средство!»

Лето вошло в разгар. Через несколько дней Зелинский обнаружил, что большинство сотрудников после отъезда директора ушло в отпуск, даже ученый секретарь.

- У нас всегда так, - пояснила Окунёва. - Так удобнее. Потом все одновременно выйдут и будут дружно работать.

«Ну что ж, - сказал себе Виктор Андреевич, - в каждом монастыре свой устав». Ему, собственно, было все равно. Только вот утренние чаепития у Лабуховой закрылись: обе Натальи ушли в отпуск, а пить чай с молчаливым и погруженным в свои великие мысли Пашей было неинтересно. Временно он стал пить чай с Окунёвой. Заодно мало-помалу уточнял род ее научных занятий. Оказалось, что кроме изготовления электродов для искрового воздействия в ее лаборатории ведутся работы по так называемым твердым сплавам, из которых, в частности, делаются наконечники для сверл по бетону и другие инструменты. Окунёва рассказала, что «твердый сплав» это на самом деле не сплав, а нечто вроде того же бетона, только в роли камня выступают кристаллы карбида вольфрама, а роль цемента играет какой-нибудь сравнительно мягкий металл — например, кобальт.

- Мы смешиваем порошки карбида и кобальта, - объяснила она, - а потом отжигаем их в муфельной печи. Кобальт плавится и образует прослойки между кристаллами карбида, как цементный раствор вокруг камней в бетоне. Потом кобальт застывает и получается твердый сплав. Кобальта обычно берется восемь-десять процентов.

- А карбид вольфрама почему не плавится? - не понял Зелинский.
Окунёва посмотрела на него удивленно: как можно это не понимать?
- Так у него же температура плавления сумасшедшая!
- А! Ну да, конечно, - кивнул Виктор Андреевич. Температуру плавления кобальта он себе представлял (что-то около восьмисот градусов), а вот температуру плавления карбида вольфрама не знал совершенно. - И в чем проблемы? Что вы исследуете?

- Проблема в том, что вольфрам — довольно редкий металл, да и получение из него карбида требует больших затрат энергии. Мы пытаемся разработать технологию использования отходов производства — изношенных инструментов, содержащих твердые сплавы, - для получения фактически готового карбида вольфрама, из которого уже и делаем потом новый твердый сплав.

- И получается?

Татьяна Георгиевна не слишком уверенно кивнула головой:
- В общем, получается. Мы применяем электроискровое воздействие для разрушения старых твердых сплавов, а потом размалываем обломки на шаровой мельнице. Вы знаете, что такое шаровая мельница?

- Честно говоря нет. Только догадываюсь.
- Это нечто вроде центрифуги, внутри которой крутятся шары из твердого камня. В нашей мельнице — из яшмы. Эти шары и перемалывают материал.

- И до какого размера?
- По паспорту — около микрона, но нам удается получать и полмикрона. А при желании мы можем выделять какое-то количество и более мелких частиц. Вы же понимаете, там гауссово распределение.

- Да, конечно. А как твердость сплава зависит от размера частиц карбида?

- Это не очень понятно. Дело в том, что маленькие кристаллики карбида при отжиге в твердом сплаве становятся большими. Это мы из литературы знаем. Поэтому мы за малыми размерами пока не гонимся, нам важно технологию измельчения отходов отработать.

Зелинский слушал Окунёву и снова радовался. Конечно, это не электроника, но и здесь можно решать интересные задачи. Ему уже приходилось изучать упругость наночастиц, он знал, как это делать, он понимал, как подойти с изучению твердости и других свойств твердых сплавов.

- Это интересно, - промолвил он возбужденно. - Это очень интересно! Пожалуй, я смогу это просчитать. И твердость, и проблему роста кристаллов при отжиге…

- Это было бы очень полезно, - согласилась Окунёва. - Мы были бы очень рады теоретической поддержке.

Таким образом у расчетчика Зелинского появилась первая реальная задача, за которую он с удовольствием взялся. А вскоре у него появился и первый помощник, биробиджанец Антон Самойлов, который-таки надумал работать в Хабаровске. Диплом он делал у Зелинского по кремнию, и Виктор Андреевич, подумав немного, решил ему и дальше дать задачу по кремнию. Дело в том, что договор, который вот-вот должны были прислать ему поляки, касался именно этого полупроводника. Поляков интересовало поведение в кремнии гелия и водорода, и Антон спокойно мог бы с этим справиться, и набрать себе материал для будущей диссертации. Зелинский уговорил Окунёву не затягивая купить для Антона компьютер, а место для работы ему выделили в большой пустующей комнате, которую планировали заполнять как раз молодыми специалистами. А тут и еще один молодой специалист появился, точнее — специалистка, выпускница пединститута Лена Алексеенко, химик по профессии. Окунёва намеревалась определить ее к Лабуховой, но Зелинский, поговорив с девушкой и оценив ее бойкий ум и легкую обучаемость, тут же уговорил Лену поступить к нему в аспирантуру. Для нее компьютер сразу организовать не удалось, и Зелинский поручил Антону, пока суть да дело, обучать ее моделированию на своем компьютере. Виктор Андреевич ликовал — у него не только персональная интересная задача появилась, но и двое учеников образовались.